1937. Русские на Луне

Он сделал нос чуть толще, губы тоньше, щеки слегка припухли, аккуратная каштановая борода закрывала шрам. Лицо он намазал какой-то вязкой массой, которая теперь засохла, стянула кожу и из-за этого на ней появились морщинки, в волосы он добавил седины, состарив Шешеля лет на пятнадцать.

— Можно было бы поработать и с руками, — сказал гример, — но сойдут. Кожа у вас сухая. Дисгармонии с лицом не будет.

— Вы волшебник.

— Работа такая. Последний штрих, — с этими словами он водрузил на переносицу Шешеля очки в позолоченной оправе, — не беспокойтесь. Стеклышки обычные, без диоптрий. Мешать не будут и глаза не испортят. Не жмут?

— Нет.

— Так, так, ну что же, теперь вы похожи на… не знаю на кого. Может, на профессора университета. Да. Скорее так. Остается только одежду сменить. Можно в костюмерной поискать. Там этого добра много. Все равно без дела все лежит.

— Спасибо, — сказал Шешель, — простите, пластинка — это Спасаломская?

— Да. Сегодня принесла, когда гримироваться пришла, и надписала. Уже несколько раз прослушал. Очень нравится. А вам?

— Мне тоже, — двусмысленная фраза, потому что могла относиться как к вокалу Спасаломской, так и к ней в целом.

— Вам же играть вместе. Попросите. Может, подарит. Я, простите, дать вам не могу. Еще хочу прослушать.

— Ничего. Ничего. В магазине куплю. Думаю, подписать она не откажется. Спасибо вам. Вы меня очень выручили.

— Всегда рад помочь. Обращайтесь.

— Боюсь, что придется.

— Вы когда придете грим снимать?

— Не знаю. Право же, не знаю. А мог бы я сделать это сам?

— Гм, сам? Конспирация? — подмигнул гример. — Кажется я догадался, за кем вы собираетесь шпионить, — он ошибался, но Шешель не стал его переубеждать, — все сойдет. Это очень легко. Усы, борода — сами отойдут, если дернете посильнее, а лучше чуть намочите их у основания, тогда они легче пойдут, и сами хорошенько умойтесь теплой водой с мылом. Да, если дождь сильный пойдет, то все может отклеиться. Будьте осторожны. Следите за этим. Усы и бороду мне, пожалуйста, верните, как только надобность в них отпадет, а то мне за них отчитываться, и, если я их потеряю, Томчин их стоимость может вычесть из моей зарплаты.

— Не беспокойтесь. Верну, а если с ними что случится, тоже не беспокойтесь. С Томчиным я все улажу.

Знакомый экипаж стоял на том же месте, что и во время прошлой встречи, будто и вовсе никуда не отлучался, а извозчик, за неимением более приличного пристанища, так и жил в нем. Но Шешелю просто повезло, потому что оживленная суета на Привокзальной площади каждую секунду намывала все новые и новые толпы людей, которые накатывались на стоящие подле экипажи, совсем как морские волны на прибрежный песок, где раскидан какой-то мусор, ракушки, мертвые рыбы, обломки кораблекрушений. Часть из них уносилась волнами, другая оставалась в ожидании следующих пассажиров. Задержись Шешель минут на пять, пришлось бы ему ждать полчаса, а то и побольше, пока знакомый извозчик вновь не вернется на площадь.

Он заторопился, когда заметил, что к экипажу целенаправленно движется тележка, нагруженная чемоданами, которую толкает перед собой носильщик, обливаясь потом, совсем как шахтер, выбирающийся из шахты. Неужели тележка с чемоданами так же тяжела как вагонетка с добытой под землей породой? Может, пот — это уловка, изобретенная им, чтобы выпросить у клиента побольше денег, и появляется он на лбу, когда носильщик подносит к нему тряпочку будто бы вытирая пот, но на самом деле тряпочка смочена водой. Носильщик сжимал ее, а после по лбу бежали струйки влаги, которые можно было принять за пот. Забавно. Если бы периодически не отвлекался на эту уловку и толкал тележку чуть быстрее, то Шешель не смог бы обогнать его, а так он влез в экипаж, когда носильщик и его клиент не дошли до него метров пятнадцать. Оглянувшись, Шешель увидел на их лицах замешательство, потом они, смирившись с неудачей, поспешили двинуться к другому экипажу, благо свободных на площади было предостаточно.

