1812. Фатальный марш на Москву
Шрифт:
Пехотинец тащил на себе гладкоствольное кремневое ружье длиной 1,54 метра без штыка. На выбеленной перевязи, перекинутой через левое плечо, солдат носил giberne — кожаную патронную сумку, содержащую в себе два пакета патронов, пузырек масла, отвертку и прочие инструменты для чистки ружья. Солдатам элитных рот – гренадерам и вольтижерам – полагалось дополнительное холодное оружие в виде короткой сабли, которую носили на левом боку на перевязи, перекинутой через правое плечо. На спине помещался ранец из уплотненной воловьей кожи, где покоились пара сменных рубах, воротнички, носовые платки, парусиновые гетры, хлопчатобумажные чулки, запасные башмаки, набор принадлежностей для починки обмундирования, одежные щетки, трубочная глина и сапожная вакса, а также сухари, мука и хлеб. Скатанная шинель и прочие предметы снаряжения привязывались поверх ранца.
Самые красочные элементы обмундирования во время марша не присутствовали. Кивера и медвежьи шапки исчезали в чехлах из промасленной ткани и крепились к ранцу, султаны убирались в вощенные парусиновые мешочки, которые подвешивались к ремням портупеи или к патронташу.
Солдаты шли темпом pas ordinaire в семьдесят шесть шагов в минуту или же ускоренным pas acc'el'er'e — сто шагов в минуту. Обычный дневной переход составлял от пятнадцати до тридцати пяти километров, но если приходилось двигаться форсированным маршем, армия покрывала до пятидесяти пяти километров. Каждая часть, каждая лошадь и каждый воин имели четкий предписанный маршрут следования, снабжались указаниями, где останавливаться на ночлег, получать пищу и вставать на постой. По прибытии в пункт для устройства бивуака, ковочный кузнец части или другой унтер-офицер отправлялся к военному коменданту или commissaire des guerres (военному комиссару), где ему выдавали разрешительную записку. С ней он шел в ратушу, где получал полный список мест постоя для личного состава формирования, а также соответствующие предписания на выдачу фуража и провизии. Ордера передавались назначенным в обеспечение торговцам, которые снабжали часть всем полагающимся на вечер и на следующий день. Во Франции и в Германии система работала как часы – когда усталые воины добирались до обозначенного в их приказе места отдыха, все снабжение для них уже бывало готово {123} .
123
Elting, 458–73.
Тем не менее, неразберихи хватало – образовывались пробки из сгрудившихся лошадей, пушек и повозок всех типов и назначений, отставали отдельные солдаты и целые взводы, а более крупные формирования растягивались в ходе марша на несколько километров. Дополнительные заторы на дорогах создавали офицеры в личных каретах, спешившие скорее попасть в свои части, туда и сюда по трактам и проселочным путям сновали курьеры, мчавшиеся с депешами и донесениями во всех возможных направлениях. В особенности сложности возникали на переправах через Рейн – в Везеле, Кёльне, Бонне, Кобленце и Майнце.
Те, кто пока оставался в Париже, старались напоследок получить как можно больше удовольствия от непрекращающихся там празднеств и увеселений. Так, например, лейтенант Мари-Анри де Линьер из 1-го полка гвардейских пеших егерей, нашел приказ о выступлении, когда вернулся в казармы в четыре утра после бала. Парижские нотариусы не покладая рук трудились над оформлением завещаний, а некоторые увязывались за отправлявшимися на войну генералами и офицерами вместе с их женами и любовницами, желавшими подольше побыть со своими дорогими и близкими {124} .
124
Bigarr'e, 297–8.
Итальянский обсервационный корпус принца Евгения де Богарне перевалил через перевал Бреннер и спустился в долину Дуная, где его войска соединились с контингентом из Баварии. «Наш марш походил на великолепный слаженный променад», – отмечал суб-лейтенант полка Королевских велитов граф Чезаре де Ложье, выходец с острова Эльба. Лейтенант фон Меерхаймб пережил горечь и слезы прощания, оставляя родную Саксонию, но настроение его изменилось, как только войска начали продвижение. «С самого первого этапа все лица лучились всеобщей радостью, отличное настроение царило всюду в тянувшейся змеей колонне», – писал он. Их тепло встречали во время следования через Южную Германию, где происходило немало любовных приключений с местными женщинами и девушками {125} .
125
Laugier, R'ecits, 9; Holzhausen, 30–1; Wesemann, 25.
«У древних было одно величайшее преимущество перед нами, поскольку за их армиями не тянулась вторая армия из чинуш», – частенько жаловался Наполеон в разговорах {126} . Он не имел в виду гигантским образом разросшееся интендантство, преобразованное им для нужд той конкретной кампании.
С момента выдвижения на роль господина Франции, Наполеон начал брать на войну некоторые элементы структуры правительства наряду с военным штабом.
