1937 год: Элита Красной Армии на Голгофе
Шрифт:
Впоследствии Тодорский стыдился этих подписанным им документов, один из которых (в копии) был опубликован в 1936 году на страницах «Правды». Выступая с покаянием на партийном собрании УВВУЗа, он сетовал: «…Темным пятном в моей беспартийной жизни являются два приказа, подписанные мною, когда немцы заняли город. Это я считаю безусловным пятном» [466] .
«На хлеба НКВД» Тодорский перешел 19 сентября 1938 года. Двумя днями раньше он был уволен из рядов РККА. Таким образом, наконец-то закончилось длительное (около полутора лет) изматывающее душу и тело томительное ожидание. «Они» пришли – и началась другая, доселе неизвестная ему жизнь, растянувшаяся на долгие семнадцать лет.
466
АГВП.
Узнать, как в 1937–1938 годах Тодорский «разрабатывался» соответствующими отделами НКВД, можно от лиц, непосредственно причастных к его делу. Бывший начальник 4-го отдела 2-го Управления НКВД Ф.Г. Малышев, несмотря на все ухищрения уйти от ответственности и ссылку на провалы в памяти, тем не менее на допросе в Главной военной прокуратуре в марте 1955 года внес определенную ясность в данный вопрос. Отвечая следователю о том, кто конкретно поставил вопрос об аресте Тодорского, Малышев сказал:
«По существующему тогда порядку, вопрос об аресте отдельных лиц из обслуживаемых объектов ставили лица, которые обслуживали эти объекты и у которых в связи с этим сосредоточивался и агентурный, и следственный материал. Данные же лица докладывали начальнику отдела и отделения о наличии материалов на лиц, подлежащих аресту. В ряде случаев они принимали участие и в докладе этих материалов начальнику управления, который давал указание о составлении справки на арест. Баранов (младший лейтенант госбезопасности, оперуполномоченный Особого отдела ГУГБ. – Н.Ч.) же обслуживал УВВУЗ РККА и он принимал участие в разрешении указанных вопросов о Тодорском…» [467]
467
Там же. Т. 2. Л. 147.
Бывший оперуполномоченный К.В. Баранов, давая в феврале 1955 года показания военному прокурору, был более откровенен, нежели Малышев. Он в это время продолжал службу в контрразведке, занимая должность заместителя начальника особого отдела одной из частей Московского округа ПВО. «Как оперуполномоченный НКВД СССР я обслуживал УВВУЗ РККА, где начальником был Тодорский. По службе я знал Тодорского только с положительной стороны. По вопросам, о которым я его информировал, он всегда принимал необходимые меры… Какими-либо отрицательными данными о его служебной деятельности я… не располагал… Перед возбуждением уголовного дела врид начальника 4 отдела НКВД СССР Малышев приказал мне собрать материалы на Тодорского. Узнав от следователей, у кого из них есть показания на Тодорского, я сделал выписки…
По приказанию Малышева составил справку руководству… Но заявил Малышеву, что необходимых данных для ареста Тодорского в собранных материалах нет… Прямых показаний на причастность его к заговору не было. Других каких-либо материалов, изобличающих Тодорского в антисоветской деятельности, по делу даже и по оперативным данным не было, однако вскоре… Тодорский был арестован» [468] .
Баранов показал, что у него лично как в процессе следствия (он вел его во внутренней тюрьме, а затем в Лефортово до половины января 1939 года), а до этого по работе в УВВУЗе сложилось твердое мнение, что Тодорский не был врагом Советской власти. И здесь Баранову в значительной мере можно верить. Доказательством тому является факт, что на допросах у него Тодорский так и не признал себя виновным. Потом у него же (Баранова) арестованный комкор отказался от своих показаний, выбитых капитаном Малышевым и младшим лейтенантом Мозулевским.
468
Там же. Л. 120.
Итак, справку на Тодорского, по которой принималось решение о его аресте, составил Баранов. Ее подписали уже упомянутый Ф.П. Малышев и начальник 2-го Управления НКВД СССР комбриг Н.Н. Федоров. Санкция на арест была дана 16 сентября 1938 года Ежовым и Берия. На следующий день появился приказ наркома обороны № 00440 об увольнении Тодорского из армии. Ордер на арест за № 3980 подписал Л.П. Берия.
