1759. Год завоевания Британией мирового господства

Положение Гваделупы улучшилось, словно по волшебству, после ее выхода из-под господства Мартиники. Американские купцы поставляли все товары, которых раньше не хватало на острове. Единственная проблема, которая осталась у французских плантаторов, была связана с тем, как экспортировать кофе в Англию и как импортировать вино из Франции. Они легко решили все эти вопросы с помощью контрабанды.

Особенно процветали работорговцы. В феврале 1762 г. чернокожих рабов на Гваделупе было больше на 7 500 человек, чем в 1759 г. В общей атмосфере процветания перед британскими властями стояла одна нерешенная проблема: ужесточение связи между должниками и кредиторами. В соответствии с мягкими законами, принятыми до 1759 г., кредиторам редко платили. Британцы опасались, что, если они начнут предоставлять кредиты плантаторам, а Гваделупа будет возвращена Франции в соответствие с общим мирным договором, то они не смогут вернуть свои деньги. Действительно, некоторые расчетливые дельцы из французского торгового сообщества поняли: избежав своих французских кредиторов, когда власть перешла к британцам, они смогут, в свою очередь, избежать и британских кредиторов после заключения мира, чем завершат двойной трюк уклонения от выплаты долга.

Вскоре процветание и специальные уступки, сделанные Гваделупе, вызвали зависть и огорчение на других островах Вест-Индии — и на французских, и на британских. Жители острова Барбадос начали жаловаться на увеличение рыночных цен в связи с резким увеличением спроса на Гваделупе, а в Лондоне плантаторы Вест-Индии, долго отсутствовавшие на своем постоянном месте проживания, пришли в ярость от резко упавших цен, когда в 1760 г. рынок начал переполняться потоками сахара Гваделупы.

Мартиника страшно негодовала по поводу благоприятных условий, созданных для соотечественников на Гваделупе. Возможно, это и явилось основным фактором быстрой капитуляции в 1762 г. Мартиники британцам. Однако там умудрялись жить на доходах от каперства в течение трех лет между первой и второй британской атаками. Частично это объяснялось тем, что собственные корсары с острова оказались более успешными после 1759 г., чем ранее. Но отчасти выживание было связано с прекращением опустошительных набегов британских каперов, обескураженных последним решением, принятым судом по призовым жалобам в Англии. Более того, блокирующих кораблей Королевского Флота оказалось слишком мало между островами.

В дополнение к этому Версаль довольно запоздало решил сделать что-нибудь для Антильских островов — хотя бы в качестве вознаграждения за то, что им удалось отразить атаку британцев. Мартинику после февраля 1750 г. открыли для нейтрального судоходства. Не требовалось специальной торговой лицензии, взималась обычная плата, равная 3 000 ливров.

По всем этим причинам Мартинику можно было (хотя и не полностью) сравнивать с Гваделупой. По крайней мере (хотя это и парадоксально), она начала процветать после 1759 г. значительно больше, чем раньше.

Военная кампания в Вест-Индии стала необычным предприятиям в условиях восемнадцатого столетия, когда амфибийные или десантные операции были редкостью. Анахронизм является врагом истории. 1759 год можно понять только в том случае, если мы сможем ясно представить себе, насколько менталитет воинов того времени отличался от восприимчивости солдат XX века. Современные военные привыкли к выполнению совместных десантных операций земля — море, аналогичных операции «Факел» в 1942 г. в Северной Африке, штурму Сицилии в 1943 г., десантным операциям 1944 г. в день высадки в Нормандии, не говоря уже о морских вторжениях в Тихоокеанской войне (на острова Гилберта, Маршалловы острова, Новую Гвинею, Филиппины и Окинаву). Но все элементы современных совместных операций присутствовали в действиях 1759 г. в примитивной форме: военно-морские обстрелы, плоскодонные десантные суда, опасная высадка с преодолением подводных препятствий, захват прибрежного плацдарма только огромной ценой человеческих жизней.

Хотя идея Питта сделать Гваделупу торговым противовесом Менорке вдохновляла предприятие, когда в 1762 г. начались мирные переговоры об окончании Семилетней войны, британцы оказались удивительно упорными, не желая отказаться от своих приобретений во французской Вест-Индии. Существовало мощное лобби, которое хотело сохранить Гваделупу, оно даже готовилось вернуть Канаду Франции, если подобное возможно было выполнить. Дебаты «Канада против Гваделупы» стали одной из самых знаменитых дискуссий в истории. Были даже такие, кто доказывал: если Британия сохранит Гваделупу и вернет Канаду Франции, невозможность существования независимых Соединенных Штатов могла быть предрешена дважды: и французским присутствием в Северной Америке, и отсутствием французского морского могущества в Карибском море. (Это, в конечном счете, сделало в 1781 г. возможным Йорктаун).

