151 эпизод ЖЖизни

За время автограф-сессии у двух человек украли мобильные телефоны. А может, случаев воровства было больше, просто люди не сразу обнаружили пропажу. Да-а-а! У киевских карманников со времён Паниковского особый стиль. В моей практике это первый такой случай. Всё-таки в книжном магазине человек чувствует себя в большей безопасности, чем на рынке или на вокзале. Среди книг и любителей книги теряешь бдительность, как-то не верится, что в мир читателей и литературы может проникнуть воровство и вор… Интересно, карманники заранее подготовились, в смысле, прочли афишу и пришли в расчёте на наживу, прилично одетые, чтобы не выделяться в читательской массе? Или же они увидели большое скопление людей и занырнули туда? Не хотелось бы верить, что среди моих читателей есть карманники, которые пришли за автографом, но не удержались, воспользовались расслабленной и доверительной атмосферой. Да и, насколько я знаю, книжек из магазина украдено не было.

И немного совсем на другую тему, об интересном и весьма радостном для меня знакомстве.

Во Владивостоке меня пригласили на ужин с министром финансов Гонконга, приехавшим в Приморье с большой делегацией. В отличие от остальных китайцев, которые присутствовали за столом, министр финансов фальшиво не улыбался, не кивал беспрерывно головой, а напротив, внимательно слушал, постоянно обращался к переводчику, чтобы тот переводил, о чём разговор, когда компания говорила по-русски, и улыбался только действительно хорошим шуткам. Несколько раз он произнёс весьма остроумные тосты. Когда ему представили меня как писателя, он искренне заинтересовался, и мы разговорились. Его английский был понятным и практически безупречным для жителя Дальнего Востока.

Мы много беседовали. Оказалось, помимо того что он министр финансов, он ещё и управляющий гонконгского «Диснейленда». Не владелец, а именно управляющий. Очень любит эту свою работу и детей. С азартом рассказывал о сыне, который работает шеф-поваром в ресторане гостиницы, о кулинарных пристрастиях сына и о том, что другой сын тоже будет поваром (если, конечно, я его правильно понял). А ещё господин министр сказал, что он в Гонконге отменил акцизы на вино. Не на пиво или крепкий алкоголь, а именно на вино. И теперь лучшие французские, итальянские, испанские, чилийские, австралийские и прочие вина в Гонконге стоят дешевле, чем в странах-производителях. Гонконг стал винной меккой. Знатоки ездят туда, чтобы вкусить вин, которые, кроме как в Гонконге, везде недоступно дороги. Услышав это, я поднял за него тост, сказав, что нельзя брать акциз за счастье. Он был тронут.

Представляете, какими деньгами распоряжается этот человек? Шутка ли – министр финансов Гонконга! И также попробуйте себе представить, чтобы сын какого-нибудь нашего министра работал поваром, пусть даже в очень хорошем ресторане. Про «Диснейленд» я уже не говорю.

31 мая

Нахожусь под тяжёлым впечатлением после просмотра материалов и прочтения стенограммы встречи нашего премьер-министра с представителями «творческой интеллигенции». Расхожее понятие «творческая интеллигенция» на всех участников встречи не распространяется. Просто мы привыкли к этому словосочетанию.

Хотелось непременно написать сегодня о любимом мной ушедшем из жизни Деннисе Хоппере, поделиться ещё какими-то впечатлениями и соображениями, но тягостное чувство стыда и даже позора от увиденного и прочитанного пересилило всё остальное.

Сразу скажу, однажды я участовал в такой встрече. Это происходило также в Санкт-Петербурге. Посвящена она была столетию со дня рождения академика Лихачёва. Не знаю, по какой причине, но меня включили в число представителей творческой интеллигенции и довольно жёстко вынудили приехать в Санкт-Петербург, отменив спектакль в Тюмени. Владимир Владимирович был президентом. За длинным, узким столом собрались артисты, писатели. Я был самым молодым за тем столом и сидел напротив президента. Говорить я ничего не хотел, вопросов у меня не было, а меня ни о чём не спросили. Для чего меня посадили напротив Путина – не знаю, для чего сорвали с гастролей – тоже, но опыт я приобрёл бесценный. Я ощутил близкое, почти осязаемое прикосновение к власти и твёрдо понял, что художник с властью встречаться не должен.

Вчера и сегодня я участвовал в нескольких обсуждениях встречи премьера с артистами. Путина сильно осуждают и говорят о его злобных и неумных ответах. А я как раз на него меньше всего обращал внимание. Он себя вёл вполне привычно, себе не изменял и был таким, каким мы его давно знаем. А вот коллеги…

Если кто-то не в курсе, встреча была организована и состоялась перед благотворительным концертом. И на неё пришли некоторые участники концерта, те, кого специально отобрали и пригласили. Благотворительный концерт был очередной акцией фонда «Подари жизнь», лицом и лидером которого является Чулпан Хаматова. На встрече с премьером она одна имела осмысленную, внятную, а главное – уместную позицию и подняла вопросы и проблемы, которые хорошо знает, понимает, а главное – в контексте мероприятия только её вопросы и просьбы были действительно уместны. Всё остальное было позором.

