17 рассказов

За три года Федя купил себе квартиру и машину (причем иностранную, может, и не новенькую, но ведь же иностранную).

И бабушку не забывал: подарил ей стиральную машину и японский телевизор, жениться не собирался. Может, с кем-нибудь жил, но бабушке не докладывал.

Работал он с утра до позднего вечера. Потому Елена Васильевна и принимала его подарки. Потому что если человек вкалывает от темна до темна, он уже труженик. Пусть капиталист, но не бандит же.

Кто же еще остается? А младший внук Коля. Тут все коротко. Школу он закончил, и нормально, делал попытку прорваться в институт, но не получилось. Дать за него было нечего, и он без сопротивления пошел в армию. Попал в самые боевые войска — а прыгать с парашютом на голову врага, из армии он не бегал, возвратился в положенный срок. И сразу женился. Обещал своей девушке: будешь меня честно ждать, сразу и поженимся. Она, видать, ждала его честно. И пока шли приготовления к свадьбе, выяснилось, что невеста уже ждет ребеночка, который появится пусть не скоро, месяцев через восемь, но ведь же появится.

Коля признавался, что ничего в этой жизни делать пока не умеет, помимо палить из автомата и прыгать с парашютом.

На работу его взял старший брат Федя. Кем? А рабочим — копать ямы, носить кирпичи, ну да, на строительстве больших дач не надо ведь прыгать с парашютом и палить из автомата.

Коля продержался у брата несколько месяцев. То ли брат мало платил (а видать, как всем, не братьям), то ли обидно было, что родной брат, хоть и постарше, хозяин, а младший на него, по-старому говоря, батрачит.

И Коля по контракту ушел воевать. Эта вот окружающая жизнь не по мне. Куда пошел? А где больше платят. То есть в Чечню. Вернулся, когда дочке было четыре месяца.

Жили у Веры: комната молодым, комната пожилым.

А все нормально, говорил Коля, ясная цель, правое дело. Я же наемник не в Африке, а в своей родной стране.

Вот съезжу в Рязань, получу деньги, малость отдохну и снова запрягусь в контракт. Вернусь, будем думать о своем жилье: дети должны жить отдельно от родителей.

Вот тут странность. Молодой и здоровый парень едет в Рязань за деньгами. И в поезде внезапно умирает. Ну, если б ехал обратно, с деньгами, то да — убили, ограбили, отравили. Так нет же, ехал с пустым карманом, с целью этот карман наполнить, лег, что характерно, трезвый и во сне отлетел. Сердце, потом сказали, внезапно остановилось. Но ведь же молодой, так не бывает. Значит, все бывает, и иной причины смерти мы не находим.

Все! Схоронили мальчика. За деньгами ездила вдова (для верности брала с собой младенца). Не обманули, рассчитались полностью.

Все! Конец этой истории. Конец жизни Елены Васильевны. Как-то разом сломался в ней стержень, который не только заставляет человека утром встать и что-то такое весь день хлопотать, но иной раз дает человеку порадоваться, что вот светит солнышко, и лето в этом году жаркое, и какая сегодня полная, налитая луна. Нет, не должны родители переживать детей, а тем более внуков.

И как-то враз поняла Елена Васильевна, что делать ей здесь больше нечего. Нет, помирать, пожалуй, не хотелось, а иначе с чего бы это она доказывала Вере и соседке, что прожила не зря. И себя, видать, каждый день уговаривала: вот родину защитила, дожила не только до внуков, но и до правнуков, и был хороший муж, и любимая работа. Ну да, уговоры уговорами, а сама, видать, понимала, что делать ей здесь больше нечего.

Чужая страна, чужая жизнь, и это, знала точно, уже навсегда. Прежнее, нет, не вернется.

Может, и без смерти Коли стержень жизни испарился бы, но ведь не так резво. После похорон Елена Васильевна перестала есть. Пила чай с булкой, но ничего больше. Уговоры на нее не действовали: мне хватает. И за три месяца Елена Васильевна из полной и даже избыточной пожилой женщины превратилась в костлявую и сморщенную старуху.

Она таяла, ну, буквально, что свечечка, уже с трудом ходила по квартире, и Вера ночевала у нее.

За день до смерти она с Верой смотрела по телеку кино, и там люди шли за духовым оркестром и пели: “…и все-таки, и все-таки мы победили”.

И, засыпая, Елена Васильевна сказала Вере: “Вот что главное, доченька, в моей жизни: все-таки мы победили!”

Проклятие

Петр Николаевич Сивков овдовел в сорок девять лет. Это как: рано или нет — овдоветь в сорок девять лет? Да рано, чего там. Жене его тоже было сорок девять, и это, конечно, рановато — навсегда улететь на небушко.

В последние десять лет жена Петра Николаевича Полина Васильевна очень уж болела: то давление прыгает до каких-то очень уж непонятных высот, то с сердцем плоховато. Доктора говорили ей, с такой вот головой и с таким сердцем вам положена инвалидность, это не дело — с таким давлением выпекать хлеб в горячем цехе.

Но Полина Васильевна (чего-то) была женщиной упрямой: когда особенно болела голова, она, наглотавшись таблеток, мочила полотенце в очень холодной воде и стягивала им лоб. Уверяла мужа, вот как раз Петра Николаевича, — помогает.

Правда, один совет докторов она исполнила: из горячего цеха перешла в ОТК. Но и там работа была сменная. Говорили ей: вам надо спать в собственном доме, а не в казенном. Тем более в казенном доме надо не спать, а внимательно следить, хорошо ли нынче выпекают хлеб.

Нет, все понятно: хлебный завод был частный, и там сносно платили, а пенсийка — это же известно какая.

Но, с другой-то стороны, муж — отставной прапорщик, пенсия идет, и еще он охраняет военное горючее. Заметить надо, не бензоколонку, а военный склад, и там нужно ходить с оружием, и за такое доверие положена добавочная денежка. Все-таки военный объект охраняет, а не, к примеру, детский сад.

Да, а жили они вдвоем. И никому ничего не должны. Нормальная двухкомнатная квартира. Сын окончил военное училище, служит где-то на Урале, уже капитан, у него жена и дочь, пишет веселые письма, мол, у нас все хорошо.

И вот при таком семейном раскладе Полина Васильевна отказывалась выходить на пенсию. Нет, уж, видать, не в жадности дело. А только ведь по-всякому бывает. Один человек думает: а посижу я дома, может, несколько лишних лет и проскриплю, а другой — чем в сорок пять становиться инвалидом и скрипеть несколько лишних лет, и это еще вопрос, проскрипишь ли, лучше буду я в родном коллективе, все веселее жизнь бежит.

И вот однажды у Полины Васильевны случился большой инфаркт сердца, и она всего день с ним и прожила. Все! Конец жизни и дружной семьи.

Но не конец истории, а только ее начало. Речь же идет о проклятии. Кого-то же Петр Николаевич проклинал. А кого? Ну, судьбу, это понятно. Себя ругал, что не заставил свою жену бросить работу.

Но главное — проклинал он капитана первого ранга Петракова, большого начальника из большого же закрытого морского ящика.

Да, но нужно малость отмотать время назад — точнехонько на два года.