2013. Сборник рассказов
Шрифт:
Достаю свою дневную дозу и, подумав, вечернюю тоже. Кто их знает, этих… клиентов.
Кладу обе дозы в небольшую плоскую таблетницу и сразу же – в сумку. Еще раз проверяю, что таблетки в сумке.
И еще раз.
Долго-долго мою руки. Мыло сначала антибактериальное, затем простое. С отдушкой, но, похоже, совсем без души.
Пора собираться.
Сегодня вполне можно обойтись стандартным набором, ну разве что – взять с собой чуть больше терпения и выдержки.
Раскладываю на столе предметы для выхода в люди – так, наверное, космонавты осматривают свои скафандры перед шлюзовой камерой в открытый космос. У меня, к сожалению, нет скафандра, у меня:
йод (жидкость и карандаш), перекись водорода, две упаковки бинта, вата, гель от ушибов, стрептоцид, бактерицидный пластырь, нашатырь. Прокладки, три упаковки
Еще раз проверяю, что таблетки в сумке. Туда же кладу бутылку воды и, подумав, упаковку активированного угля. Нет, две упаковки.
Возвращаюсь к нагромождению предметов на столе. Добавляю к ним дезодорант, два миниатюрных бруска мыла в глянцевой бумаге, туалетную воду и косметичку: зеркальце, тушь, помада, тональный крем, пудра, лак, презервативы. Останавливаюсь, открываю косметичку, достаю из нее темно-синий квадратик фольги. Нащупываю сквозь тонкие стенки упругое, скользкое от смазки силиконовое кольцо. Пальцы пытаются вспомнить, когда в последний раз разрывали фольгу, раскатывали, расправляли на чужом, дрожащем от нетерпения теле жирную, почти бесцветную резину. Глаза фиксируют дату – пятилетний срок годности истекает в начале следующей недели.
Для изнеможения и дурноты еще рановато, а вот для приступа малодушия – в самый раз.
Город за окном исполосован стекающими перезрелыми каплями. Дождь возобновился, и ветер недовольно прижимает его к стеклу, обрывая свободное падение воды на несколько метров выше неабсолютного нуля. Белесые пузыри проступают на подтопленной проезжей части, группируются в нехитрые, хорошо знакомые слова:
В такие дни нужно сидеть дома.
Хотя бы потому, что в дождь тормозной путь увеличивается в полтора раза. И то, что я помню об этом, ничего не гарантирует мне при переходе дороги. Скорее наоборот – нерешительность пешехода словно притягивает к себе дорожные несчастья.
А еще – в дождь перед шинами образуется водяная подушка, и на большой скорости колеса могут запрыгнуть на нее, потерять сцепление с дорогой. И тогда пешеходу не достается даже конвульсивного визга тормозов, одни только проклятия и запоздалый ужас. В моем же случае шансов не будет никаких – простые синяки на теле заживают дольше переломов. И это при условии, что кожный покров не нарушен. Вот уж воистину – скафандр бы оказался как нельзя к месту. И ко времени:
Пора собираться.
Перекладываю разложенные на столе предметы в сумку. Меня всегда умиляла телевизионная реклама с хорошенькими, одетыми в легкие платья обладательницами небольших изящных сумочек. Ими так здорово помахивать, фланируя по летней ухоженности условно-европейских городов, но совершенно невозможно что-либо в эти сумочки положить. А ведь есть еще рабочий блокнот, пара ручек, планшет, телефон, кошелек и ключи. Жевательная резинка и восьмигигабайтная флэшка. Электронная книга в обложке из натуральной кожи. Идеально плоский квадратик музыкального плеера с надкушенным яблоком и функцией блокировки нервозной тесноты общественного транспорта. Черная паутина проводов с застрявшими в ней утолщениями наушников. Часы.
Нет, часы – на запястье, на них 13:02. Медленно, но верно начинаю опаздывать – а ведь впереди еще зеркало в ванной, едва ли не самый неприятный момент сегодняшнего дня.
Времени на колебания и философские отступления уже нет. Делаю глубокий вдох, мысленно прокручивая в голове нехитрую последовательность действий, поворачиваюсь по направлению к ванной и
опускаюсь на стул. Сердце прыгает вверх-вниз, наращивая амплитуду. Дрожь в ладонях перекидывается на окружающий мир – на мебель, на стены, на окна и дождь. Помещение покачивается и дрожит, упруго отскакивает от взгляда небольшой силы землетрясением. Особенно сильно вибрирует сумка на столе, настолько, что у меня начинаются звуковые галлюцинации. К галлюцинациям примешивается удивление, сквозь удивление прорастает узнавание, последнее возвращает доверие к органам слуха – ритмично раскачивая внутренность сумки, коверкая мелодию о груду вещей, звонит телефон.
