2020: Психопатология обыденной жизни
Шрифт:
17.04.20 г.
«Это я в виде Венеры Милосской. Ты разве не знал, что она дымила как паровоз?»
«Wenn ich nur denke vіe ich vornehm bin, so wird es mir ganz schauderhaft».
«Всеми своими повадками она напоминала изящнейших английских мисс. Особую прелесть ей придавало её игривое остроумие, блестящий разговор и полное отсутствие аффектации.»
«Так же известна как пациентка Йозефа Брейера и Зигмунда Фрейда Anna O. Рассмотренный в «Очерках об истерии» (1885) случай Анны О. послужил для Фрейда началом разработки его теории истерии, а впоследствии и психоанализа.»
Дослушала «Когда Ницше плакал». Неплохая книга, хотя, если бы я читала её, она показалась бы мне скучной. А так, когда читала актриса, и я имела возможность поставить на более высокую
«При большевиках кладбище было подвергнуто разорению, могилы представителей знати осквернялись, а само разорение продолжалось и после окончания войны, во время которой кладбище находилось в зоне боевых действий. (См. Стрельнинский десант) Массированное уничтожение кладбища началось в 1930-е годы, кладбище сровняли с землёй, но уничтожить его окончательно помешала начавшаяся война. Наибольшие разрушения пришлись на 1960-е годы.»
«Мною констатирован у неё психоневроз в стадии тяжелого психического угнетения… с приступами острой тоски, с мыслями о самоубийстве… Дальнейшее заключение может ухудшить её психическое состояние и довести до тяжелой душевной болезни».
«Звания: 27 августа 1903 года – рядовой, 27 февраля 1904 года - капрал (каплар), 27 августа 1904 года - младший сержант (поднаредник), 27 февраля 1905 года - сержант (наредник), 27 августа 1905 года - младший лейтенант (потпоручник)».
«Обнаженная Маха» 1958 года – очень нежный, приятный исторический фильм.
Читаю «Лекарство от любви» Янома.
Сегодня днём стало очень плохо. Мама сказала, что по описанию (я жаловалась ей по телефону) моё состояние было похоже на паническую атаку (в молодости она страдала от них, почему я лечилась два раза в НИИ Психического здоровья). Мне стало резко очень жарко. Появился ком в горле (у меня он бывает часто). Но самое главное – это жар и головокружения. С меня буквально лился пот, и я не знала, что делать. Частота сердечных сокращений, как и всегда, была высокой. Да и давление была не маленьким. Температура – 36,3. Но это всё не объясняло моего состояния, поэтому мне стало страшно. После разговора с мамой я приняла «Валокардин» и, пройдя до середины коридора, легла на пол и лежала некоторое время (пол был холодным). Ещё я чувствовала ужасную сухость во рту. Когда мне стало не так жарко, и я начала замерзать, я вернулась в комнату, немного полежала и уснула. Проснулась через пару часов, чувствуя себя хорошо.
18.04.20 г.
«Continue thy evil doing».
«Я хочу увидеть тебя снова»; «Я хочу, чтобы ты любил меня»; «Я хочу, чтобы ты знал, как я люблю тебя и как раскаиваюсь в том, что никогда не говорил тебе об этом»; «Я хочу, чтобы ты вернулся, – я так одинок!»; «Я хочу иметь детство, которого у меня никогда не было»; «Я хочу снова стать молодым и здоровым. Я хочу, чтобы меня любили и уважали. Я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл. Я хочу чего-то добиться. Я хочу быть важным и значительным, чтобы обо мне помнили».
«Так много желаний. Так много тоски. И так много боли, обычно поверхностной, и лишь минутами по-настоящему глубокой. Боль судьбы. Боль существования. Боль, которая всегда с нами, которая постоянно прячется за поверхностью жизни и которую так легко ощутить.»
«Я хочу! Я хочу!»
«Что за нелепость! – говорят они. – Мы вовсе не отрицаем смерть. Все умирают, это очевидный факт. Но стоит ли на нем задерживаться?»
«Берегитесь исключительной и безрассудной привязанности к другому; она вовсе не является, как это часто кажется, примером абсолютной любви. Такая замкнутая на себе и питающаяся собою любовь, не нуждающаяся в других и ничего им не дающая, обречена на саморазрушение. Любовь – это не просто страсть, вспыхивающая между двумя людьми. Влюбленность бесконечно далека от подлинной любви. Любовь – это, скорее, форма существования: не столько влечение, сколько самоотдача, отношение не столько к одному человеку, сколько к миру в целом.»
«Мы рождаемся и умираем в одиночку».
«Моя жизнь проходит восемь лет назад».