Когда же он сделался императором, стал окружать себя компактным двором. В случае описываемого похода, отличавшегося таким грандиозным размахом и рассчитанного на длительное время, Наполеон решил прихватить с собой, так сказать, всю систему жизнеобеспечения: средства для управления правительством и все необходимое для грандиозных шоу, которые он предполагал устраивать по тем или иным случаям, будь то торжественное возведение на трон короля Польши или коронация его собственной персоны императором Индии. Выезд Наполеона, вверенный под командование обер-шталмейстера
Коленкура, состоял из четырех сотен лошадей и сорока мулов, перевозивших шатры, походные кровати, канцелярию, гардероб, аптеку, серебряную посуду, кухню, всевозможную утварь и кузницу, не считая ассорти из секретарей, чиновников, слуг, поваров и грумов. Плюс к тому 130 верховых лошадей для императора и его адъютантов. Среди поклажи находилось полным-полно палаток, которые никто так никогда и не поставил, как и оставшегося не распакованным снаряжения. Надо упомянуть и об отряде в сотню форейторов. Их предполагали размещать вдоль маршрута наступления для обеспечения быстрого движения почты между Парижем и ставкой Наполеона – передачи запечатанных ящиков с государственной корреспонденцией от одного курьера, или estafette (посыльного) к следующему {127} .126
Herold, 218.
127
Caulaincourt, II/77–8; Denni'ee, 15; Castellane, I/102. Некоторые наблюдатели считали, что Наполеон обдумывал основание колоний в отдаленных землях, и существуют сведения о каменщиках, плотниках, ремесленниках, которых набирали в армию или отправляли в состав отдельных частей, но все это, вероятно, не более чем слухи, основанные на том факте, что дальновидные командиры вроде Даву специально выделяли солдат, способных, например, класть печи и выпекать хлеб, и следили, чтобы такие печники и пекари имелись в каждой роте. В то же самое время, безусловно, верно то, что с армией следовали целые орды людей, назначение которых и присутствие в войсках не всегда понятно. см.: Begos, 171–2; Bourgeois, 1–2; Chambray, I/164; Puibusque, 9.
Средства для обеспечения потребностей управления армией, ее поддерживающих служб и окружения императора ощутимо расширяли ряды всевозможного далекого от полей сражений персонала. Тысячи комиссаров и администраторов калибром поменьше, каждый со слугами, следовали за войсками. «В военной администрации находилось полным-полно людей, никогда не видевших войны и открыто заявлявших о том, что они отправились в этот поход с целью сколотить состояние», – сетовал полковник де Сен-Шаман. Генерал Анри-Жозеф Пэксан, воевавший в России в звании капитана артиллерии, не жалел эпитетов, обращенных против таких господ, «надутых важностью ничтожных личностей», которые вместе с их прихлебателями создавали «клоаку некомпетентности, низости и алчности» {128} .
128
Saint-Chamans, 213; Paixhans, 33.
У каждого из офицеров имелся хотя бы один экипаж с хранившимися там запасной формой, оружием, картами, книгами и личными вещами, управляемый собственным кучером, под присмотром, по крайней мере, одного слуги. Генерал Компан, командовавший 5-й пехотной дивизией в 1-м корпусе Даву, вовсе не принадлежал к числу каких-то особенных сибаритов. Если уж говорить объективно, его среди офицеров можно было назвать ведущим самую аскетичную жизнь. И все же свита его в начале кампании состояла из ma^itre d'h^otel (дворецкого) Луи, valet de chambre (камердинера) Дюваля, кучера Во, двух лакеев, Симона и Луи, собственного жандарма Труйе и трех других слуг, Пьера, Валантена и Жанвье. Для передвижения по дорогам России у Компана и сопровождавших его людей имелось пять упряжных коней, полдюжины верховых и около тридцати тягловых лошадей, одна карета и несколько повозок {129} .
129
Compans, 129.
Неизвестность в отношении цели похода, неуверенность, куда заведут пути дороги, и большие расстояния, лежавшие впереди, заставляли многих офицеров готовиться на все случаи жизни, и далеко не один заказал накануне выступления новую форму для себя и ливрею для слуг. Очутившись перед перспективой надолго оставить дома, многие, в особенности среди итальянцев, похоже, проигнорировали строгий приказ Наполеона и прихватили с собой жен {130} .
Когда войска следовали через Германию и Польшу, у них отсутствовало четкое понимание задач кампании, что несколько остужало энтузиазм у некоторых солдат. «Будущее виделось в тумане, удача казалась далекой. Не было и намека – ничего, что бы заставляло работать воображение, будило воодушевление», – писал в своих мемуарах барон Жан-Франсуа Булар, который участвовал в Русском походе как майор гвардейской пешей артиллерии и в 1813 г. дослужился до полковника, а затем до бригадного генерала.
130
Berth'ez`ene, 328; Lejeune, M'emoires, II/169; согласно
Отсутствие информации не мешало строить самые невероятные версии. Якоб Вальтер из Штутгарта считал, что армия направляется в какой-то балтийский порт, откуда ее морем отвезут в Испанию. Но большинство смотрели все же в восточном направлении. «Мы думали, что вместе с русскими пересечем пустыни этой великой империи, чтобы атаковать владения Англии в Индии», – рассуждал генерал Пуже. Один солдат писал домой о том, что армия идет в Англию сухопутным путем через Россию {131} .
131
Бертолини, многие итальянцы взяли с собой жен.