2008_32 (580)

Прощались с командирами тепло. Сержанты поздравляли тех, кого распределили под Полтаву, или под Лубны — судя по письмам бывших курсантов, там служилось легко, а хуже всего считалось распределиться в Новомосковск, город в Днепропетровской области, потому что по слухам там процветал «дембелизм», тогда еще не очень распространенное явление в войсках. Старшину роты я учил играть на гитаре, большей частью по ночам, другого времени не было, и он очень жалел, что я уезжаю. Да только я, как выяснилось, был распределен, то есть «куплен» уже давно на должность механика-водителя командира второго батальона гвардейского Рымникского танкового полка, разумеется, в Новомосковск. И никогда об этом не пожалел.

КОМБАТ

С Комбатом, тогда еще начальником штаба второго ТБ, мы встретились в Днепропетровске при погрузке полка на пароход. Это был полностью укомплектованный танковый полк, шедший на смену личному составу полка, отбывшему на советско-китайскую границу после столкновений с китайцами на острове Даманский. Но танковый полк — это около сотни экипажей, и на древнем трехпалубном речном колесном пароходе нам было не тесно — прямо как в парке культуры и отдыха. Гражданских лиц было немного. Работали все четыре ресторана — «война войной, а выручка выручкой!» Мы с тремя «ленинградцами» упросили офицера поселить нас вместе и заняли каюту на верхней палубе, тогда как в трюме творилось черти что. Полк был сформирован из разных подразделений дивизии, были опытные механики-инструкторы, командиры и недавние курсанты, но друг друга мы знали плохо, а офицеров было мало. Кто пошустрее — воспользовались суматохой и запаслись водкой и вином еще у причала. Благо, в первую ночь никто за борт не свалился, пили не все, и порядок был обеспечен. Мы с земляками, пользуясь свободой, бродили по пароходу, даже заглянули в машину, где огромные в рост человека шатуны крутили здоровенные маховики, все сверкало металлом, смазкой и чистотой. Машинное отделение — это зал в два этажа с лестницами, переходами и блестящими периллами — на такое стоило хоть раз в жизни посмотреть. Сказать правду, мы с ребятами тоже выпили водки и съели всю тушенку и хлеб, которые нам выдали сухим пайком. Спали, сколько хотели, но с обедом надо было что-то решать. Мы побрились, почистились и пошли в ресторан, немного сомневаясь в успехе нашего предприятия.

В ресторане светло, за окнами Днепр широкий. Мы заказали на четверых котлеты, минеральную воду и бутылку водки. Нас обслужили. Водку мы поставили под свисающую со стола скатерть, осмотрелись, выпили и принялись за еду. Тут в ресторан входит Комбат.

— Сидите! — скомандовал он. — Вот и посмотреть на вас приятно, не то что вчера — нализались, защитники Родины! Чтоб я этого больше не видел! — и сел за стол обедать. Нас, четверых, просто распирало от гордости за свое поведение и вполне достойный вид! Похоже, служба начиналась неплохо. А было нам по целых восемнадцать лет.

Прибыли в полк перед обедом. Меня, механика второго комбата, приписали к 4-й роте. Построились перед казармой. Вскоре пришел комроты, капитан — он был дежурным по части, с повязкой на рукаве и пистолетом, вид жизнерадостный.

— Смирно! Я капитан Андреасян, — представился он. — Четвертая рота — лучшая в дивизии, соцобязательство, понимаешь. Ясно? Вольно, разойдись! — и пошел в казарму, а экипажи вслед за ним.

В казарме по койкам кто где лежали человек семь-восемь солдат и сержантов, курили и смеялись над нами. На приказ ротного встать последовал ответ явно неуставного характера. Ну, и закипела горячая кровь армянина.

— Ты про чью маму сказал? — заорал он. — Ты про мою маму сказал?

Полетели в одну сторону табуретки, в другую капитанская фуражка, а по физиономии славного защитника Родины застучали капитанские кулаки. Мы смотрели на это дело, разинув рот.

— Кто сказал — «дембель»? — послышался тихий голос и на сцене появился командир батальона майор Гальперин, маленький желтый еврей. — Язык вырву, — прошипел он, — капитан, дайте мне пистолет! Дежурный! Двух автоматчиков с помначкаром быстро сюда! Вы у меня через десять суток домой поедете, и хорошо, если через десять! А ну, снять ремни, засранцы! Выходи строиться! Шинели не брать! — добавил он, размахивая пистолетом. — Ваша служба только начинается! И ваша тоже, — он повернулся к нам, вновь прибывшим, — Я — командир второго батальона, вопросы есть? Вопросов почему-то не было.

Приказ о демобилизации вышел давно, и караульная команда старослужащих, оставшаяся в полку, практически никому не подчинялась. Почти все офицеры уехали за пополнением. Кое-как ходили ребята в караул, все остальное время пили огуречный лосьон и резались в карты. Скоро они отправились по домам, но напоследок научили новых старослужащих всем премудростям службы в танковых войсках — дурное дело не хитрое! И нам, тогда еще молодым солдатам, вскоре пришлось разбираться с этими «новыми порядками» при помощи табуреток и солдатских ремней, но сначала надо было немного обвыкнуть на новом месте, так, с полгода примерно.

