1985

Дата:… Подпись:…

– Мне не слишком нравится глагол в самом конце, – сказал Бев. – Мистер Петтигрю постарался?

– Зато весомо и веско, – отозвался Чарли. – Отлично написано. Вот тебе ручка. – Он протянул шариковую ручку. – От тебя требуется только закорючку поставить. Дату я сам впишу.

– Так с каждым происходит? – поинтересовался Бев. – Каждому приходится сюда спускаться, чтобы подписать? Или я удостоен особой чести?

– Бывает, спускаются, – пожал плечами Чарли, – но не так много. Сдается, на курсе 23 ты единственный. Об остальных отзывы хорошие, но ты, похоже, сущий гад.

– Это вам Мейвис сказала? – спросил Бев.

– Никаких имен. И если ты думаешь, что это идея мистера Петтигрю, подумай хорошенько. Мистер Петтигрю выше нашего дельца тут, в подвале. Он расстраивается, если кто-то уходит отсюда все тем же подлым гадом, хотя это и не его слова. Наш мистер Петтигрю уж точно невинен, как младенец, и его надо вроде как защищать от неприглядной жизни. Ну вот, теперь ты знаешь, что тебе делать, дурачок, и что будет, если не сделаешь, поэтому давай-ка со всем покончим, лады?

Все грустно покивали, когда Бев порвал документ.

– У Чарли тут таких уйма, – сказал безгубый.

– Они у меня подотчетные, – отозвался Чарли. – Вам лучше начинать, ребята.

И они начали. Дело свое они знали, то есть не оставляли следов. Тяжело дыша, Бев лежал на полу, стараясь втянуть в легкие воздух, но воздуха попросту не было в наличии.

– Ну же, дурачок, – уговаривал Чарли. – Тебе надо только подписать. Когда отсюда выйдешь, делай что хочешь, только, бога ради, не будь еще большей свиньей по отношению к мистеру Петтигрю, чем уже отчебучил.

Беву хватило воздуху сказать:

– Апошелты!

– Ну надо же… – протянул Чарли. – Нехорошие слова. Попробуй-ка еще раз.

– Ты щипцы прихватил, Берт? – спросил первый громила. – Зубоврачебные? У чувака уйма колышков в хлебале.

– Наверху забыл, – отозвался безгубый. – Сходить? – А Беву: – Всегда ими пользовался, когда в полиции работал. Гораздо больнее, чем просто выбивать, и не так заметно.

– Пожалуй, попозже, – сказал первый. – Посмотрим, как теперь пойдет.

– Может, он подпишет? – предположил Чарли. – Давай же, малыш, образумься.

– Пошелтыгад.

– Ладно, неблагодарная ты свинья.

«Я всегда могу отречься от отречения, – ясно пронеслось в мозгу Бева, пока самого Бева мутузили и пинали. – Я подпишу, но чуточку попозже. Подожду, когда начнут зубы драть. Я могу это вынести, могу вынести любое количество…» Сам мозг изумился, когда свет начал гаснуть, и времени ему хватило только сказать: «Вот и подписывать ничего не надо». Потом – ничего.

13. Изъян в системе

Бев был единственным пациентом в маленьком лазарете, более того, он оказался единственным обитателем Кроуфорд-Мэнор. Его курс закончился, перевоспитанные отправились в мир труда, потребления и лояльности синдикализму, а персонал – на четырехдневные каникулы. Но у Бева остался медбрат с номером телефона врача, и медбрат приносил ему грубую кормежку, состоявшую по большей части из тушенки с луком – совсем не подходящая диета для больного. Но Бев уже не был по-настоящему больным. Завтра, когда начнется новый курс, он будет волен уйти. Но мистер Петтигрю не хотел, чтобы он уезжал. Пока. Мистер Петтигрю и каникулы себе не устраивал. Он все время работал. Они с Бевом (Бев в казенном халате) провели вместе почти все три дня либо в больничной палате, либо в крошечной гостиной для ходячих больных. Бев хотел знать про медицинское заключение, мистер Петтигрю хотел, чтобы Бев подписал отречение.