«Все это богатство реальных впечатлений было стерто моим наваждением. Я отсутствовал. Я был погружен в себя, раз за разом проигрывая в голове одну и ту же бессмысленную фантазию. Встревоженный и совершенно опостылевший сам себе,
я обратился за помощью к терапии, и через несколько месяцев напряженной работы снова овладел собой и смог вернуться к волнующему занятию – проживать свою собственную реальную жизнь.»«Еще один скучный сеанс»; «Сегодня смотрел на часы каждые три минуты»; «Самая утомительная пациентка, какую я когда-либо встречал»; «Почти уснул сегодня – был вынужден сидеть на стуле выпрямившись, чтобы не уснуть»; «Сегодня чуть не упал со стула».
«Никто из нас не в силах окончательно преодолеть страх смерти. Это цена, которую мы платим за пробуждение своего самосознания.»
«Прежде чем научиться жить с мертвыми, человек должен научиться жить с живыми.»
«Для чего я живу? Какой в этом смысл?»
«Думаю, мне нужна помощь. Жизнь кажется никчемной.»
«Сходите к психиатру. Они прелестны. Во-первых, они посоветуют вам выгнать вашу квартирантку. Затем они заставят вас отдать вашего отца в приют для престарелых. И, наконец, они убедят вас убить вашу собаку!»
«Мы заполняем физические очертания существа, которое видим, всеми идеями, которые мы уже выстроили о нем, и в окончательном образе его, который мы создаем в своем уме, эти идеи, конечно, занимают главное место. В конце концов они так плотно прилегают к очертаниям его щек, так точно следуют за изгибом его носа, так гармонично сочетаются со звуком его голоса, что все это кажется не более чем прозрачной оболочкой, так что каждый раз, когда мы видим лицо или слышим голос, мы узнаем в нем не что иное, как наши собственные идеи».
«Барнсу, конечно, не удалось уловить квинтэссенцию личности Флобера и в конце концов он поставил перед собой более скромную задачу. Посетив два музея Флобера – один в доме его родителей, другой в доме, где он жил в зрелые годы, – Барнс увидел в каждом чучело попугая, который, по заявлению сотрудников обоих музеев, был прототипом Лулу, попугая из «Простой души». Эта ситуация расшевелила исследовательское любопытство Барнса: черт возьми, хоть он и не смог отыскать настоящего Флобера, но, по крайней мере, сможет установить, какой из двух попугаев настоящий! Внешний вид обоих попугаев не помог: они походили друг на друга, как две капли воды; и к тому же оба совпадали с опубликованным Флобером описанием Лулу. Далее, в одном из музеев пожилой смотритель представил доказательство подлинности попугая. На его жердочке был штамп «Музей Руана»; затем он показал Барнсу фотокопию квитанции, подтверждающей, что Флобер более ста лет назад взял напрокат (и затем вернул) попугая из муниципального музея. Окрыленный близостью разгадки, автор поспешил в другой музей, но обнаружил лишь, что на жердочке у конкурирующего попугая стоит точно такой же штамп. Позднее он поговорил со старейшим из ныне живущих членов «Общества почитателей Флобера», который и рассказал ему подлинную историю попугаев. Когда создавались оба музея (спустя много лет после смерти Флобера), каждый из директоров независимо от другого пошел в муниципальный музей с копией квитанции в руке и попросил попугая Флобера для своего музея. Каждого директора провели на огромный склад чучел животных, где находилось по меньшей мере пятьдесят внешне одинаковых чучел попугаев! «Выбирайте», – предложили каждому из них. Невозможность идентификации подлинного попугая положила конец вере Барнса в то, что «настоящий» Флобер или еще кто-нибудь «настоящий» может быть найден. Но многие люди так никогда и не обнаруживают бесплодность таких поисков и продолжают верить, что, если бы у них было достаточно информации, они могли бы описать и объяснить человека.»
«Мне скоро пятьдесят девять, и когда-нибудь мне хотелось бы иметь возможность прогуляться по Юнион Стрит и потратить весь день на разглядывание витрин».
«Дорогой профессор С.,
Я собираюсь приехать в Соединенные Штаты, впервые за двенадцать лет. Я хотел бы включить в свой маршрут Калифорнию – при условии, что Вы будете на месте и я смогу увидеть Вас. Я очень скучаю по нашим разговорам. Как всегда, я чувствую себя здесь очень одиноко – профессиональный круг в Стокгольмском институте так убог. Мы оба знаем, что наша совместная работа была не слишком успешной, но, по-моему, самое главное – она позволила мне узнать Вас лично после тридцатилетнего знакомства с Вашей работой и глубокого к ней уважения.