20 000 лет подо льдом

Я не выпускал из рук штурвального колеса и считал секунды. Насчитал около ста двадцати секунд. Дольше в воде не выдержит и лучший пловец. Я начал задыхаться. Пришло время освободить ноги и спасаться. Но я не буду убегать! Лучше погибну, а «Тегетгоф» не оставлю. Наша судьба общая. Выживем или погибнем, но быть нам вместе!

Уже теряя сознание, я почувствовал, что водяной потолок надо мной начала светлеть, а через две минуты я увидел небо, но уже не синее, а красное. «Тегетгоф» быстро плыл в тумане на восток. Надо было его вернуть назад. Указателем мне было зарево, пробивавшееся сквозь туман. Надо лучше использовать время, пока корабль от большого толчка плыл сам. Каждую минуту его скорость замедлялась, а когда «Тегетгоф» доплыл до берегов новой залива, то погрузился носом в ил. Я для предостережения спустил еще и малый якорь, чтобы защитить корабль от всевозможных неожиданностей. Если, суша действительно стала плавучей, то она понесет с собой и корабль. А когда горячий уголь и нефть растопят льдины под ней и суша начнет тонуть, мы на «Тегетгофе» спасемся.

Корабль не получил больших повреждений лишь на носу кое-где стерлись украшения.

Я позвал Бэби, которая до сих пор не оставляла своего убежища. Она очень радовалась с того, что «Тегетгоф» освободился, и от радости даже искупалась в ледяной воде новой залива.

Земля, которая рождается снова

Теперь, прежде всего, нужно было доставить теплую одежду моим людям в катакомбах.

Поскольку палуба корабля стояла вровень с берегом, я перебросил мостик, переправил через него сани, которые, конечно, должна тянуть в катакомбы Бэби. Катакомбы теперь были недалеко, потому что корабль приплыл к противоположному берегу залива. Значит, в дороге нам не будут встречаться озера, через которые было бы нелегко переправиться с санями.

Ламека и Нагами я нашел на том же месте, где и оставил.

Я прибыл вовремя, потому что успел помешать старику причинить нам всем страшную беду. Ламек хотел принести своему богу жертву и зажечь пшеничное зерно в бокале. Много усилий приложил я, пока отговорил его от этого поступка, объяснив, что дым из этой катакомбы все равно не сможет выйти, а жертва принимается только тогда, когда дым от нее поднимается прямо в небо.

Ламек успокоился и забыл о жертве, когда я подарил ему теплую медвежью шубу. Старик обрадовался шубе и ни за что не хотел снять ее с себя.

Еще больше обрадовалась Нагами, когда увидела замечательные флаги. Женщины - настоящие художники в таком деле. У моей Нагами был хороший вкус. Из тканей она выбрала себе простой, звездный американский флаг. Наряды из него было ей к лицу. А когда я накинул на ее плечи шубу из голубой лисицы, то она стала похожа на богиню с картин Ван Дейка или Рубенса.

Одев Ламека и Нагами, я вывел их из пещер.

Я думал, что они удивятся, увидев землю и небо, но их удивления почему-то не было заметно.

Видимо, в те страшные дни, когда они искали убежища в пещере, небо было таким же, как сейчас.

Над горизонтом клубятся тучи, а землю застилает тяжелый туман.

Небо и туман краснеют от вспышки огней на вершинах гор, в свете которых и тень приобретает розовый цвет.

Но удивился Ламек, когда добрались мы до «Тегетгофа». Дрожа, оперся он на мое плечо, когда я ввел его на палубу, где теперь суетились всякие птицы северного края.

Ламек, видимо, думал, что это замечательное сооружение птицы принесли сюда с неба.

Для чего эти толстые медные трубы и большие железные цилиндры? Для чего этот большой дом на воде? Кто построил эту пещеру и эту большую «катакомбу» из дерева? А чьё изобретение эта ровная, блестящая плита, которая удваивает человека? Что это за плита, когда, приближаясь к ней, каждый видит, что идет сам себе навстречу? Его вопросам не было конца.

Теперь старик действительно считал меня волшебником, который живет в этаком летающем замке.

Оставил я Ламека с Нагами на корабле, а сам с Бэби вернулся в пещеру, чтобы привезти сюда все наше имущество. Ведь мы собирались жить на «Тегетгофе». Один «Нептунов бокал» я взял с собой для музея, а хлебное зерно ссыпал в мешки.

На корабле мы имели жернова, которыми легко можно было смолоть зерно. Итак, продуктов в нас хватит для целого поколения. Птицы, которые поселились на нашем корабле, обеспечит нас едой. Парусиновые чехлы - полные свежих яиц, а сами птицы такие смирные, что совсем не трудно поймать какую угодно.

Я немного поссорился с моим стариком.

Спор между нами возник по вопросу принесения жертвы.

Он, как правоверный, утверждал, что жертву обязательно нужно приносить хлебным зерном, а я держался мнения, что жертву надо приносить живыми существами, ну, скажем, птицами. Старик это считал отступничеством.

Но правда была на моей стороне. Потому что за птицей не надо было лазить далеко - на мачте можно выбрать и самую жирную дикую гусыню, а каюты матросов были набиты пингвинами. Как видите, было из чего жертвовать, тогда как хлебное зерно необходимо было тратить экономно, потому что с неба оно не упадет, а эта северная земля хлеба не родит.

Но старик не отступал, а я, чтобы не волновать Нагами, пошел на уступки, задумав что-то, что навсегда отбило у старого охоту приносить жертвы зерном. Ламек для первого жертвоприношения брал зерно того египетского растения, зерна которого очень похожи на семена мака. Но они одновременно похожи и на зерна ружейного пороха.

Как я уже говорил, жертва принимается только тогда, когда дым от нее поднимется прямо в небо.

Понятно, что в этом сыром, мрачном воздухе жертва Ламека не могла быть принята. Дым от зерен «мака», как только поднялся над огнем, сразу же расстелился по палубе. Старый отчаялся.

–  Подожди, отец!
– Сказал я.
– Теперь попробуем моим маком.

И я бросил на огонь горсть пороха. Дым после взрыва потянулся прямо вверх.

Только после этого я окончательно добыл благосклонность старика. Старик признал, что я - правоверный, жертву которого небо принимает радушно.

С этого времени Ламек ежедневно приносил в жертву тот «мак», дым которого летит прямо в небо. Я не знаю, не лучше было бы, если бы во всем мире, где только есть и производится порох, употребляли его только для такой цели, как Ламек?

После того как мы устроились на корабле, я должен был сориентироваться. Что же, собственно, случилось с этой землей?

Для обсерватории я выбрал вершину в юго-западной части горы Цихи, куда перевез найденные на корабле приборы - диоптрий, подзорную трубу, секстанты, астролябию - и разложил их под открытым небом.

Первый взгляд с высоты убедил меня, что наша суша действительно большой плавучий остров, она оторвана от большого континента и по форме похожа на остров Исландию.

В северной ее части возвышается действующий вулкан, а сам остров остро, как шпора, врезается в ледовое море. Зарева на западе и востоке, освещающие зигзагообразные очертания острова, вероятно, произошли от большой массы нефти, которая еще долго будет гореть на поверхности моря.

Но почему весь остров не окружен горючей нефтью?