14 дней до падения
Шрифт:
Руки соскальзывают вниз к его грудной клетке. Подушечки пальцев обжигает, а ещё… Я чувствую, как быстро бьется сердце Северского. Только… Мое работает в разы быстрее. Взгляд опускается на его губы. Хочу, чтобы Илья меня поцеловал?
Да! Да! ДА!
— Алис… — шумно сглатывает, а я облизываю губы, к которым он тут же прижимается своими.
Ноги подкашиваются от того, как нежно он ко мне прикасается. Дыхание перехватывает, словно я нырнула в ледяную воду, но жар по телу разносится такой, будто в кипяток окунулась. Пытаюсь ему отвечать. Неловко. Как умею… Целует… Меня Северский целует!
Растворяюсь
Тяжело дыша, отрываемся друг от друга.
— Мне кажется, я тебя люблю…
Глаза широко распахиваются. Я что это вслух произнесла?
Илья смотрит мне в глаза мучительно долго.
— А мне не кажется.
30
POV Алиса
Во мне бурлит эйфория, расцветают красочные бутоны, и порхают бабочки, пока я шагаю по плитке к парадному входу в дом. Пальцы сами отыскивают губы, которые растягиваются в глупой улыбке. Их покалывает. Чувствую, как припухли от поцелуев с Севером. И я хочу ещё. Очень.
Я будто во сне пребываю, где мы с ним можем сбегать с уроков и просто чувствовать друг друга.
Мне кажется, что сердце от радости выпрыгнет из груди. Он ведь практически в любви признался, и слов мне не нужно. Я по глазам видела! Слышала, как стучит его сердце. Ему не плевать. Ему не все равно.
От этого открытия у меня кружится голова, и подгибаются колени. Я с трудом дохожу до двери и вхожу в дом. Уже с порога понимаю, что все изменилось.
— Пришла, — голос матери подобен раскату грома. Меня буквально прошибает им. Замираю около двери и смотрю, как она приближается ко мне. Появляется мысль, что Мария Степановна с разгона хочет дать мне затрещину.
Ошибаюсь.
По ее части моральные пытки.
— Скажи-ка, милая, зачем мы купили тебе телефон? — останавливается в шаге от меня.
От её злобного тона и колючего взгляда становится не по себе. Сглатываю тугой ком в горле.
— Чтобы я всегда была на связи, наверное, — говорю, глядя на носки её туфель.
— Наверное, — усмехается. — В гостиную. Живо!
Дергаюсь, но иду вправо. В комнате на диванчике сидит Костя. Челюсти сжаты. Разбита губа. Ссадина на скуле. Костяшки сбиты. В глазах раздражение, злость и бессилие.
Против мамы он не пойдет. Никогда. Заступиться за меня – значит пойти против родителей.
Опускаюсь на край дивана рядом с ним. Перед моими глазами пятно на ковре, и Мария Степановна точно его заметила.
— Вы не представляете, чего мне стоило сюда приехать, — мама встает напротив нас. — Я ничего не понимаю, Костя? Почему ты не усмотрел за сестрой? Какого черта вообще здесь происходит в наше отсутствие?!
Вздрагиваю, но стараюсь дышать ровно. Костя напряжен, как высоковольтный провод. Молчит.
И мне бесполезно подавать голос, потому что Мария Степановна уже вынесла для нас приговор. Осталось лишь озвучить.
— Из школы позвонили и сказали, что мои дети ведут себя, как пещерные люди. Одна сбегает с уроков на пару с каким-то… Непонятно кем. Второй дерется, будто родился в дикой природе. И я даже оправдания ваши жалкие слышать не хочу. Мне надоели эти выкрутасы. Алиса? — поднимаю голову и сталкиваюсь с убийственным
пренебрежительным взглядом. — Мы с отцом в твое образование вложились, как в выгодную инвестицию.— Я – не инвестиция.
Дрожу, но глаз с нее не свожу. Я не хочу, как раньше! Только не сейчас.
— Что, прости? Ты что-то сказала? — прищуривается. — Или мне показалось?
— Я сказала, что я – не инвестиция.
— А я разве спрашивала твое мнение? Вы совсем от рук отбились! — от резкой перемены её тона оседаю.
Внутренности противно сжимаются. Я знаю эти признаки. Не хочу…
Костя шумно выдыхает. Ни слова! Ни слова ей против!
— В общем, так, — одергивает края пиджака и делает вид, что не орала на меня. — Я уже созвонилась с лицеем для девочек. Они примут тебя переводом. Доучишься спокойно без отвлекающих факторов.
— Что? — мои глаза в ужасе округляются. — Какой еще лицей?
Переглядываемся с Костей. Он тоже удивлен не меньше, чем я.
— Закрытое учебное заведение, Алиса. Там учатся лишь девушки.
— Но…
— Замолчи! — выдыхает. — Раз ты не умеешь себя вести, как следует, и позоришь нашу семью, то мы будем выбивать эту дурь из тебя!
— Я не хочу! Никуда не поеду! — подскакиваю.
— Вот об этом я и говорю!
— Я. Никуда. Не поеду! — шаг ко мне, и голова чуть не слетает с плеч от пощечины. Прижимаю дрожащую ладонь к горящей щеке.
Вижу, как Костя встает и что-то говорит. А у меня гул в ушах стоит. Слезы наполняют глаза.
— Алиса…
— Я вас ненавижу!
Не хочу принимать то, что происходит, и качаю головой. Губы дрожат. Все тело сотрясается, потому что из груди вырываются всхлипы отчаяния. Сбегаю наверх под крик матери. Костя остается с ней. Пусть!
Пусть слушает её во всем, а я не буду!
Закрываю дверь на замок и падаю лицом в кровать. Реву во весь голос, пока силы не иссякают.
В дверь несколько раз стучат, и позже вечером папа использует запасной ключ. Он заходит в комнату и садится на стул. Складывает руки на груди. Со мной он лояльнее, чем мама. Не кричит, не давит морально. Он ставит перед фактом. Под его внимательным взглядом сажусь и не двигаюсь. Вид у меня наверняка не презентабельный, но папа не мама и вряд ли выскажет это.
— Маша погорячилась, Алиса.
— Вы не отправите меня в лицей?
— Такой вариант не исключен, но ты можешь выбрать.
— Правда?
Верится с трудом.
— Мне тоже было восемнадцать, и я знаю, что ты испытываешь сейчас, но наша семья должна быть примерной.
— Кому должна, пап?
— Чтобы держаться на плаву, необходимо следовать правилам, Алиса. Это часть нашей жизни. Сейчас ты все отрицаешь, но после скажешь спасибо.
— И какой же в этом выбор? Вы опять все решили за меня…
— Либо ты и дальше покорно слушаешь нас во всем, либо отправляешься в лицей.
— То есть, мне нельзя общаться с парнями?
— С такими, как Северский, нет.
— Может, мне и не жить тогда. В чем смысл?
— Не драматизируй. Этот парень тебе не ровня.
— Это мне решать.
— Я тебе озвучил варианты, — поднимается. — Решай.
Он выходит из комнаты, и у меня сердце падает вниз и разбивается. Я не хочу уезжать, но и перестать общаться с Ильей не могу. Дверь я уже не закрываю на замок. Это бесполезно.