1941. Друид. Второй шанс
Шрифт:
— Его зло и добро другие… Изменчивые, как весенние цветы. Сегодня они одни, завтра другие, а после завтра третьи, — вновь послышался шепот. — Но добро и зло неизменно…
Гвен не мог и в этом мире положиться на прихоть правителей. Он, первый из друидов в этих землях, должен хранить и приумножать свои знания, чтобы передать их своим ученикам. А позволит ли ему это делать местный правитель? Кто знает, что у него на уме?
Глава 28
Кремль,
Он долго уже так сидел: не двигаясь, устремив взгляд в одну точку. В последнее время это, вообще, уже стало привычкой, которую даже перестал замечать. Словно выпадал из действительности на какое-то время и после совершенно не осознавал этого.
Вот и сейчас, Сталин, вдруг вздрогнув, очнулся. Выпрямился и несколько мгновение с удивлением оглядывался по сторонам. И лишь, убедившись, что один в кабинете, потянулся к выдвижному ящику стола. Там хранилось то, чего по определению и не должно было быть в кабинете верховного правителя первого на этой планете государства трудящихся.
—… Эх, мама, мама…
Качая головой, вытащил из ящика небольшой сверток. Тщательно свернутая тряпочка когда-то была куском ярко-красного полотна, но уже давно выцвела от времени и частого использования. Правда, сам он не вынимал сверток, кажется, уже больше двадцати лет.
— Ты перестал верить в Бога, но это не значит, что он исчез… Так, кажется, ты говорила…
Развернул лоскут ткани, осторожно доставая небольшую, потемневшую от времени иконку Георгия Победоносца. Мама Иосифа, Екатерина Джугашвили, его особенно почитала и много лет назад положила иконку своего любимого святого ему в сумку, чтобы тот оберегал ее сына.
— Выходит, Ты есть?
Его уже давно устоявшая картина мира закоренелого атеиста дала трещину еще в октябре — ноябре сорок первого, когда все вокруг него начало рушиться, словно игрушечное. На глазах Сталина казавшаяся несокрушимой гигантская советская империя вдруг зашаталась и начала разваливаться. То, что представлялось несокрушимым и построенным на века, оказалось призрачным миражом, из плотной дымки которого неожиданно появился инфернальный враг. И тогда впервые он вспомнил о Боге…
— А как иначе объяснить… это?
На столе чуть дальше от иконки лежал небольшой спичечный коробок, полный крупных светлых семечек. Казались тыквенные, закинь в рот и ощутишь их знакомый вкус. Только это лишь казалось.
— Это же чудо, — шептал Сталин, посмотрев в сторону невысокой серой тумбы с цветочным горшком. В нем росло невысокое деревце, неопределенного вида, напоминающее кустарник, с аккуратными яркими плодами — красными помидорами, зелеными яблоками и желтыми мандаринами. Казалось, что в этом необычного? Умельцы всякое выращивали, прививая одни виды к другим. Но это же выросло в один присест прямо на его глазах из тех самых семечек, что сиротливо лежали сейчас в спичечном коробке.- Ведь, наукой здесь и не пахнет…
Про науку сейчас, вообще, лучше было не вспоминать. Консультации с лучшими умами страны, светилами физики, химии и растениеводства лишь разводили руками, едва только оказывались рядом с этим диковинным гибридом кустарника и плодового дерева. Кто-то из них просто хлопал глазами и открывал рот, а кто-то начинал нести околонаучный бред про какие-то торсионные поля, биологическую активную энергию. Словом, лишь одно объяснение приходило на ум —
божественное чудо.— И ладно бы только это… Ведь, есть и другое…
Перед его глазами встали строчки из многочисленных отчетов об успешном испытании разнообразных медицинских препаратов, ставящих на ноги смертельно больных. Что об этом говорить, если Сталин лично видел, как у одного сапера после принятия особого снадобья отросла фаланга пальца! Что это, если не божественное вмешательство?!
— С такими вещами немцев можно, как котят неразумных…
Что скрывать-то, Сталин уже строил планы на будущее, думал о том, как все изменится. С особыми снадобьями бойцы и матросы Красной армии прошли бы через немецкие порядки, как раскаленный нож сквозь масло. Урожаи стали бы такими, что люди в тылу, вообще, бы забыли о голоде и продовольственных карточках. И еще много другого можно было бы сделать для облечения жизни народа. Только все это оказалось вилами на воде писано.
— Проклятье! — его лицо неожиданно перекосилось, едва только он вспомнил о привезенном ему послании. В руках тут же оказался лист бумаги, исписанный аккуратным витиеватым почерком. Послание доставили лишь несколько часов назад прямиком из-за линии фронта. — Ведь, обо всем договорились! Что ему еще за вожжа под хвост попала? Что это еще за бред такой?
Еще ранним утром Сталин был в полной уверенности, что им удалось достичь договоренности с этим странным человеком, обладавшим поистине божественными способностями. Советское государство, в их лице, полностью шло ему на встречу: давала особый правовой статус, иммунитет от всего и всех, возможность набора новых учеников, разрешила основать свои собственные поселения в самом центре страны и многое, многое другое. А его аппетиты не смотря ни на что, оказались еще больше! Просто конские заявки!
— Всю Беларусь хочет?! Совсем с ума сошел?! Теократию основать собирается? Просто бред…
Снова опустил взгляд на послание, словно хотел убедиться в его реальности. Убедился: требования в письме, казавшиеся безумными, никуда не делись.
— Значит, отдать целую республику… А харя не треснет? Добро…
Сталин нахмурился, что-то решив для себя. Решительно подвинул к себе телефонный аппарат и снял трубку, привычно набрав номер приемной. Для Поскребышева, бессменного секретаря, появилось срочное задание.
— Алексей Николаевич, вызовите ко мне Берию. Немедленно!
Вскоре в кабинете оказался и Берия. Как всегда сосредоточенный, серьезный, он всем своим видом показывал, что готов выполнить любое распоряжение Верховного. Собственно, за это его и ценили.
— Видел? — Сталин вопросительно посмотрел на непроницаемое, каменное лицо Лаврентий Павловича. — Хм, только не говори о том, что ничего не знаешь об этом. Иначе я глубоко разочаруюсь в тебе и твоих людях.
После секундной заминки Берия кивнул, виновато разведя руками. Мол, и слышал, и знает.
— Так то, — обозначил улыбку хозяин кабинета. — Ты оказался прав, Лавр. У всей этой истории оказалось второе дно. Наш новый союзник решил показать себя. Похоже, считает, что мы никуда не денемся и пойдем на любые его условия. Садись, Лавр, садись. Чувствую, наш разговор будет долгим.
Выбрав ближайший стул, сел и Берия. по-прежнему, ни говоря ни слово, ждал. Идеальный исполнитель при могущественном правителе.