1759 год изменил мировую историю многими событиями.

Глава 4 Канада

Хотя к 1759 г. движение якобитов как доктрина полностью сдала свои позиции, диаспора тех, кто сражался и страдал за дом Стюартов, к тому времени достигла такого уровня, что якобиты фактически были замешены в каждом деле. Может показаться, что шотландский философ Дэвид Юм взывал к «красавчику-принцу» Чарльзу издалека, но на самом деле он проявлял глубокий интерес к изгнанной династии и часто поддразнивал своего друга — бывшего якобита маршала Джорджа Кейта вопросами о личностях старого и молодого претендентов.

К 1759 г. Юм уже пользовался международным признанием и стал самой известной фигурой шотландского Просвещения. Кант говорил, что он пробудил его от догматической спячки своими работами.

Юм всегда подразделял мир философии. Для англо-американской эмпирической традиции он остается единственным, кто поставил все важные вопросы, а его метод скептицизма не имеет параллелей в методологии.

С точки зрения франко-германской континентальной традиции, Юм — скорее психолог и «интеллектуальный овод», нежели великий философ. Но это в значительной степени можно отнести к континентальному предпочтению «гигантизма», который в течение длительного времени ставил композиторов Бетховена и Вагнера выше Моцарта.

Истина, вероятно, где-то посередине между двумя точками зрения: Юм не был ни особо значимой фигурой в философии, которой он должен быть в соответствии с требованиями эмпиризма, ни заурядной личностью (идущей после Лейбница, Канта и Гегеля), если следовать континентальным предубеждениям.

В апреле 1759 г. Юм в корреспонденции Адаму Смиту привлек внимание своего товарища-шотландца ко второму изданию (тогда только что появившемуся) оригинальной работы многообещающего тридцатилетнего ирландского политика-протестанта. Эдмунд Бёрк, подчеркивал он, «написал недавно очень привлекательный трактат о возвышенном».

Труд Бёрка «Философское исследование происхождения наших идей о возвышенном и прекрасном» принято считать первым серьезным изучением эстетики. Он делал различие между прекрасным (многие философы и поэты уже предлагали теории и объяснения прекрасного) и возвышенным. Последнее сочетает в себе обычные понятия красоты с идеями боли, опасности и даже смерти. В то время как к пониманию красоты можно прийти через рациональность, возвышенное находится за пределами разумного, отвергая человеческое понимание, контроль или деятельность.

Красота предполагает любовь, удовольствие и незначительность, но возвышенное включает восхищение, боль и величие. Некоторые находили сходство между различием, сделанным Бёрком, и различием, сделанным позднее Фрейдом между эросом и танатосом (смерть — стремление к разрушению) в работе «За пределами принципа удовольствия». Умозаключение о сексуальном подтексте, как полагают, сделано на основе замечаний самого Бёрка. Он говорил, что обольщение относится к области красоты, а насилие — к области возвышенного, что удовольствие (красоту) заставить нас почувствовать насильно нельзя, но боль (возвышенное) — можно. Действительно, считается, что многие более поздние определения, подобные философским, сделаны Бёрком в этой базовой работе. Он сообщает нам, что отсутствие чего-либо, предвещающее непредсказуемое, являются возвышенным: отсутствие мыслей, темнота, одиночество, тишина. Все это, как полагают, является ясным предвестником тракта Жана-Поля Сартра «Бытие и ничто», посвященного «небытию».

Подобно «Кандиду» Вольтера и «Тристраму Шенди» Стерна (это еще два знаменитых и влиятельных литературных произведения 1759 г.), эссе Бёрка о возвышенном не заявляет во весь голос о своей оригинальности, но тема разрабатывается медленно и сдержанно. Все писатели восемнадцатого столетия любили продемонстрировать знание древней классики. В своем предисловии 1759 г. ко второму изданию Бёрк подтверждает свое философское исследование цитатой из Цицерона: «Изучение природы и размышление над ней являются необходимой пищей для нашего духа и разума».