19-я жена
Шрифт:
— Жениться на миссис Кокс?! Мальчик мой, о чем ты толкуешь?
— Когда она приедет в Юту, я на ней женюсь.
— Ты обсудил это с миссис Кокс?
— Нет, но я знаю: она примет мое предложение.
— Ты уверен?
— Я никогда еще ни в чем не был так уверен.
Его слова расшевелили львиную гордость, запертую в клетке моего сердца. Мне хотелось броситься на мальчишку и защитить женщину, которая всего лишь через некоторое время станет моей. Однако я не хотел бросать вызов сыну таким образом. Я слишком его любил. Я не сомневался: миссис Кокс станет миссис Уэбб, то есть моеймиссис Уэбб, но констатировать этот факт вот так, прямо и резко, означало бы, как я опасался, нанести ему неисправимый вред и в будущем унизить его в глазах других женщин. Мальчику необходимо поскорее жениться, и я ему помогу, но он не женится на женщине, которую я уже выбрал для себя самого. В каком-то месте своей книги Энн Элиза задает вопрос: «Неужели мой отец не счел себя эгоистом, требуя себе еще эту женщину, когда
Ее вопрос глубоко меня расстраивает даже сегодня.
По приезде в Айова-Сити мы обнаружили полное отсутствие материалов для постройки ручных повозок. Не был организован процесс их сборки, не было и руководителя, хоть сколько-то обладавшего темпераментом и умением ввести в действие план Пророка. Хуже того, через несколько дней после нашего приезда ожидалось прибытие первой группы новообращенных Святых — встревоженных душ из Лондона, Глазго, Копенгагена и Стокгольма, которые должны будут сойти с поезда, каждый — со своими пожитками, привязанными за спиной. Более всего они будут нуждаться в пристанище и пище, однако представители Бригама ни о чем таком не позаботились, ничего не подготовили. Они не удосужились ни лагерь разбить, ни создать какие-либо запасы пищи и воды. Эти бедняги из Европы — к началу лета их собралось несколько тысяч — вынуждены были расстилать свои матрасы в открытом поле. Когда шел дождь, они натягивали на шесты пальто или куски брезента, чтобы хоть как-то укрыться. Добрые жители Айова-Сити открывали свои кладовые и передавали им хлеб, картофель, покрытые восковой коркой круги сыра. Мяса не было, если только кто-то не жертвовал свинью или если кому-то вдруг удавалось свинью украсть. Вода поступала из единственного и весьма сомнительного колодца.
Такие условия немедленно привели к грязи и зловонию — ни один человек никогда в жизни не забудет зловония, исходящего от лагеря беженцев. Я часто ходил меж этими несчастными, ища миссис Кокс, благодарный, что никак не могу отыскать ее среди столь великого страдания.
И всегда я видел в глазах обездоленных иммигрантов один и тот же вопрос: почему? Почему Церковь, обещавшая им Спасение и взявшая с них деньги за переезд, покинула их среди прерий, за тысячу миль от Зайона? Апостолы Пророка, посланные из Солт-Лейка, — люди, чьи имена я воздержусь здесь приводить, — говорили голодным и разочарованным иммигрантам, что всякое нетерпение будет истолковано как недоверие Господу. «Вам послано испытание от Бога. Только глубоко верующие смогут его пройти». Мне не дано знать, верили ли иммигранты этим людям или были настолько сломлены, что не могли им противостоять.
К июню, после напряженных трудов, первые ручные повозки были готовы. Это были грубые, небрежно сработанные повозки из такого материала, которым я никак не мог бы гордиться. В одну повозку умещались личные вещи одной семьи — не более семнадцати фунтов одежды и постельных принадлежностей на человека. По Божественному плану один мужчина должен был тащить повозку, в то время как его жена и дети должны были идти пешком рядом с ней. В реальности же среди иммигрантов было очень много молодых одиноких девушек, вдов с грудными детьми и пожилых женщин. Эти прелестные существа вовсе не были предназначены для того, чтобы тащить ручные повозки через равнины и Скалистые горы, а мы требовали от них именно этого.