– В который раз повторяю, Бев, вас нашли на участке за домом среди ночи, в обмороке. Врач нашего центра диагностировал незначительную анемию. Наш консультант-психиатр полагает, что причиной потери сознания вполне могло стать глубокое психическое напряжение или борьба между двумя половинами вашей личности. Я склоняюсь к последнему.

– Меня избили. Я хочу, чтобы это внесли в протокол.

– Возможно, избили. Я вполне понимаю, что кое-кто из ваших э… товарищей-студентов мог желать учинить над вами насилие. Но предполагать, что насилие чинится здесь официально, просто чудовищно. Насилие – не оружие пролетариата. Насилие – монополия капитализма и тоталитаризма. А кроме того, на вашем теле нет следов – помимо тех, которые, очевидно, являются следствием вашего падения на гравиевую дорожку.

– Отсутствие следов, – в десятый раз устало сказал Бев, – несомненный признак профессионального насилия. Но как может взять верх правда одного человека?

– Весьма здравый афоризм, – сказал мистер Петтигрю. – Как вообще один человек может в чем-то одержать верх? Истина, справедливость и другие ценности содержатся исключительно в коллективе. Что вновь возвращает меня к нашему незаконченному делу. Я хочу, чтобы вы вышли на свободу обновленным и чистым. Общеобразовательная школа В15 на Собачьем острове [26] ждет вас не дождется. Ваш профсоюзный билет готов. Подпишите. Пожалуйста, пожалуйста, подпишите.

26

Район в Восточном Лондоне.

– Нет, – отозвался Бев.

– Вам известны последствия. Последствия были представлены вам со всей откровенностью.

– Знаю. – Очень устало: – Я неисправившийся преступник. Я могу выжить, только ведя преступную жизнь. И если меня поймают в следующий раз, никакого курса реабилитации не будет.

– В следующий раз, – веско сказал мистер Петтигрю, – может встать вопрос о пожизненном заключении. Я не говорю, что станет, но говорю, что…

– Прошу прощения! – прервал его Бев, сделав большие глаза. – Вы хотите сказать, если я украду еще бутылку джина или попытаюсь украсть. Боже ты мой, это все, что я сделал в прошлый раз, попытался! Вы хотите сказать, я получу пожизненное? Не верю. Господи, это же возврат к восемнадцатому веку!

– В восемнадцатом веке вас могли повестить за кражу буханки, не говоря уже о бутылке…

– Джин тогда был дешев, – сказал Бев с учительской интонацией, которой не смогла бы вытравить даже неминуемая смерть. – Напиться за пенни, упиться вусмерть за два пенса, чистая солома за так.

– Тогда вешали без сожалений. Сегодня мы живем не в так называемом веке Просвещения.

– Вот уж точно. В Вечной Тьме не видно ни бельмеса.

– Вам следовало бы знать, что концепция пенитенциарного заключения за последние десять лет в корне изменилась. ОК не допускает тюрем с каторжным трудом. Любой труд подразумевает представительство в профсоюзе. Мы не можем позволить, чтобы тюрьмы превратились в кабальное производство. Да, сейчас возможна только одна разновидность заключения.

– Вы хотите сказать, одиночное? Одиночное пожизненное?

– О нет, ОК не допускает подобного дьявольского наказания. Как бы поточнее выразиться… Различие между местом пенитенциарного содержания и домом призрения для душевнобольных должно, в силу необходимости, все более сокращаться. С точки зрения удобств принудительного заключения это, разумеется, шаг вперед. Дома умалишенных не превращаются в тюрьмы, я хочу сказать… как раз наоборот. Вы же понимаете, что такое должно случиться.

Бев по меньшей мере пять секунд смотрел на него глазами, полными ужаса.