1918. Хюгану, или Деловитость

Флуршютц задумался, затем сказал: "Есть в этом что-то правильное, но если это должно быть не более чем опьянение и чувство единства, то для этого есть одно очень простое средство, Ярецки: влюбитесь".

"По приказу врача: есть,. А вы, сестра, уже тоже влюбились по приказу?"

Сестра Матильда покраснела; на ее веснушчатой шее выступили два красных пятна,

Ярецки даже не взглянул на нее: "Неважное время для того, чтобы влюбиться… Мне кажется, мы все переживаем сейчас неважный период… любви тоже пришел конец… — он пощупал суставы протеза и продолжил: — Честно говоря, неплохо было бы прилагать инструкцию по эксплуатации… должен же где-то здесь быть сустав для объятий".

Флуршютц почему-то обиделся. Может, потому, что это было сказано в присутствии сестры Матильды, Сестра Матильда покраснела еще сильнее: "И что за фантазии у вас, господин Ярецки".

"Отчего же? Более чем хорошая мысль… протезы для любви… это вообще была бы просто прелестная штука, специальная модель для штабных офицеров от полковников и выше… я бы организовал целую фабрику",

"Вы всегда прикидываетесь таким enfant terrible [52] ?" — поинтересовался Флуршютц.

52

ужасный ребенок (фр.), т. е. человек, смущающий всех неуместной откровенностью

"Нет, просто у меня идея для военной промышленности… А сейчас давайте снимем". Ярецки начал расстегивать ремни. Сестра Матильда помогала ему. Он выпрямил суставы металлических пальцев: "Так, а сейчас он получит свою перчаточку… безымянный палец, указательный палец, а вот и большой, который стряхивает сливы".

Флуршютц осмотрел шрамы на обнаженной культяшке руки: "Думаю, что сидит очень хорошо, просто следите за тем, чтобы вначале не натирал до крови".

"Натирают шустрые уборщицы… этот стряхивает сливы".

"Ну, Ярецки, с вами и вправду невозможно разговаривать".

75

То, что Хугюнау спрятался тогда во время обеда от Эша, действительно оказалось совершенно ненужным, поскольку в тот же вечер произошла ужасная стычка. Впрочем, Эш был довольно быстро обезоружен, так как Хугюнау не только с кичливым видом сослался на зафиксированное в договоре издательское право, которое позволяло ему безо всяких ограничений вмешиваться в публикуемые статьи, но и высказал Эшу свои собственные аргументы, "Дорогой друг, — издевательски начал он, — вы достаточно часто плакались, что вам ставят палки в колеса, когда вы хотите изобличать общественные недостатки… Теперь же, когда другой человек набирается смелости действительно сделать это, вы поджимаете хвост… ну конечно, не хочется лишиться протекции некоего господина коменданта города… всего лишь, как всегда, держите нос по ветру, не так ли?" Да, Эшу пришлось выслушать эту речь, и хотя это был подлый и предательский удар, нанесенный в спину, он не нашелся, что на это ответить, кроме как застыть истуканом и молчать.

Хугюнау же, сделав искусный маневр, отправился после.'-' этого к госпоже Эш, чтобы со всей горечью пожаловаться на человека, который грубо обращался с одним добросовестным сотрудником, и почему? Просто потому, что тот добросовестно и самоотверженно выполнял свой долг. Это не осталось без последствий, и когда на следующий день Эш пришел на обед, то обнаружил дующегося Хугюнау, а также его супругу, которая с примирительными словами взяла под защиту невиновность господина Хугюнау, так что не прошло и пяти минут, как они снова дружно хлебали ложками суп к большому удовольствию госпожи Эш, которая уже начала побаиваться, что потеряет квартиранта, никогда не скупившегося на комплименты.