– Да? – Не вышла ли я еще? А что? – Задерживается? На сколько? – В пять тридцать, я поняла. – Я говорю: поняла.
Не только я, получается, опаздываю. Хорошо хоть предупредили.
А
то в прошлый раз просидела в офисе больше двух часов, рассматривая свои мысли и окружающее бытие. И воспоминания, возникающие при рассматривании этого самого бытия. Мое прошлое так и преследует меня повсюду, странные ощущения на самом деле. Чувствуешь себя теперь в любом бюро как в зоопарке, то же любопытство пополам с брезгливостью и желанием немедленно отвернуться, та же стыдливая неготовность к тому, что забавные ухоженные обезьянки могут вдруг перестать притворяться милыми и смешными и начать радостно теребить свои гениталии, вылизывать себя в самых непотребных местах или же испражняться.Ассоциативное мышление, вот в чем проблема.
Сколько времени прошло, а все без толку. Ассоциации словно татуировка на подсознании – не смываются, не сводятся, не исчезают.
Сколько времени прошло, сколько работодателей сменилось, а я все не могу забыться. И забыть.
Олег Борисович был верен себе: случайный посетитель не сразу мог понять – это модельное агентство или все же рекламно-дизайнерское? Здоровая кожа, талия и шаг от бедра, до предела подтянутая бюстгалтером грудь, умело наложенный макияж – самая большая загадка, каким образом я оказалась во всей этой компании? И что поразительно – как он этого добивался? – каждая из них была уверена, что попала сюда исключительно из-за своих профессиональных качеств. А внешность – это как не лишенный смазливости бонус, как включенная в корпоративный пакет возможность поучаствовать в лотерее судьбы. Главный приз, он же генеральный директор и владелец агентства, он же высокий, под два метра тридцатипятилетний брюнет в неизменных очочках на полном, слегка небритом лице, Олег Борисович Крылов прекрасно знал свое дело. Там не было и не могло быть недовольных, они тотчас увольнялись (разумеется, добровольно), навсегда исчезали из коллективной памяти, как я. Это так банально, что не требует пояснений. Каждая из них лезла вон из кожи, но в результате оказывалась без одежды. Каждая из них вытягивала свой счастливый билет, но получала лишь скомканный в ладони просроченный номерок электронной очереди. Обезьянки – они и есть обезьянки, а Олег Борисович прекрасно знал свое дело.
Но в моем случае что-то пошло не так. В разгар нашего с ним романа я вошла без стука. Без предупреждения. И обнаружила в его кабинете рослую волоокую блядь, из одежды на которой была только полупрозрачная белая блузка. И туфли.
По ошибке проданный билет на уже занятое место – такое бывает.
Тогда и возник – в безумном, захлебывающемся соплями и алкоголем рейде по клубам – тот самый латинос. Без имени, без лица и без предисловий.
Одно время я даже хотела пойти написать заявление в полицию – только что это теперь изменит?
Откладываю телефон, иду-отхожу в угол комнаты, встаю на стеклянную прозрачность электронных весов: ночь списала с меня еще 200 граммов.
Пора бы уже и поесть, шансы успеть затолкать в себя хоть что-нибудь до наступления тошноты еще остаются.
Долго мою руки. Мыло сначала антибактериальное, затем простое. С утра у него был запах, сейчас оно пахнет ничем.
Поесть.
Процесс давным-давно утратил эмоциональную окраску, одни лишь механические действия по приведению обезжиренных белковых структур и клетчатки к пригодному для поглощения виду. В левой кастрюльке варится несоленое постное мясо, в правой – разбухают в кипятке муляжного цвета овощи. От одного вида этой бесполезно здоровой пищи меня подташнивает и мутит, хочется объявить одновременно и голодовку, и независимость, на худой конец – просто антракт. Но пауза заберет меня к себе несколько позже, а пока что – мне нужно поесть. Я сливаю мутный кипяток в мойку, выкладываю на тарелку дымящееся продолжение собственной жизни. Без вкуса и запаха. И совсем без надежды.
Нужно подождать, пока здоровая и полезная пища немного остынет. Ощупываю языком появившуюся за ночь во рту язвочку – если повезет, после обеда она так и останется в единственном экземпляре.
Дождь за окном заметно ослаб, превратился в свою самую муторную разновидность – мельчайшую воздушно-капельную взвесь, когда вода, словно позабыв о земном притяжении, начинает произвольным образом перемещаться во всех направлениях. Пешеходы закрывают бесполезные зонты, с удивлением рассматривают намокшую изнанку. И только автомобилям все нипочем – тюнинговое агентство непогоды уже раскрасило их эксклюзивными паттернами из новой коллекции осенней грязи.