По документам дела выходит, что первый допрос Тодорского Баранов провел 23 сентября, через четыре дня после ареста. Тогда же ему предъявлено
и обвинение по пункту 1 «б» 58 й.статьи УК РСФСР, которое Александр Иванович решительно отверг. Бросается в глаза такая деталь – если ранее, в 1937 году, первые допросы военачальников в звании «комкор» и выше проводили большие чины ГУГБ НКВД СССР или УГБ союзных республик, то в конце 1938 года такое доверялось уже младшим лейтенантам, рядовым оперуполномоченным, каковым являлся Константин Баранов.Как отмечалось, к моменту ареста Тодорского у Баранова в папке имелись обличительные материалы на него в виде выписок из показаний E.С. Казанского, А.И. Сатина, Н.А. Ефимова, А.С. Булина, А.И. Седякина, М.Л. Ткачева, В.М. Орлова, М.М. Ланда, И.Я. Хорошилова, И.Л. Карпеля, М.А. Пантелеева. Содержание некоторых из них нами уже приводилось – они касались, в основном, деятельности Тодорского на посту начальника Военно-воздушной академии имени H.Е. Жуковского и УВВУЗа, характеризуя его как участника военного заговора. Показания двух последних из названных лиц (Карпеля и Пантелеева – однокурсников Александра Ивановича по Военной академии РККА) вносят существенную добавку к обвинению – они называют его активным троцкистом.
Из показаний бывшего начальника штаба 66 й стрелковой дивизии полковника И.Л. Карпеля: «Тодорский А.И., кадровый троцкист, поддерживал материально троцкиста Ладо Енукидзе, когда последний находился в ссылке» [469] .
Из показаний М.А. Пантелеева: «В период 1924–1926 гг. Военная академия имени Фрунзе являлась местом сосредоточения основных троцкистских кадров для организации борьбы в РККА против ЦК ВКП(б).
После поражения нашей троцкистской организации на открытых выступлениях, на место Муклевича был назначен Эйдеман, а секретарем партбюро был избран Тодорский.
469
ЦА ФСБ АСД А.И. Тодорского. Л. 23.
Оба являлись также членами троцкистской организации, поэтому контрреволюционная деятельность организации ничуть не ослабла.
Тодорский и Эйдеман явились инициаторами использования военно-научного общества в качестве маскировки подпольной троцкистской деятельности в академии» [470] .
Других показаний о принадлежности Тодорского к троцкизму добыть не удалось и поэтому лейтенант госбезопасности В.С. Кузовлев, заканчивавший следствие по его делу, ничтоже сумняшеся, переписал один к одному в обвинительное заключение строчки из показаний Пантелеева о маскировочной роли военно-научного общества Военной академии имени М.В. Фрунзе и руководящей роли при этом А.И. Тодорского.
470
Там же. Л. 25.
Итак, комкор Тодорский представлен кадровым троцкистом и главную скрипку здесь сыграла его связь с Ладо Енукидзе, хотя этого знакомства он никогда и не скрывал. Как и того факта, что он знал о политических взглядах своего однокурсника, с которым вместе проучился три года в академии.
Владимир (Ладо) Давидович Енукидзе действительно был приверженцем идей и политики Троцкого. Во время внутрипартийной дискуссии он яростно отстаивал их, вступая в многочасовую полемику со сторонниками линии ЦК ВКП(б) (читай – Сталина), к коим относил себя Тодорский. Такие неоднократные политические баталии не приводили, к счастью, к крайнему обострению личных отношений между ними. По учебе и на бытовом уровне слушатели академии, как оказалось, были спаяны более крепко, нежели политически, сохранив это чувство и в последующие годы. Примером тому служат отношения между Александром Тодорским и Ладо Енукидзе.
Ладо был на четыре года моложе Тодорского. В апреле 1921 года, после советизации Грузии, он вступил в ряды РККА. Службу проходил на политических должностях в Грузинской стрелковой дивизии – комиссаром ее штаба, военкомом 1-го полка. Перед поступлением в академию в сентябре 1923 года стажировался в должности командира роты в том же полку. После окончания академии в порядке стажировки исполняет обязанности командира батальона, но вскоре по политическим мотивам увольняется из армии в долгосрочный отпуск. Затем в числе других активных сторонников Троцкого был осужден и отправлен в административную ссылку, откуда изредка писал своим однокашникам.