1941: Время кровавых псов

Ладно, если Орлов действительно был немецким агентом, то какого черта он все это провернул? Если он случайно наткнулся на Севку, расколол его, опознал как гостя из будущего, то почему просто так отдал его русским? Да еще и карту передал. И записку.

И еще…

Так.

– Так! – громко сказал Севка.

А ведь странности начались вовсе не с момента появления записки и карты. Евгений Афанасьевич отреагировал на имя и фамилию старшего лейтенанта. С ходу отреагировал и очень остро. Как он там спросил? Сказал, что Орлову больше сорока? Как-то так. Потом сказал что-то вроде – возможны совпадения. Точно. Только…

Севка встал с кровати, прошелся по комнате.

Только, только, только…

Он не об этом сказал – совпадение. Он посмотрел Севке в лицо и сказал…

…Свет проникает в блиндаж через небольшое отверстие в стене. Через амбразуру. Севка не видит лица неизвестного начальника, встающего из-за стола. Только черный силуэт. Силуэт приближается… «Значит, так выглядит наш герой», – говорит силуэт и замолкает. На секунду, на полсекунды, но пресекается его дыхание, будто что-то неожиданное увидел этот самый силуэт, вырезанный из черноты. «Черт, бывает же такое…» – говорит силуэт и требует, чтобы Севка повернулся к свету. И снова: «Бывает же такое!» И он не реагирует на фамилию «Орлов» – распространенная фамилия, ясное дело. Только потом, когда старший сержант Малышев принес записку, вот тогда комиссар вздернулся по-настоящему и послал Никиту, чтобы тот задержал… нет, вырубил старшего лейтенанта.

Такие дела, Севка.

Ты серьезно полагаешь, что все закручено вокруг тебя любимого?

А хрен тебе в горло, чтобы голова не качалась, как говаривал старшина твоей роты. И как там красиво выразился Евгений Афанасьевич? Из прошлого. Из его прошлого пришло какое-то известие.

Севка вернулся к кровати, хотел снова лечь, но вспомнил, что придется куда-то ехать, получать орден, а это значило, что лучше выглядеть аккуратно. Севка снял форму, сложил ее на стуле.

Отдернул одеяло и лег в постель.

Прикрыл глаза на мгновение, но когда открыл, прямых солнечных лучей в комнате уже не было, а на стуле возле окна сидел комиссар.

– Доброе утро, – сказал Евгений Афанасьевич. – Пора вставать.

Севка молча встал, надел галифе, сапоги.

– Награждать тебя будет генерал-лейтенант, не напутай в звании. Обращаться…

– Я знаю, в мое время все осталось в этом смысле по-прежнему. Товарищ генерал-лейтенант, лейтенант… Я буду под какой фамилией, кстати? – спохватился Севка и замер с гимнастеркой, надетой на руки.

– Залесский, Всеволод Александрович. И да, лейтенант. Не младший политрук, а лейтенант.

– А если спросят…

– Биографию? Генерал не спросит. Он будет награждать почти пять десятков героев. Могут спросить газетчики…

Севка рывком продел голову в воротник.

– Газетчики?

– Непременно. К вам обратятся со стопроцентной гарантией. И даже сфотографируют, имейте в виду. Поэтому не шарахайтесь, пожалуйста. Улыбнулись так не слишком весело, но жизнерадостно, рассказали, не вдаваясь в подробности, как натолкнулись на раненого командира дивизии и пятьдесят километров по вражеским тылам транспортировали его в расположение наших войск. Можете поведать про штыковую… Не каждый день газетчики слышат о том, как командир Красной армии убивает четверых врагов холодным оружием. Просто подвиг казака Крюкова получается…

– Какого казака?

– Неважно, это еще в Первую мировую такая агитка была в царской армии. Когда дойдете до схватки с диверсантом, имейте в виду, вы не комиссара защищали, а пункт подрыва стратегического моста. Расположение моста и название поселка вы что?..

– Не рассказываю, ссылаясь на военную тайну. – Севка надел ремень, перекинул портупею через плечо.

