1942: Реквием по заградотряду

Разговор начал не то чтобы беспокоить. Он удивлял, как удивляет замеченная вдруг несуразность, неправильность в поведении знакомого или даже незнакомого человека. Вот такое же чувство испытал бы Корелин, увидев, как постовой милиционер вдруг изобразил на перекрестке фуэте, аккомпанируя себе на свистке. Вот точно такое же ощущение возникло бы у Евгения Афанасьевича. Ожидание подвоха.

Кто-то пытается отвлечь его внимание. Не кто-то, напомнил себе Корелин, а совершенно конкретный человек. И далеко не самый простой на свете человек, между прочим.

– Я знаю, что с вами, товарищ Корелин, совсем недавно беседовали по поводу судьбы Андрея Андреевича Власова. Я бы хотел услышать ваше мнение об этом…

– Если вы имеете в виду, что я…

– Отправили Власова к немцам? – чуть брезгливо улыбнулся Сталин. – Нет, конечно. Я так не думаю. Я думаю, что вы, как человек неглупый и наблюдательный, можете предположить, как поведет себя Власов в плену.

– Он будет сотрудничать с немцами, – сказал Корелин и внутренне напрягся, ожидая вспышки гнева, но Сталин спокойно ждал продолжения. – Он будет сотрудничать, но особых проблем это не доставит…

– Что вы имеете в виду, говоря о проблемах?

– Великая Отечественная война не превратится в гражданскую, товарищ Сталин. Власов слишком мелок, чтобы стать лидером, и слишком… – Корелин хотел сказать «слишком крупный», но подумал, что это неточная формулировка, с возможным двойным толкованием. – Он слишком громоздок, чтобы его могли легко использовать. К тому же он за последнее время уверился в своей значимости, посему захочет реальной власти и реального веса. А немцы… Формировать казачьи части они могут, полицейские батальоны, национальные легионы… пусть даже целые национальные дивизии… Но Власов – спаситель Москвы. Заместитель командующего фронтом. Для него просто не найдется должности по размеру. Нужно будет что-то придумать, а это время, и затратно, и обременительно…

– Но может, стоит заняться Власовым прямо сейчас? Найти его, уничтожить? – Сталин снова прищурился, словно уже выцеливал генерал-лейтенанта Власова. – Если бы перед вами была поставлена такая задача – вы бы справились?

– Если бы такая задача была поставлена передо мной, я бы сделал все, чтобы ее отменили, – твердо сказал Корелин.

– Чтобы вы не отвечали за нее? – с нажимом на «вы», спросил Сталин.

– Чтобы ее вообще отменили, – сказал Корелин. – От нее будет больше вреда, чем пользы. На его месте может оказаться кто-то другой – менее важный, но более покладистый. Власов для немцев – как рояль в квартире у обывателя. Да, придает веса в глазах окружающих, красив, вызывает зависть у соседей и сослуживцев, только играть на нем никто из семьи толком не умеет, а если придется переезжать или, не дай бог, пожар…

– Или пожар, – повторил Сталин. – Знаете, мне Евграф Павлович как-то вас хвалил. Вроде бы и ругал, но, я думаю, больше хвалил. Он сказал, что для убийцы у вас слишком образное мышление. Про пожар – это вы очень хорошо. Правильно. Но ведь все это – лишь результат ваших логических построений? Умо-зрительных… Вы ведь не можете этого гарантировать? И мы должны принять во внимание то, что, скажем, через год или меньше на фронте вдруг появится армия, сформированная из русских. Из бывших советских граждан. Не дивизия, которую мы сможем в назидание другим быстренько перемолоть, а нечто большее. Мы сможем что-то противопоставить национальному русскому правительству? Правительству, имеющему реальную власть и настоящую армию? Как полагаете? Вы можете себе такое представить?

– Я… – Корелин положил ладони на край стола. – Я обратил внимание на то, что вы, товарищ Сталин, избегаете слова «предатель». И «предательство» тоже не звучит. Это случайность?

