2012. Танго для Кали
Шрифт:
Он очнулся, когда на траву перед ним легла его чёткая тень. Вздрогнул, посмотрел на часы. Прошло пять часов с момента ухода Мирона. Лохматый бросил тревожный взгляд на стекло – пятнышко всё ещё торчало на прежнем месте – переход был открыт. Но где же Баал? Лохматому показалось, что он ощущает его присутствие в направлении чуть правее оси своей тени, но расстояние он определить не мог. Почему он не вернулся вовремя? Пойти искать? И, с вероятностью, заплутать самому, не оставив никакой информации о том, что здесь случилось? Нет, так нельзя. Он выдернул из планшета блокнот и начал быстро описывать ситуацию. Мирон ушёл в тринадцать часов по Москве, сейчас – он снова
Здешнее солнце повернулось ещё на пару десятков градусов, когда наконец из качающихся кустов показалась песочного цвета бейсболка Баала. Длинноногий и нескладный, как лось, он, как и этот зверь, великолепно чувствовал себя посреди бездорожья. Лохматый ради любопытства посмотрел, что сейчас покажут его часы. Они показали пятнадцать, выходило, что Мирон отсутствовал в точности два часа. А компас? Кажется, с ним всё было в порядке.
– Сколько времени ты ходил? – спросил он у подошедшего Мирона.
– Как договаривались, – с удивлением ответил тот. – Два часа. А хорошо, что ты придумал шарики запустить – очень удобно топать. Я всё время на них оглядывался.
– Оглядывался? – Лохматый не понял. – Почему оглядывался? Ты же на них сюда шёл.
– И туда и сюда, я же говорю – очень удобно.
– Ладно, пошли отсюда.
Они быстро собрали вещи, оставили на память о себе в небе связку воздушных шаров и нырнули в переход. На своей стороне их часы дружно разбежались на пять часов. Выходило, что Мирон провёл в другом мире три часа, а Лохматый восемь. Они решили оставить эту загадку для Калины и Леонида.
Матрёна вернулась из института бледная и притихшая. Антон только собрался поделиться с ней недавно достигнутым пониманием нового приложения геометрии и роли Давида, но взглянул на девушку и в первую очередь поинтересовался, что ещё случилось?
– Ты не слушал новости?
– Нет. – Он развёл руками и улыбнулся. – Не до того.
– Метро взорвали, – буднично сообщила Матрёша.
– Всё? – не поверил Чёрный.
– Две станции, «Лубянку» и «Парк культуры».
– Вот как. – Антон помрачнел. – Значит, они всё же это сделали.
– Они? Кто они? – не поняла Матрёна. – Террористы?
– Да какие террористы? Силы. Мне это показали во сне, оба взрыва. Первый ведь был на Лубянке? Да?
– Да… – Она повесила куртку на вешалку и теперь расстёгивала сапоги.
– После этого поезда ещё ходили. А после второго – перестали ходить.
– Да, всё так и было. Откуда ты знаешь?!
– Я же сказал, во сне видел.
– И никого не предупредил? А если бы я там взорвалась?
– Не взорвалась бы. Седой говорил, что нас не затронет.
– Ах говорил?!
А остальные – пусть взрываются?! Ну вы и гады! – Она так экспрессивно размахивала только что снятым сапожком, что Антон невольно отклонился, как бы его не задело. – Animali puzzolente sporca!– Да ты чего, Лоренца? Сама подумай, как бы я мог предупредить? Числа не знаю, ничего не знаю, приду и скажу – мне сон приснился? И куда меня сразу пошлют? Тут тебе не прежние времена!
– Извини. – Девушка одумалась. – Я просто перепсиховала. Конечно, ты не мог ничего изменить.
Антон не стал говорить ей, что мог бы, если бы не поругался с Аристой. Он не собирался сдаваться, а это был всего лишь ещё один эпизод войны.
– Больше тебе ничего такого не снилось? – уже примирительно поинтересовалась Матрёна, возвращая на пол сапог.
– Нет. Больше ничего. Точно.
– Ладно, тогда пошли перекусим, расскажу кое-что.
– Пошли. – Заинтригованный Антон послушно последовал за ней на кухню.
– Как ты думаешь, как поклонялись богам, когда ещё не было храмов и статуй? – Девушка нарезала рулет с лимоном, и Антон не видел чёртиков, пляшущих в её глазах.
– Не знаю. – Он оторопел. – Никак, наверно, ещё не умели.
– Ничего подобного! Нашу Кали тогда мог представлять просто чёрный камень, или треугольная ямка в земле, или даже кучка земли. Главное – сам принцип!
– Тогда уже знали принципы нашей Кали?
– Знали-знали. – Она подвинула тарелку с лакомством Антону и сама взялась за него. – Её тогда все знали, весь мир. Великую Матерь почитали везде, это была первая универсальная и самая естественная религия. Отсюда потом развились все прочие культы.
– Действительно, естественная, – согласился Антон. – Самая естественная из всех.
– И есть предсказания, что она станет единственной универсальной религией в будущем! Сам Шива говорил: «Когда Кали-юга достигнет полноты своей силы, то не будет больше пашу, и все люди на Земле станут последователями Пути Кулы».
– То есть скоро уже, получается?
– Ну да. Хотя смотря как считать. Сейчас это, видимо, назовут тантристским культом. Это у тантриков Кали – Изначальная Всепорождающая Сила, Источник и конечное Прибежище всего, что только существует. Ещё они считают, что постижение природы Богини означает постижение Высшего и полную Самореализацию.
– Да, в наше время самореализация – хороший манок. За ней пойдут. – Антон задумчиво помешал ложечкой чай. – Современный язык не меняет древних понятий, меняются лишь слова.
– Сейчас всё больше желающих разбудить энергию кундалини. Тантризм обещает развитие таким образом многочисленных психофизических и духовных совершенств. – Матрёша так бесстрастно прихлёбывала чай, как будто уже достигла совершенства. – Раньше это называли развитием сиддх.
– Сейчас, видимо, назовут, получением левелов, – криво усмехнулся Антон. – Или скилов. На языке молодежи.
– Неважно. Это всё равно умения и уровни силы. Свернутая кольцом кундалини дремлет в основании позвоночного столба, пока не будет пробуждена. Это часть великой Жизненной Силы Космоса, которая является центром и корнем всех сил человека.
– Это и станет корнем всеобщей религии?
– Да. Постигая природу своей собственной кундалини, человек начнёт переживать свою индивидуальную жизнь и жизнь общекосмическую как Единую Жизнь. Его действия и поступки станут едины с божественными играми его Божественных Родителей, его переживания станут в то же самое время и их переживаниями. Человек войдёт в Единство Мира. Мне кажется, это и будет истинный Переход.