Учитывая неорганизованность исполнения самой миссии, а также медлительность в поступлении строительных материалов, я посоветовал представителям Бригама, чтобы последняя партия переселенцев была отправлена из Айова-Сити не позднее конца июня. Остальным придется остаться в городе до следующей весны. Однако эти люди — религиозные фанатики, а вовсе не руководители, способные организовать какое бы то ни было предприятие, — отказались последовать моему совету. Вопреки моим указаниям, последняя партия переселенцев с ручными повозками покинула Айова-Сити в середине августа и (я был в этом совершенно уверен) двинулась навстречу собственной гибели. Эти иностранные мигранты ничего не знали ни о нашем климате, ни о горах, ожидавших их впереди. Предприятие это получилось еще более рискованным, ибо люди, обещавшие новообращенным заботиться о них, подобно ангелам-хранителям, отправили их в далекий путь с преступно малыми запасами пищи: десять унций тонкой гречневой муки и немного риса в день на каждого взрослого Святого, равно мужчину или женщину, что обеспечивает, как я понимаю, примерно лишь треть необходимых калорий, и пять унций гречневой муки (и никакого риса!) на каждого ребенка. Многие иммигранты прибыли из Северной Европы, из холодных гаваней Швеции и Норвегии и поэтому едва говорили по-английски, вне всякого сомнения недостаточно зная его, чтобы пожаловаться на недостаточность таких запасов. По пути, на редко попадающихся у дороги постах, истомленные Святые могли найти какие-то дополнительные продукты — коричневый сахар, копченую свинину и слабый кофе, распределявшиеся толстыми равнодушными Старейшинами, назначенными выполнять эту задачу. Не нужно долго думать, чтобы понять, что такая пища далеко не достаточна для людей, вынужденных пешком преодолевать тысячу миль, таща за собой повозки с пожитками. Я предупреждал присутствовавших в Айова-Сити представителей Пророка, что Святые будут не только замерзать — они будут умирать от голода. Один из Апостолов ответил мне: «Такова воля самого Бригама. Обращайся со своими жалобами к нему лично». Если бы он был
здесь, а не в тысяче миль отсюда, я прямо обратился бы к Пророку. Вместо этого мне приходилось аргументировать, утруждая слух поставленных им людей, которые оказались совершенно ординарными. В последовавшей в результате трагедии можно винить многих. Я числю и себя среди этих злосчастных многих.После отправки последней партии переселенцев мы стали и сами готовиться к путешествию. Собрали группу из двух дюжин человек, в большинстве своем это были Миссионеры, возвращавшиеся домой по завершении Миссии в странах Европы. В эту группу входил и Джозеф Янг, который, я должен признать, за годы, проведенные за границей, из мальчика превратился во взрослого мужчину. Он тоже понимал всю рискованность предстоящего иммигрантам перехода и тоже высказывал свои жалобы. Однако даже сын Пророка не смог повлиять на людей, действовавших от имени Бригама Янга. Мы выехали из Айова-Сити хорошо подготовленными, с упряжками волов и мулов, в наших фургонах лежали запасы муки и риса, кофе и сахара, вяленой говядины и свинины; мы взяли с собой кур, по свинье на каждых пятерых человек и дойную корову. Именно так это и следовало делать, и меня охватила великая боль (и Гилберта тоже!), когда мы нагнали на тропе ту последнюю партию переселенцев. Они увидели нас, удобно расположившихся на сиденьях фургонов или погонявших хворостиной корову, услышали квохтанье кур в клетке и, несомненно, не могли не задаваться вопросом, почему они сами не были столь же удобно экипированы.
У Северной развилки реки Плат-Ривер мы на одну ночь пристали к лагерю иммигрантов. Они лежали вокруг нескольких костров, разожженных в отрытых в земле углублениях, — мужчины, женщины и дети — на мешках с мукой и узлах с одеждой, не в силах устроить настоящий ночлег. Обувь на ногах у многих держалась лишь потому, что была привязана ремнями из сыромятной кожи.
