1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит!

Так, например, в 1938 году по поручению ЦК ВКП(б) в Орджоникидзевский край ездил ШКИРЯТОВ для расследования поступивших материалов о преступных извращениях при массовых операциях, проводимых органами НКВД в крае.

ЕЖОВ с целью показать ЦК ВКП(б), что он своевременно реагировал уже на сигналы, вручил ШКИРЯТОВУ «приказ», якобы изданный им по НКВД. На самом же деле такого приказа он не издавал.

В других случаях в целях прикрытия вражеской работы заговорщиков к судебной ответственности привлекались рядовые работники НКВД.

Обман партии и правительства.

ЕЖОВ, придя в НКВД, на всех совещаниях, в беседах с оперативными работниками, заслуженно критикуя существующую среди чекистов ведомственность, изоляцию от партии, подчеркивал, что он будет прививать работникам партийность, что он не скрывал и не будет скрывать ничего и никогда от партии и от СТАЛИНА. Фактически же обманывал партию как в серьезных больших вопросах, так и в мелочах. Разговоры же эти ЕЖОВ вел не для чего иного, как усыпления бдительности у честных работников НКВД». [167]

167

Лубянка-З. С. 48–49.

Борис Викторов, бывший заместитель Главного военного прокурора армии и флота, в своей хорошо известной книге цитирует (а насколько точно, увидим далее) показания Ежова на допросе 4 августа 1939 года, остававшиеся на секретном хранении до 2008 года. (Кстати, Викторов не указал дату документа, а также его архивные реквизиты.) В тех самых признаниях Ежов рассказал, как именно ему удавалось дурачить Сталина и Политбюро в период проведения массовых репрессий.

Вот как эта цитата выглядит у Викторова:

«Порядок рассмотрения дел был до крайности упрощен. Он был проще и в этом смысле даже бесконтрольнее, чем по обычным уголовным делам… Прокуратура СССР не могла, конечно, не замечать всех этих извращений. Поведение Прокуратуры СССР, и в частности Прокурора СССР Вышинского, я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя не менее «революционным» в смысле проведения репрессий. Только этими причинами я могу объяснить фактическое отсутствие какого бы то ни было прокурорского надзора за этими делами и отсутствие протестов на действия НКВД в правительство…» [168]

168

Викторов Б. Без грифа «секретно». С. 230; Кровавый маршал, С. 24.

А вот как тот же самый фрагмент выглядит в первоисточнике (выброшенные и искаженные Викторовым части выделены полужирным шрифтом):

«Судебный порядок рассмотрения этого рода дел [169] был до крайности упрощен. Он был проще и в том смысле даже бесконтрольнее, нежели порядок рассмотрения дел по массовой операции бывших кулаков и уголовников… Поведение Прокуратуры Союза ССР, и в частности Прокурора СССР Вышинского, я объясняю той же боязнью поссориться с НКВД и показать себя не менее «революционным» в смысле проведения массовых репрессий». [170]

169

Речь идет о т. н. «национальных операциях».

170

«Изучение этой операции только начинается, вплоть до 1992 года мы даже не знали о ее существовании», — подчеркивал Дж. Гетти (J.Getty 'Excesses are not permitted'. P. 114). Замечание сделано в связи с т. н. «кулацкой операцией 1937–1938 годов», которую Гетти относит к «наиболее кровавым бойням XX столетия».

Викторов (сам в прошлом военный прокурор) обратился к показаниям Ежова из-за содержащейся там критики тогдашнего Прокурора СССР Вышинского, который на московских процессах 1936–1937 годов выступал в роли государственного обвинителя. Как очевидно, Викторов стремится бросить тень на Сталина и тех, кто, как Вышинский, окружал его, противопоставив «произволу» последних необходимость неукоснительного соблюдения социалистической законности.

Но теперь, когда в нашем распоряжении есть подлинный текст (точнее, большая выдержка из него, как в публикации документа указывают Петров и Янсен), важно отметить ряд обстоятельств.

