17 оргазмов весны. Маша Онегина

– Какая разница – люблю я его или нет? Дело в том, что я не люблю тебя! – ее слова методично вколачивали в сердце раскаленные гвозди.

– Тогда зачем вот это все, что у нас с тобой?

– Мне так удобно!

Ее испуганная истерика превратилась в агрессивную запредельную откровенность: не было никаких поездок к родителям, никакой работы в офисе по выходным, дни рождения коллег, посиделки с подружками и последняя командировка – просто поводы объяснить свое отсутствие дома. Потому что ей так было удобно.

Мой организм отказывался все это воспринимать. Сначала я перестал слышать то, что она говорит, затем меня вырвало прямо на кровать, где еще час назад она радостно совокуплялась со своим харизматичным бабуином. А после этого я, попросту не слыша ее вопли, заперся в другой комнате и рухнул в полном изнеможении на диван. В первый раз я испытал на себе, как эмоции высасывают из человека жизненные силы – несколько часов я не мог пошевелиться и даже просто закрыть глаза. Я лежал в каком-то необъяснимом оцепенении, уставившись в угол комнаты, где на книжной полке стояла копилка – керамический голубой слон с выпученными глазами, наша первая совместная покупка.

Несколько раз я засыпал на неопределенное время, просыпался, снова проваливался в вязкий неуютный сон, когда слышишь все, что происходит вокруг. Но сон не приносил облегчения, а наоборот – заставлял вытаскивать из памяти самые незначительные странные детали наших отношений в последние месяца три. Теперь все эти [как тогда казалось] глупости приобретали совершенно другой смысл. Тоскливый беспомощный ужас от того, что все в жизни больше не будет таким, как раньше, мешал забыться, перемешивал в голове десятки мелких подробностей, которые, оказывается, были настолько очевидны, что сейчас с трудом удавалось понимать, как можно было не замечать всего этого раньше.

Семь утра субботы – самое подходящее время, чтобы уйти из дома и начать пить, если накануне ты узнал, что тебе изменяет жена.

Продавщица маленького магазина на углу дома, неспешно покручивая фиолетовые кудри, презрительно наблюдает за моими неуверенными попытками определить меню своего алко-завтрака. Все окружающее выглядит так, будто в картридж струйного принтера кто-то забыл залить цветные краски, но тот все равно по заданной программе усиленно печатает фотографии радуги. А еще очень сильно болят глаза. Именно так и бывает, когда хочется плакать, но ты сдерживаешься.

– Литр чинзано, литр очаковского джин-тоника, – наконец решаюсь я. Что ж, попробуем смешать говно с конфетами.

Детские площадки неуютных дворов в провинциальных городах, кажется, именно для того и созданы, чтобы за каких-нибудь полчаса влить в себя сомнительный коктейль из двух литров совершенно несочетаемых друг с другом напитков, параллельно вгоняя в организм еще и содержимое десятка крепких сигарет. Жаль, что еще довольно рано, и рядом нет этой бесконечной вереницы невыспавшихся мамаш с гуртом орущих детей, которых так весело пугать прыжками в лужи и пьяным хохотом.

А еще, оказывается, очень весело блевать в урны на троллейбусных остановках, распугивая добропорядочных граждан, спешащих в свой обязательный потребительский уикенд-вояж, воплями «Мне так удобно! Понимаете? МНЕ ТАК УДОБНО!».

К полудню я был пьян настолько, что, уверен, даже авиационное топливо показалось бы мне легким аперитивом перед ужином, в меню которого лишь радий и полоний.

Впрочем, как оказалось, все только начиналось.

Еще оказалось, что чрезвычайно легко потратить кредитный лимит на банковской карте [размером в пять твоих не таких уж маленьких ежемесячных зарплат] всего за неделю. И что твой бывший одноклассник Сашка, невероятно вонючий одноногий уличный инвалид-попрошайка, которому ты время от времени подбрасываешь сотню-две рублей, – отличный пацан и у него есть дача совсем недалеко за городом.

И что очень увлекательно отвечать на звонки своих родителей, ее родителей, да и вообще на все звонки [всех родителей разом] громким пьяным хоровым воплем: «Отъебись!» И что можно смело посылать нахуй главного редактора журнала, в котором ты работаешь, совершенно не заботясь о том, что ты не сдал вовремя главную статью номера [да, я работал журналистом в одном пафосном местном издании].

Ну а что я мог сделать? Мне так было удобно.

@@@

Семь утра субботы – самое подходящее время, чтобы вернуться домой, если неделю назад ты ушел и начал пить, когда узнал, что тебе изменяет жена.

Пока я сидел на лавочке на той самой детской площадке, где сто шестьдесят восемь часов назад начался мой саморазрушительный алкогольный трип, и пытался найти в себе силы, чтобы все-таки зайти в квартиру с презрительно-отстраненным выражением лица, в голову настойчиво лезли воспоминания о том, как мы познакомились.

Вместо того чтобы думать, что же мне делать дальше со своей семейной жизнью [за неделю пьянства я ни разу не озаботился своим будущим], я вспоминал нашу первую встречу.

Это было почти тринадцать лет назад, в школе, когда я учился в десятом классе, в последние дни сентября. Я, не обращая внимания на ветер, который трепал мои непослушные длинные волосы, равнодушно топал по школьному двору, наступая кедами в лужи. Мне предстоял тяжелый день: вчера я нагло прогулял три урока, сбежав прямо на глазах у своей классной руководительницы, а сегодня меня совершенно точно ожидала очередная двойка – худосочная «химичка» в очках в роговой оправе взяла за правило вызывать меня к доске на каждом уроке. Я же в ответ перестал делать домашние задания по ее предмету.

Одновременно со мной к школьному крыльцу подъехала «девятка» с неместными, незнакомыми, номерами, из нее вышел какой-то мужик в военной форме и совершенно неземной красоты девочка-блондинка в черном коротком платье и точно таких же кедах, как у меня. Когда тебе 15 лет и твоим поведением управляет хаотичный, противоречащий сам себе, набор мыслей и чувств, совпадающие детали гардероба являются гораздо более важным объединяющим фактором, чем что-либо еще. Ну, пожалуй, кроме музыки. Окончательно меня добили часы на ее тоненьком запястье, которые я случайно рассмотрел, пока поднимался за ней по лестнице. На них, кроме стрелок и небольшой точки, обозначающей полдень [впрочем, еще и полночь], не было больше ничего.

Все, что меня волновало еще минуту назад, тут же перестало быть существенным. Самой главной задачей на этот день стало узнать, кто она и в каком классе учится. И почему я не видел ее раньше.

Напрочь убивающая мою репутацию среди учителей дружба со всеми школьными двоечниками и хулиганами сделала свое нужное дело – уже на первой перемене я знал, что учится она в девятом «Б», т. е., на год младше меня, а зовут ее Маша. Маша Онегина, которая всего пару дней назад приехала аж из Владивостока – ее отца-военного перевели преподавать в наше местное военное училище.