В попытке что-то донести до власти, передать записочку, подать челобитную или открыть глаза на частную проблему есть что-то средневековое и даже убогое. Как только кто-то делает такую попытку, он неизбежно попадает в унизительное положение просителя. И в этом случае не важна форма подачи, даже если эта форма будет внешне независимой и дерзкой, – унижение неизбежно.

Художник (в широком смысле слова), вступая в непосредственный диалог с властью, приближаясь к ней – немедленно попадает в двусмысленную ситуацию. Он неизбежно ощущает свою ответственность и значимость и при этом не может расстаться с волнением и почти трепетом, к тому же он очень хочет сохранить вид независимого и свободного человека. Такой диалог сложен, травмоопасен (в душевном смысле), но самое главное – абсолютно бесполезен и ненужен самому художнику. Нужен такой диалог бывает только власти.

Точнее, власти нужен не диалог, ей нужно приблизить к себе художника, потому что художников любят, а власть – нет.

Как бы свободно и дерзко ни говорил Шевчук с премьером, он всё равно выглядел как ходок, пришедший к Ленину. Как может умный человек обращаться к другому человеку с вопросом, а на самом деле просьбой, о демократизации общества?! Это же нелепость! К тому же уважаемый и даже любимый музыкант подал премьеру какую-то бумажку. И что бы в ней ни было – это челобитная. Не понимаю, почему Путин спросил Шевчука, как его зовут. Это, конечно, было грубо. Но зачем тот ответил, что его зовут Юра? Как важно держать дистанцию и не опускаться до сленга, который почтенный музыкант себе позволил. Как важно держать осанку: уж если ты решился на диалог с властью, к такому диалогу надо быть готовым. К напряжению, которое возникло, никто, кроме премьера, готов не был, этого напряжения никто не выдержал. Чему и каким шуткам показно смеялся остроумнейший Леонид Ярмольник, которого не так просто рассмешить? Он смеялся любой реплике премьера как выдающемуся и остроумнейшему высказыванию.

Горько было слушать и читать лепет, который себе позволили независимые, свободные и даже гордые музыканты Лагутенко, Арбенина и Макаревич. О чём они говорили?! Неужели они не понимали, что ситуация и контекст не годятся для разговора о домашних животных, тиграх и сцеженном молоке. Они будто нарочно убеждали власть в том, что артисты и творческая интеллигенция ни о чём, кроме милых частностей, говорить не могут. Говоря о проблеме домашних животных, они как бы сами себя свели до статуса милых питомцев. Как старательно за тем самым столом многие пытались воспользоваться любой возможностью свести разговор к шутке, изображая при этом независимое и вольное поведение! Как всем хотелось в этой ситуации сохранить лицо! Но в ситуации разговора художника с властью это сделать практически невозможно. Премьер же был самим собой. Коллеги ещё раз убедили его в том, какое место они, да и вся наша культура, занимают в жизни страны. Горько всё это, обидно и стыдно!

Единственно, своей реакцией на предложенный Юрием Шевчуком тост Владимир Владимирович превзошёл самого себя. Хотя по-своему его ответ был остроумным… Но очень по-своему!

Перед тем как писать это, послушал выступление Никиты Михалкова, который комментировал своё участие в Каннском фестивале и говорил о своём произведении «Предстояние». Даже непонятно, куда деваться. Ужас!

Но завтра лето. Дожили.

1 июня

Не ожидал такой вопиющей наивности и практически стопроцентной глухоты. Не ожидал встретить столь дремучее и абсолютно несегодняшнее ощущение мира и миропорядка, причём у совсем молодых людей. Как глубоко коренится вера в то, что царя, доброго или недоброго, можно просветить, проинформировать, открыть ему глаза! Это трогательно, наивно и в равной же мере глупо.

Те, кто восхищается смелым и благородным поступком любимого музыканта и поэта (которого я впервые услышал и полюбил ещё в 1987 году, слушал на корабле тайком и хотел только одного – пожать этому человеку руку), должны понимать, что те, кто устраивал эту встречу, и те, кто занимается пропагандой, точно так же рады тому, что он сказал и сделал. Он сработал на пропагандистскую машину, им здорово сманипулировали!.. Он помог создать ощущение того, что власть допускает с собой свободный и вольнодумный диалог. А то, что этот диалог был корявым, сбивчивым и, в итоге, безрезультатным, – власть и пропаганда записали себе в актив, а не наоброт.