— Что же станется с ними зимой? — спросил меня Гилберт.
Но я не мог ответить — было слишком тяжело произнести слово правды.
Мы с Гилбертом, как и другие члены нашей группы, предложили Святым столько еды, сколько могли выделить, и отдали им двух ослов — везти больных, ослабевших настолько, что идти они не могли. Обещали, что, как только доберемся до Долины Большого Соленого озера, вышлем им навстречу помощь. Утром, когда на востоке лишь забрезжила узкая полоска солнечного света, мы тронулись в путь. Каждый из нас решил добраться до Зайона как можно скорее. То был единственный шанс спасти этих людей.
Когда мы добрались до Большого Соленого озера, наши сердца распахнулись от чувства облегчения. За время нашего отсутствия город вырос, и, не явись мы сюда с неотложными новостями, мы остановились бы подивиться на достигнутый Зайоном прогресс. Но времени раздумывать и радоваться у нас не было. Мы с Гилбертом тотчас отправились домой, а Джозеф Янг поехал сразу же поговорить с отцом.
Что касается экспедиции с ручными повозками, здесь мой рассказ отличается от повествования моей дочери в опубликованном ею мемуаре. Когда Бригам услышал об опасностях, подстерегавших ни в чем не повинных иммигрантов, он затрясся от гнева. Он ругал тех людей — назначенных им представителей, неправильно истолковавших его слова. Разумеется, Пророк желал сделать эти экспедиции более экономичными, но он никогда не имел в виду рисковать хотя бы одной человеческой жизнью. Энн Элиза сомневается в искренности Пророка, утверждая, что Бригам с самого начала знал об опасностях и бедах, ожидавших иммигрантов. Это неправда, ибо я сам был свидетелем того, как в следующее же воскресенье в Табернакле Бригам говорил в своей проповеди, что каждый Святой Зайона должен сделать личный вклад в усилия по спасению новообращенных. Он резко критиковал людей, принявших от его имени столь безответственные решения. Он отрицал, что трудности и опасности, которым подвергаются иммигранты, суть испытания Господни. Он заявил, что все это, скорее, знак человеческой некомпетентности и равнодушия. Когда он произносил свою проповедь, шея его налилась кровью. Голос его раздавался — или так нам казалось — по всей Долине Большого Соленого озера. Невозможно отрицать искренность его гнева.
Мне следует прервать рассказ об иммигрантах с ручными повозками и описать свое возвращение домой. Разумеется, теперь мне надо было возвращаться в два дома: Лидия жила в Грейт-Солт-Лейке с Дайантой, а Элизабет — в Пейсоне, с Энн Элизой и Аароном, который за это время успел жениться на соседней девушке. Поскольку я приехал сначала в Грейт-Солт-Лейк, я в первую ночь после возвращения в Зайон остался со своей второй женой. Лидия приветствовала меня ласками, кормила вареным мясом, в доме было чисто, и постель была теплой. Всякий мужчина, долгое время живший в воздержании вдалеке от жены, знает, как желанно ее первое прикосновение при возвращении к ней.
Мне хотелось остаться с ней на весь день, на всю осень и на всю зиму, но я понимал, что должен ехать в Пейсон. У нас на Территории слово летит быстро. Не могло быть сомнений, что первая миссис Уэбб уже услышала новость о моем возвращении. Разлука для мужчины, конечно, столь же нелегкое дело, как и для женщины, и я понимал, что Лидия чувствовала себя вправе задержать мужа на несколько часов.
«Позволь мне немножко дольше притворяться, что ты весь принадлежишь мне одной», — вздыхала она. Эта просьба не была выражением эгоизма — всего лишь вздохом одинокого сердца. Мне было больно отказать ей. Я поцеловал свою жену на прощание и поехал прочь, чтобы увидеться со своей женой.