— Куда, барин? — спросил извозчик, оборачиваясь. Он задержался в этой позе, смотря на Шешеля, но совершенно не узнавая его, а лишь дожидаясь, когда пассажир скажет, куда надо ехать.

— А, не признал ли ты меня, милейший?

Извозчик задумался. Шешеля чуть скрывала тень от поднятой крыши экипажа, но все равно лицо его было видно в мельчайших деталях, учитывая, что от извозчика отделяло его менее метра.

— Прости, барин, не припомню что-то. Но ты не обижайся. Мне за день много людей возить приходится. Всех-то и не упомнишь. Вот так.

Видимо, маскировка была действительно великолепна, если у извозчика не возникло никаких догадок. Так быстро забыть Шешеля он не мог.

— Не так давно ты хотел вместе с приятелями устроить мне ловушку. Припоминаешь?

Если прежде в глазах извозчика оставалась частичка сна, то сейчас она выветрилась, глаза прояснели будто в них плеснули родниковой воды.

— Ого, — только и смог сперва сказать извозчик, потом замер с открытым ртом, будто невидаль какую увидел, что даже его поразила, хоть жизнь его и была богата на разного рода случаи. Так и дышал, окатывая Шешеля тяжелым запахом, оставшимся во рту после съеденного не так давно обеда. — М-да, — эта реплика уже содержала в себе элемент анализа, но это было лишь начало долгого эволюционного процесса, и лишь третья фраза наконец-то стала вполне осмысленной: — Вас как подменили. Нет, голос-то тот, а вот внешность. Да. Никогда бы не узнал. Если бы не сказали, точно не узнал.

— Ну и хорошо. Ты мне будешь сегодня нужен.

По выражению на лице извозчика Шешель понял, что тот не рад таким перспективам.

— Ничего. В авантюры я тебя втравливать не буду, а потом разве ты не заметил, что каждая наша встреча приносит тебе незаслуженные барыши. Припомни-ка? Молчишь? То-то.

«И сколько мне еще мучиться?» — прочитал Шешель в его глазах.

«Посмотрим», — так же взглядом ответил ему Шешель.

«И ведь не откажешься, а если откажешься — потащит в полицейский участок, припомнит там, как его в ловушку заманивал. Теперь от него не отделаешься».

«Полно тебе шантажистом меня обзывать. Никуда я тебя не потащу, но дело у меня такое, что лучше, чтобы под рукой кто-то знакомый оказался, для кого неожиданности всякие неожиданностями и не покажутся. Радоваться должен, что доверяют тебе».

«Премного благодарен. Но я без этого прожил бы лучше».

— Отправляйся по этому адресу, — сказал Шешель, протягивая извозчику визитную карточку, — а там уж решим, что дальше делать. Может, я тебя быстро отпущу, а может, до вечера задержу или даже до ночи, но внакладе ты не останешься. Да и опасного ничего не будет.

«Так я тебе и поверил», — подумал извозчик, прочитав адрес на карточке.

Колесить по городу в поисках черного авто дело неблагодарное и практически безнадежное. Удивление вызвало бы скорее то, что «Олдсмобиль» найдется, а не обратный результат таких поисков.

Накануне Шешель попросил своего водителя разузнать что-нибудь о Родионе Свирском. Водитель рассказал столько, будто вел на Свирского досье. Это был отпрыск богатой семьи, которая имела несколько нефтяных скважин в Баку. Недавно Свирский вернулся из Англии, где обучался в течение пяти лет.

«Англичане давно зарятся на нефтяные вышки Баку, хотят там хотя бы концессию на разработки получить. Наверняка Свирского, когда он обучался в Англии, обработали так, как не обрабатывают во время вербовки шпионов. А ведь нефтяные промыслы ему по наследству достанутся. Но не стоило в таких руках оставлять стратегически важное для государства производство».

Начинало темнеть. Духота, накопившаяся за день, еще не рассеялась. Пыль, поднятая ногами и колесами, незаметно витала в воздухе, как назойливая мошкара, скрипела на зубах, забивалась в нос. Все, над чем старались дворники утром, было уже уничтожено. Но до грязных тротуаров свет уже не доходил. Ни тот, что падал с небес, ни тот, что поселился на кончиках фонарных столбов. Кто разберет — какими были тротуары на самом деле, если, конечно, не взбредет в голову нагнуться, для того чтобы шнурок завязать на ботинке или оброненную монетку поднять. Рука скользнет по тротуару и, если она не будет защищена перчаткой, измажется.