Евгений Афанасьевич понимал, что переходит границу, понимал, что прямо сейчас разговор может закончиться. Или нет, Сталин так сразу его не прервет, не каждый день Хозяину удается вот так поболтать, послушать правду. Это редкое для правителей удовольствие. Но после разговора… Если даже и были другие варианты судьбы комиссара Корелина, то сейчас, пожалуй, они горят…

– Я не думаю, что против меня воюют только фанатики и предатели, – медленно, с видимым трудом произнес Сталин. – И я не думаю, что на моей стороне выступают только патриоты и фанатики… Полагаю, что клич «За Сталина!» чаще всего синонимичен исконно русским «На хрен!» и «Твою мать!». Молча бежать в атаку – не слишком приятно, наверное…

– Некоторые искренне…

– Я сказал «чаще всего», Евгений Афанасьевич. Наверняка есть люди, которые меня искренне любят. И есть те, которые не менее искренне ненавидят. И те, и другие есть по обе стороны фронта, как мне кажется… По обе стороны фронта. Вот вы сказали о гражданской войне, что она не начнется… Она не заканчивалась. И никогда не закончится. В двадцатом… Вы же сами знаете, в двадцатом мы вроде бы победили. Многих врагов уничтожили, но ведь за белых были миллионы. Миллионы. Они ведь не исчезли, они разошлись по домом, но они помнили… И помнят. И никогда не забудут. Разве тот, кто не помнит прошлого, – человек? Так, насекомое… – Сталин на мгновение задумался. – Скажите, Евгений Афанасьевич… Вы полагаете пару «добрый – злой» синонимом паре «хороший – плохой»? Это одно и то же?

– Нет. Часто это противоположности. По роду деятельности мне доводилось сталкиваться с очень добрыми людьми, которые творили очень плохие вещи…

– Инстинкт самосохранения – это хорошо? – спросил Сталин. – Любовь к семье, забота о ней – хорошо?

– Да, наверное…

– Вы наверняка слышали, что у Сталина очень неприятное чувство юмора? Слышали?

– Да.

Сталин хмыкнул, взял со стола трубку, придвинул пачку «Герцеговины Флор».

– С вами приятно беседовать, Евгений Афанасьевич. Легко.

Сталин набил трубку, закурил.

Корелин ждал.

Рано или поздно все станет понятно. Ведь не просто так разоткровенничался отец народов. Ведь чего-то он добивается? Он ходит по кругу, демонстрирует свою искренность и желание объяснить… Обычно такими искренними бывают люди, желающие что-то узнать. Проверить свои подозрения, залезть собеседнику в душу.

Ничего, подумал Корелин, пусть залазит. Одна проблема – есть ли у комиссара Корелина душа?

– В тридцать восьмом случилась странная история… Хотя, если вдуматься, и не странная, – усмехнулся Сталин. – Творческие люди – как дети. Их нужно поддерживать, направлять… И наказывать, между прочим, тоже нужно. Иначе… Но я не об этом. В Кремле был прием. Иногда нужно дать творческим людям почувствовать себя взрослыми и важными. Актеры, режиссеры…

Все было очень чинно и достойно. Как обычно. Гости поднимали тосты за товарища Сталина, за советское искусство, за партию. Подходить к Хозяину с бокалом чокаться было неудобно, поэтому сам Иосиф Виссарионович традиционно обходил наиболее известных гостей, чтобы коснуться своим бокалом их бокалов и сказать пару-тройку дежурных комплиментов. Сталин действительно смотрел все новые фильмы, имел хорошую память, поэтому никогда не путал имен персонажей и не забывал подробностей сценария.

– Здравствуйте, товарищ Сталин, – сказал актер Жаков. – Я хотел поблагодарить вас…

Обычно скупой на эмоции и жесты, Жаков был взволнован и не скрывал этого. Не мог скрыть. Вино в бокале очень хороший индикатор даже самой легкой дрожи в руках.

– Олег Петрович, – усмехнувшись в усы, сказал Сталин, – ведь это вы играли Боровского в «Великом гражданине»?

– Да, товарищ Сталин.

– Какой мерзавец, – посерьезнев, громко произнес Сталин. – Подлец. Настоящий враг. Таких нужно уничтожать без всякой жалости…