1945

— Милочка, я умоляю, только недолго.

— Василий, не нужно волноваться, ты и так уже весь вспотел. Иди, звони.

— Товарищ, — сказал Василий Бочкареву. — Я туда и назад, только один телефонный звонок!

Они устремились в разные стороны, не дав Бочкареву произнести и слова.

Капитан посмотрел на себя и ужаснулся – он по-прежнему был в серой форме СС, с немецкими знаками различия. Любой патруль и… Хотя, и нужен, нужен был сейчас патруль, или кто-нибудь из военных, желательно званием повыше, желательно, особист. Чтобы немедленно звонок, в Москву, и говорить, говорить, говорить… только что делать с этими дурацкими чемоданами?

Василий, тяжело дыша, примчался через пять минут. Остановился, достал платок чтобы утереть лоб, поднял руку, запрещая говорить, и держал так, пока не отдышался.

— Все! — наконец, произнес он. — Успел. Большое вам спасибо, товарищ!

— Не боялись оставить вещи незнакомому человеку? — спросил Бочкарев, усмехаясь.

— Не смейте так говорить! — сразу стал строгим Василий. — И даже думать! Эх, молодежь! Уж надеешься, все, освободились от пережитков прошлого, так нет-нет, и всплывет где-нибудь!

— Извините, — сказал Бочкарев.

Василий насупился.

— Людям нужно доверять. А вот над собой нужно работать, и очень усердно, молодой человек. — Василий осмотрел форму Бочкарева. — Не только спортом заниматься, а учиться быть честными и принципиальными, достойным нового общества. Ведь вы – наша будущая гордость, в ваши руки мы передадим великую страну с надеждой, что вы сделаете ее еще могучее, еще нравственнее…

Его давно так не распекали. Мягко, без обиды, с уважением и достоинством. И кажется, лицо налилось чем-то таким горячим. У него, фронтовика, разведчика?! Или может, это солнце так разгорячило, обожгло кожу?

С неба пришел негромкий гудящий звук, на который они оба подняли головы.

Бочкарев содрогнулся – по небу плыла стальная серебристая птица, оставляя дымчатый расплывающийся след, точно такой же, какой оставили после себя пару дней назад новые немецкие истребители.

— Реактивный Луначарский, — вздохнул Василий. — Обратно в Москву полетел. Э-э-х, нужно было лететь им. Три часа и мы тут. Но ее всегда укачивает в самолетах. Кстати, вы моей Милы не видели? Вечно с ней так. Сейчас машина придет, а она опаздывает. А вам куда? Мы вас подбросим.

— Нет-нет, — поспешил сказать Бочкарев, — спасибо, мне недалеко.

Он двинулся в сторону Литейного. Перешел улицу и замер у ларька с газированной водой, покрытого полотняным полосатым тентом. В горле пересохло, хотелось пить, но он подумал, что не имеет денег.

— Тебе какой? — улыбнулась ему продавщица в белом халате, с цветной косынкой на голове. — С сиропом или без?

— У меня денег нет.

— Чего уж там, подходи, налью так. С вишневым сиропом годится?

— Очень годится! Спасибо!

— Небось и есть хочешь, осовиахимовец? Там дальше стоит Дуня с пирожками, только смотри, не скажи, что это я тебе подсказала.

Продавщица весело и беззаботно засмеялась, как может смеяться человек, который доволен жизнью вообще и этим чистым долгим мирным днем в частности.

Он начал пить, сделал несколько глотков, потом извинился и бросился к увиденному газетному киоску. За стеклом были распластаны фотографические открытки, журналы, среди которых выделялся массивный «Вестник Академии Наук», номер три, и лежали стопками свежие газеты.

Бочкарев дождался своей очереди, наклонился к окошку.

— Четвертого номера «Техники-молодежи» уже нет, — упредил его пожилой продавец в синем фартуке. — Все разобрали.

— Простите, у меня нет денег, может, у вас остались вчерашние нераспроданные газеты и вы мне одну одолжите?

— Зачем же вчерашние, — удивился продавец. — Вот, есть сегодняшние, среда, четвертое апреля…

— А год, год какой? — взмолился Бочкарев.

— Сорок пятый, как какой! Отойди за киоск, чтобы остальным не мешать, а потом, когда посмотришь, отдашь. Тебе какую?

Бочкарев торопливо указал на первые попавшиеся и получил в руки новенькие, пачкающие свежей краской, «Правду» и «Красную Звезду».

За киоском он быстро пролистал их. О войне не говорилось ни слова. Писали про второй год четвертой пятилетки, про ускорение научно-технического развития. Про новые заводы-гиганты на Урале и в Сибири. Про освоение крайнего севера.

Он нашел колонку зарубежных новостей: обмен верительных грамот, волнения в Индии и Бангладеш, сводки войны на Тихом океане. Значит, все-таки, вторая мировая идет, но по иному – не полыхает на пол мира, а тлеет где-то в дальних морях, на островах и атоллах с экзотическими названиями. О Европе в газетах не упоминалось ни разу.

Бочкарев аккуратно свернул газетные листы, вернул киоскеру, затем прошел по проспекту до ближайшей остановки. Неизвестно, сколько еще просуществует это Изменение, поэтому следует как можно быстрее прийти в большой серый дом на Литейном, чтобы рассказать удивительную историю о себе и мире, могущем меняться благодаря воздействию удивительного и страшного устройства.

Он дождался троллейбус, вошел и, ища взглядом кондуктора, машинально спросил, сколько стоит билет. Ему ответили, что проезд с этого года бесплатный, после чего пассажиры затеяли увлекательный диспут на тему, правильно или неправильно было отменять плату.

Он не слушал, смотря в окно на знакомый и одновременно такой чужой Невский проспект, непохожий на его. Этот мир был лучше, порядочнее, светлее прежнего, хотя, возможно, и его родной мог стать таким же, не разорви его в самой середине черное, кровавое двадцать второе июня сорок первого.

А потом он увидел Сигрун. Она стояла в середине кучки людей, растерянная и беспомощная, что-то говорила, но, похоже, ее не понимали.

Через минуту с небольшим он подбежал к ней, раздвинул толпу, взял за руку.

— Берхард? — радостно выдохнула она. — Берхард!

Девушка обняла его, положила голову на грудь.

— Ты видишь, это – русские! Мы в Советской России!

— Да, — медленно сказал он, продлевая мгновения близости, запоминая прикосновения ее рук, щек, ее длинной косы. — Это город Ленинград, и в нем я родился.

— Ты? — удивилась она. — Здесь?

Рядом милиционер в белоснежной форме, умильно разглядывая их, заметил:

— Вот только сейчас понимаю, что нужно учить иностранный язык. Думал, ну зачем он мне, в родной стране, а тут видишь, какие случаи случаются. А я только по армии и помню, что «загн зи ди нумер эйрер батэрей»! И что-то про парашютистов, апгешпрунгэн…