– Там на столе – кобура, – как о чем-то обычном сообщил комиссар. – Ваш «наган».

– Вы даете мне оружие?

– А почему бы мне не дать вам оружие? – удивился комиссар. – Мы с вами так славно поговорили. Еще и Никита по своей инициативе с вами поболтал… Ему показалось, что вы все осознали правильно… Имхо. Я верно использовал это слово?

– Давайте лучше без него. Вы же не хотите, чтобы я кого-то лузером назвал или заорал: «Убей себя ап стену!»

– Что?

– Вот именно, – отмахнулся Севка, взял кобуру и приладил ее на ремень. – Я буду стараться даже мысленно не употреблять «своих» слов. Дай бог, чтобы я снова не сморозил про офицеров.

– Это, пожалуй, правильно. Когда, говорите, вернулись офицеры и погоны?

– После Сталинграда.

– Понял. А когда именно была… будет Сталинградская битва, вы не помните…

– Не помню.

– И ладно. – Комиссар встал со стула. – Пора ехать.

– Евгений Афанасьевич, – неуверенно сказал Севка.

– Что? – комиссар чуть улыбнулся.

– Отчего взорвался тот эшелон с боеприпасами? Вы выяснили?

– В общих чертах, Всеволод Александрович, в самых общих чертах. Там сейчас немцы. Но нашлись свидетели, которые сказали, что рвануло в результате пожара. Загорелось от разрыва снаряда, сразу погасить не успели, в общем-то, и гасить было некому… Потом рвануло. А что?

– То есть даже если Орлов немецкий агент, он все равно не мог знать, когда именно должно было взорваться?

– Не мог, – подтвердил комиссар. – А кстати, мост не удержали тогда. Первую атаку отбили, потом подошла немецкая артиллерия… Мост взорвали, и то хорошо. Но ни старший лейтенант Орлов, ни старший сержант Малышев к нашим не вышли. Несколько человек я нашел, они рассказали, что старший сержант героически дрался, лег за пулемет, но потом, когда мост взлетел на воздух, пограничники его потеряли из виду. Такие дела. Комдив, к сожалению, умер. Еще вопросы?

Севка хотел ответить, что вопросов нет. Он и сам был уверен, что вопросов у него больше нет, какие тут могут быть вопросы. Но неожиданно для себя все-таки спросил:

– Вы меня награждать будете… и в газету… Для чего? Хотите изменить будущее?

– Ну что вы! – засмеялся комиссар. – Какое изменение будущего? Я о таких высоких материях и не пытаюсь рассуждать. Мое знакомство с вопросами путешествия во времени полностью укладывается в книгу Уэллса. Когда я третьего дня попытался спросить об этом одного знакомого физика, тот очень удивился, почему это серьезный человек интересуется подобными странными пустяками.

– Тогда зачем?

– Понимаете, Всеволод… Человеку свойственно в самых невероятных ситуациях вести себя так, как он привык. Теми же самыми методами. Я уже очень давно ничему не удивляюсь, а принимаю к сведению и накладываю на свое видение мира, – комиссар протянул Севке пилотку. – Вот, не забудьте.

– Зачем? – повторил Севка свой вопрос.

– Это, кстати, ключевой момент, Всеволод Александрович. Я не верю в совпадения. Вернее, не так. Я верю в совпадения, я верю в самые невероятные совпадения и даже в целую кучу одновременных невероятных совпадений. Но когда эти совпадения подкрепляются совершенно недвусмысленной информацией, когда я получаю записку от человека, который… В общем, я понимаю, что все это вместе – совпадения и несовпадения имеют какую-то цель, происходят не просто так, а для чего-то, что я должен вести себя так, как повел бы в любой другой ситуации, хоть отдаленно на нее похожей. Если я не понимаю, зачем мы встретились с вами, зачем меня провели мимо немецких танков, зачем много еще разных мелочей произошло, я должен дать возможность своему оппоненту сделать второй шаг. И попытаться срисовать его на этом втором шаге. А если не получится так сразу, то я все равно буду иметь две точки и смогу построить вектор…