13 привидений

Тома усмехнулась.

– Ну, спасибо, дорогой, – пробормотала она, макая мякиш хлеба в яичный желток. – Теперь я и об этом буду думать. Пылесосить там теперь нельзя, да?

– Вовка говорит, старуха все время на него смотрит. Будто бы пришла за ним, потому что он случайно выжил. Или забрать его хочет, или еще что. Шепчет что-то неразборчивое.

– Ты же ему не поверил?

– Тут двойной план за квартал выполнять надо, а не во всякую чушь верить. – Я тоже взял мякиш, макнул. – Жалко Вовку. Хороший же мужик. А свихнулся. К врачу свозить надо, к нормальному, платному, голову проверить.

– Он две недели после комы учился разговаривать. Какой-то нерв там заклинило. Видит плохо. Правый глаз, говорит, как в тумане. С левым еще как-то. Галлюцинации, паранойя для него сейчас в порядке вещей, это я тебе и без врача могу сказать, – Тома склонилась ближе и шепнула: – Я ему седативные даю. Настойки на валерьянке, всякие народные штуки. Вроде бы успокаивается. Можно день-два в тишине провести, без бесконечных заметок и серфинга по Интернету. И не орет по ночам. О боже, знаешь, как замечательно, когда никто не орет ночами?

Я не удержался и поцеловал ее в кончик носа.

Мы обедали вместе третью неделю. С тех пор как Тома позвонила и дрожащим от плача голосом принялась бормотать в трубку, что она больше не может. Ее достала такая жизнь. Нервы, нервы, нервы. Больной на голову Вовка. Роль сиделки. Постоянные разговоры о смотрящих. Падающие самолеты с каждой страницы, заметки, ссылки. Фотографии мертвых людей. Она говорила, что соберет сейчас вещи и уедет куда угодно, лишь бы подальше из ужасной квартиры, в которой запах лекарств въелся в обои. Купит билет в Мурманск, к маме, навсегда.

Было слышно, как кто-то кричит за ее спиной. Мечущийся во сне Вовка.

Я почти час ее успокаивал. Говорил, что она дурочка. Предложил первое, что пришло в голову, – пусть приезжает. И она примчалась, через полгорода, заплаканная, с влажными после душа волосами, с крепким запахом спиртного изо рта. Размазывала слезы и сопли ладонями, просила прощения, тряслась то ли от холода, то ли от нервов. Выпила банку пива, найденную в холодильнике, и, разомлев на табурете в кухне, до рассвета изливала, как же ей тяжело вдруг стало жить. Вот ты маркетолог в хорошей фирме, у тебя планы, отложенные деньги на отпуск в Греции, мысли о ребенке, о расширении жилплощади и о машине – нормальные такие мысли современного человека, – и тут случается авиакатастрофа, и все летит к чертям.

Сначала была надежда, кто же спорит? Она искренне верила, что Вовку можно выходить, подлатать, заживить. Кости срастутся, раны затянутся, и можно продолжать жизнь. Любовь ведь сильнее таких проблем, да? Но кто же ожидал подобных заскоков?..

Она говорила, что не может быть сильной женщиной в такой ситуации. Ее этому не учили. Как справиться с кошмаром? И надо ли вообще справляться?

Может, ну ее к черту, такую жизнь? Вовка и без нее выкарабкается.

Ее саму пугали эти мысли.

Я говорил, что она дурочка, что нельзя так; любые сложности можно и нужно преодолевать. Вовка поправится. Заскоки пройдут. Надо сцепить зубы и двигаться вперед.

А она плакала и не верила.

В семь утра я загрузил ее в такси и отправил домой. За два часа короткого сна она появилась в моих фантазиях несколько раз. Красивая, милая Тома, с растрепанными волосами, заплаканными глазами, дрожащим подбородком – такая же сексуальная, как и много лет назад на выпускном.

Когда она приехала в обед и без разговоров впилась губами в мои губы, я не сопротивлялся. Надо было – но не сопротивлялся. Может, у Томы разыгралось чувство вины. Или, может, она таким образом решила уйти от проблем. Я не знаю. Мне вдруг стало хорошо с ней.

Одинокому холостяку Сане стало хорошо, хоть режьте.

С тех пор мы две недели встречались в обед и иногда по вечерам. Работа маркетолога отлично позволяет задерживаться на работе.

В общем, как-то незаметно закрутился странный роман с одноклассницей за спиной искалеченного друга.

Конец ознакомительного фрагмента.