Не исключено, что и самому Эшу было совершенно очевидно, что надо было бы избежать окончательного разрыва, влекущего за собой вышвыривание Хугюнау из этого дома; неизвестно, какие еще выпады против майора замышляет этот парень… В любом случае хорошо будет держать его в поле зрения, Таким образом Хугюнау остался в этом доме, хотя обеды обычно и проходили в не очень уютной атмосфере, в частности потому, что Эш взял привычку, наклонившись к тарелке, кидать в сторону соседей по столу изучающие недоверчивые взгляды,

Хугюнау, надо отдать ему должное, старался изо всех сил разрядить обстановку, но особого успеха он не имел. Вот и сегодня, хотя с того события прошло уже более восьми дней, Эш снова показал себя со своей невыносимой стороны. И на нерешительный вопрос жены он только буркнул себе под нос: "Уехать в Америку…"

Далее они ели молча.

Наконец, насытившись, Хугюнау откинулся на спинку стула и прервал неприятное молчание многообещающими словами. "Матушка Эш, — произнес он и поднял палец, — матушка Эш, я нашел одного крестьянина, который будет поставлять нам муку, иногда, может быть, и ветчину".

"Даже так? — недоверчиво сказал Эш. — И где же вы его тут подцепили?"

Естественно, никакого крестьянина и в помине не было, но то, чего нет, вполне может быть, и Хугюнау рассердился, что его добрая воля никем не была оценена. Но он вовсе не хотел снова ругаться с Эшем, а наоборот, хотел сказать ему что-нибудь любезное. "Нужно ведь хоть немножечко помочь матушке Эш… четыре рта… я удивляюсь, что она вообще справляется со всем этим,, сюда ведь следует отнести еще и малышку".

Эш усмехнулся: "Да, малышку",

Хугюнау, упреждая его, сказал: "А где же она сейчас прячется?"

Госпожа Эш вздохнула: "Вы правы, сегодня это непросто — прокормить четыре рта… Было бы лучше, если бы мой муж не вешал на свою шею заботу об этой малышке".

"Тут бесполезно меня уговаривать", — вскинулся Эш. Он сердито посмотрел на жену, которая сидела со странно застывшей на лице улыбкой, как будто осознавала свою вину. Эш немного успокоился: "Если нет новой жизни, то все мертво".

"Да, да", — согласилась госпожа Эш.

Хугюнау сказал: "Но она целый день шляется по улице… с мальчишками; смотрите, а то она еще удерет от вас".

"Ну, ей вполне нравится у нас", — сказала госпожа Эш. А Эш с осторожностью, словно он имеет дело с беременной, взял жену за полное предплечье левой руки: "Хотелось бы думать, что ей у нас хорошо, не так ли?"

Эта супружеская пара разозлила Хугюнау. Он сказал: "Мне тоже хорошо у вас, матушка Эш, не хотите ли усыновить и меня?" Он охотно бы добавил, что тогда у Эша был бы сын, о котором он постоянно болтает и который должен построить дом, но по какой-то ему самому непонятной причине испытал глубокое недовольство и все сказанное уже не воспринимал как шутку, И когда Эш внезапно вскочил, наклонившись к нему с угрожающим видом, то Хугюнау это не удивило. Вне всякого сомнения, было бы лучше выбраться на улицу и поискать Маргерите: она наверняка где-то там внизу, на улице. Лучше всего было бы пойти прогуляться с Маргерите.

Казалось, что госпожа Эш тоже напугана наглым заявлением, предъявленным ей Хугюнау. Она почувствовала, как в ее руку впились костлявые пальцы Эша; открыв рот, она уставилась на Хугюнау, который между тем поднялся из-за стола; лишь когда он оказался у двери, она пролепетала: "А почему нет, господин Хугюнау…"

Хугюнау еще потоптался у двери, но его озлобленное недовольство Эшем не ослабевало. Внизу он встретил Маргерите и подарил ей целую марку. "На дорогу, — сказал он ей, — но для этого ты должна хорошо одеться… теплые штанишки… дай-ка я посмотрю., мне кажется, что ты совсем раздета… а осенью будет холодно".