13 месяцев
Шрифт:
Проснувшиеся пассажиры выходили из вагона и ежились. Несколько мужчин отошли чуть в сторону помочиться. Проводница громко кричала им, чтобы следили: то, что из них выливается, может примерзнуть к телу, так и не долетев до земли.
По утрам я натягивал брюки в одной климатической зоне, а вечером снимал совсем в другой.
За окном проплывали пихтовые леса, маньчжурские сопки, настоящая тайга, прибайкальские степи и бетонные сибирские города, похожие друг на друга, как близнецы.
Задолго до самих городов начинались
Ждать следующий город, следующую остановку пассажиры начинали сразу же, как только мы отъезжали от предыдущей. Они сверялись с расписанием, выглядывали в окно, делали вид, что все еще живы. В поезде, идущем неделю, доходящем с Тихого океана почти до Атлантики, делать больше нечего.
С тех пор, как я сел в вагон, прошло пять дней. За это время я успел: полностью исписать две гелевые авторучки, в клочья изорвать купленные в Хабаровске теплые носки, прочесть пять толстых еженедельных газет (две, правда, не до конца), отломать маленький кусочек коренного зуба, проехать пять тысяч километров, похудеть на дырочку в ремне, по самые глаза зарасти щетиной и выкурить семь пачек «Мальборо» в красной упаковке.
И еще, тащась через эти молчаливые тысячи миль, через места, где слова ничего не значат, я думал о такой штуке, как грех тщеславия. Тщательно подбирал слова, чтобы сказать вам о тщете славы.
За пару недель до того, как оказаться на Дальнем Востоке, я ездил в Москву, чтобы поучаствовать в телешоу «Большая стирка». Программа входит в десятку наиболее рейтинговых на отечественном ТВ. Каждый вечер по будням тысячи тысяч домохозяек щелкают пультиком по кнопке ОРТ и вздыхают: «Ах, Андрей Малахов!… Какой обаяшка!…»
Мне трижды предлагали поучаствовать в шоу. Два раза я сумел-таки вывернуться и не поехать. На третий раз вывернуться не удалось.
Голос редакторши «Стирки» ворковал в телефонной трубке:
— Приезжайте. Вас покажут по телевизору. Вас станут узнавать на улице. Вы будете знамениты и богаты. Зачем вам отказываться, а? Приезжайте!
— Но я не хочу, чтобы меня узнавали на улице.
— Прекратите! Все хотят, чтобы их узнавали на улице. Все хотят быть богатыми и знаменитыми. Приезжайте.
Я — человек мягкий. А когда томный девичий голос обещает все на свете и за счет встречающей стороны, отказаться вообще сложно. Я купил билеты в Москву и поехал становиться знаменитым и богатым.
Всю дорогу в поезде я думал о том, что как все-таки быстро меняется значение слов. Вот, например, «неудачник». Еще десять лет назад оно означало всего лишь парня, постоянно проливающего себе кофе на брюки. А сегодня — это матюг. Страшное оскорбление. Сегодня это слово означает, что свою жизнь вы прожили зря. Что вы упустили свой личный шанс стать богатым и знаменитым.
Телецентр в Останкине — место своеобразное. Заходишь в лифт, видишь знакомое лицо, автоматически открываешь рот, чтобы поздороваться,
и только произнеся «Здра…», понимаешь, что никакой это не знакомый, а, например, ведущий ночного шоу Александр Гордон.На вокзале меня встретил водитель. В руках он держал бумажку с крупно написанной моей фамилией. Водитель был заспанный. Он отвез меня в Останкино и попытался сдать на руки редактору «Большой стирки», но в такую рань никакого редактора на месте еще не было, и мы полтора часа подряд просто стояли перед дверями и курили сигареты.
Вход в здание перекрывали арки-металлоискатели и двое постовых с автоматами. Арки выглядели неприступными. Водитель махнул рукой и объяснил, что на самом деле они не работают. Возможно, автоматы у постовых тоже были игрушечными, но без пропуска лезть на них грудью я все равно не стал.
Потом редактор все-таки появился. Я прошел внутрь здания. Больше всего в громадном Останкине мне понравился буфет на первом этаже.
Звезды экрана сидели за столиками и громко обсуждали дико секретные сплетни. Те, кто звездой пока не являлся, просто стояли кольцом вокруг и глотали слюнки.
Еще слева от буфета находился мужской туалет. Вместо туалетной бумаги там лежали жесткие, крупно нарубленные листы бумаги. Возможно, это все, что осталось от сенсационных сценариев.
Посидев в таком буфете, начинаешь понимать какие-то прежде не до конца понятные штуки. Например, разговоры о свободе слова.
Кремль душит телеканалы, а телеканальщики верещат так, что у страны закладывает уши. Я оглядывался по сторонам и понимал, о чем речь. Просто какому ж нормальному человеку захочется, чтобы его вышибли из такого прекрасного буфета, как этот, и чтобы девушки перестали хлопать ресничками при его появлении, а?!
Сами съемки шоу начались в 16:00. То есть ровно в тот момент, когда я, разбитый после ночи в поезде, мечтающий о душе и чтобы снять наконец ботинки, все-таки стал засыпать.
Сперва восемнадцать дублей подряд снимали аплодисменты зрителей. Во всех телевизионных шоу самое главное — аплодисменты восторженных зрителей. Звезда нисходит к простым смертным, и те теряют сознание от восторга.
В этот раз публика попалась тупая. Сознание терять отказывалась. В ладоши хлопала вяло.
— Всех вышибу из зала к едрене фене! Уроды! Хлопаем, я сказала!
Хлоп-хлоп-хлоп.
— Девицы! Кто состроит самое эротическое рыло, крупный план гарантирую! ХЛО-ПА-ЕМ!
Хлоп-хлоп-хлоп.
— Ты! Да, вот ты! Встал и пошел отсюда вон! Остальные хлопаем! Хлопаем!
— А почему вон?
— Рожей не вышел!
— А можно…
— Я СКАЗАЛА ВО-О-ОН!
Режиссерша была то ли в положении, то ли просто здорово поправилась. Она багровела шеей и орала. Прекрасный, загримированный и переодевшийся Андрей Малахов стоял здесь же. Он принципиально не замечал происходящего вокруг. Стоял и пил коку из баночки.
Я отошел в сторону и прислонился к стене. Мимо, толкаясь и наступая мне на ноги, прошагали три практически голые девицы. Со здоровенными бюстами и эротическими татуировочками на ягодицах.