Во-первых, нетрудно заметить, что Викторов не держал перед собой текст оригинала документа, когда в 1980-х создавалась его книга. Из приведенной им цитаты выброшено упоминание о массовой операции против бывших кулаков и уголовников. О существовании такой операции было неизвестно вплоть до конца 1990-х годов. А следовательно, либо Викторов цитировал показания Ежова по памяти, либо он сознательно исказил или, говоря иначе, по сути дела сфальсифицировал их содержание.

Либо, что еще более вероятно, Викторов не сам писал какую-то, возможно, даже большую часть своей книги, если вообще делал что-либо самостоятельно. Скорее всего тогдашним идеологам потребовался человек «с именем», который в хрущевские годы занимал относительно высокий пост, участвовал в рассмотрении дел по «реабилитации» и готов был бы выступить в поддержку горбачевско-яковлевской перестройки и гласности.

Горбачев и K° испытывали острую нужду в наговорах таких «экспертов», ибо о рассекречивании архивных документов не могло быть и речи. Те продолжали храниться за семью печатями, и, если судить по крошечной части первоисточников, преданных огласке через 10–15 лет, вытекающие из них выводы пришлись бы Горбачеву явно не по нраву:

Сталина нельзя винить за ежовские массовые репрессии.

Подсудимые трех московских процессов, военачальники, осужденные по делу Тухачевского, и многие другие репрессированные лица, включая членов Центрального Комитета ВКП(б), виновны в организации или участии в заговоре с целью свержения советского правительства.

Часть заговорщиков состояла в сговоре с нацистской Германией и милитаристской Японией.

ГОРБАЧЕВ НЕ СОБИРАЛСЯ СЛЕДОВАТЬ ИСТОРИЧЕСКОЙ ПРАВДЕ

Большевики отчетливо понимали: государственная власть зиждется не на конституциях, а на силе. Вслед за К. Марксом В.И. Ленин сознавал, что без обращения к грубой силе никакой капиталистический режим не даст себя свергнуть. И Ленин отстаивал марксистское понимание диктатуры пролетариата, не стесняясь порой в выражениях:

«Диктатура пролетариата есть классовая борьба победившего и взявшего в свои руки политическую власть пролетариата против побежденной, но не уничтоженной, не исчезнувшей, не переставшей оказывать сопротивление, против усилившей свое сопротивление буржуазии». [171]

«Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть…

Диктатура означает — примите это раз навсегда к сведению, господа кадеты, — неограниченную, опирающуюся на силу, а не на закон, власть». [172]

171

Ленин В.И. ПСС. Т. XXIV. С. 311.

172

Ленин В.И. Там же. Т. XXIV. С. 441, 436.

Начиная, по крайней мере, с 1920-х годов западные политологи начали разрабатывать теорию, обосновывающую законность отмены конституционных прав во времена кризиса, различая при этом «конституционную диктатуру, которая стремится защитить конституционный порядок, и неконституционную диктатуру, которая приводит к его ниспровержению». [173]

Раскрытие военного заговора и «клубка», или «паутины», переплетенных между собой заговоров троцкистов и «правых» привело к беспрецедентно критическому положению, которое поставило Советский Союз, а с ним и мировое коммунистическое движение на грань катастрофы. Учитывая столь критические обстоятельства, не стоит удивляться, что сталинское руководство ограничило или даже отменило некоторые функции прокуратуры в делах, связанных с государственной безопасностью. Хотя следует оговориться, что само такое решение в отношении прокуратуры нам не известно.

173

См., например, обсуждение вопроса в: Giorgio Agamben. State of Exception (Chicago: University of Chicago Press, 2005), Chapter One, где цитируются политологи Германии периода Веймарской республики, шведский политолог середины 1930-х годов Герберт Тингстен (Herbert Tingsten), а также политологи 1940-х годов Фредерик Уоткинс (Frederick M.Watkins), Карл Фридрих (Carl J.Friedrich) и Клинтон Росситер (Clinton L.Rossiter).