Хорошо помню свое первое вождение танка с командиром батальона. Майор Гальперин уселся справа от меня на броню и дал мне подзатыльник — вперед! Поехали по мелколесью, по сыпучему песку. Майор кричит, чтобы я ехал быстрее, а мне никак не разогнать машину по песку, хотя водил, вроде, и неплохо.

– Ладно, научишься, — сказал майор, — в бою что главное? Скорость! А ну, бегом к речке за водой!

Да, тащиться шагом с тех пор мне как-то и не приходилось.

Мой Комбат, начальник штаба батальона капитан Фадеев, был направлен в полк из дружественной нам Чехословакии, где войска стран Варшавского Договора слегка перелицовывали «пражскую весну» в московскую осень. Рассказывать о Чехословакии он не любил или не умел. Говорил только, что кормили их исключительно колбасой, бывало, целыми неделями, так что дневальные закапывать не успевали эту самую колбасу — так она всем надоела! Мужик он был огромный — как только в танк помещался! — суровый, но честный и справедливый, когда надо было — приказывал солдату отдыхать. Учил меня наносить «обстановку» на карту и вообще — топографии, ориентации на местности, тактике. Он готовил себе будущего начальника штаба — знал, что недолго ему под командиром батальона ходить, а офицеров не хватало, взводные и зампотехи рот — чаще всего из инженеров, кадровых было немного. В войсках готовили свои кадры — сначала срочная, потом курсы командиров взводов, если ты командир танка или старший механик-водитель, потом взводный, танковое училище заочно, рота, начштаба, комбат. Те, кто хоть немного воевал, знали и что такое война, и как лучше готовить кадры. После курсов могли и на роту поставить, а после училища только на взвод. По прошествии лет мне это больше не кажется странным. Вот только не оправдал я надежд своего командира, демобилизовался — все любовь проклятая.

Скоро мне довелось увидеть, что такое тактика на самом деле. Вышли мы на батальонные учения. Не помню, куда услали командира, но батальоном командовал начштаба, мой Комбат. Я оказался вроде не у дел, танк мой в парке, я с планшетами и картами на БТЭРе с Комбатом. Мне и потом не редко приходилось водить машину с разными ротами — у командира батальона был начштаба, а у него — я. Иногда я водил еще и БТР.

Занял наш батальон урочище, то есть гай. Это — вроде мелкого леса, но не сплошного, а разбросанного островками на песке. Стоит наш БТР на высотке, а Комбат по радио командует, чтобы все машины загнали задним ходом в мелколесье, пушки зарядили и — молчок! Минут через десять видим танковую колонну — это соседний полк ищет нас согласно диспозиции, а нас и не видать! Комбат командует по радио «бурю», машины выдвинулись на полкорпуса и врезали по три раза холостыми, да прямо в борт! Вот и весь бой. «Уничтоженный» полк пошел дальше на переправу, а наш батальон строится в колону и на марш. Но кое-что я, кажется, понял и Комбата зауважал уже всерьез, да и не только я один, все офицеры батальона поняли, что у них за командир.

ПОЛКОВНИКИ

Командиром полка у нас был майор Мамчур, молодой тридцатилетний мужик. На полк его поставили, вероятно, за громкий голос. Слышно его было от КПП до тыловых ворот. Вскоре он уехал на курсы в академию, а командиром стал комполка по допштату, есть такая должность, старый подполковник Стромко, бывший комбат нашего второго ТБ. В свой батальон он наведывался часто и среди солдат и офицеров о нем ходили легенды.

Сидит комбат Стромко в штабе батальона, в дверях офицер с чемоданом, докладывает: прибыл для дальнейшего прохождения. лейтенант.

— Садись, лейтенант! — говорит Стромко и открывает журнал. — Из какого училища? Не женат? Хорошо! — записывает.

— Водку пьешь?

— Никак нет!

— Верю, — записывает: «водку не пьет». — Вот тебе, лейтенант, три рубля, сбегай за водкой — это приказ!

Лейтенант приносит водку. Стромко достает из тумбочки кружку и засохший бутерброд. Наливает.

— Пей, лейтенант, тебе командир приказывает!

Лейтенант выпивает водку, комбат прячет в тумбочку бутерброд и делает запись в журнале: «водку пьет».

— Товарищ подполковник.

— Идите спать, товарищ лейтенант, вы пьяны!

Это у подполковника называлось «проверкой на сообразительность». Через две-три таких проверки лейтенанты выучивались еще и думать, что им надлежит выполнять, а что и не следует. А командиром подполковник Стромко был хорошим, лучше крикуна Мамчура.

Комбат учил меня не только топографии, но и стрелять из пистолета, разбирать пулемет, пользоваться радиостанциями (на командирской машине их две), приборами навигации.