2068

Она присела рядом с Белкой, заглянула в запрокинутое лицо, подержала на тонкой шее свою морщинистую лапу, оттянула веко. Потом выпрямилась, свела лохматые брови и замерла, величественная, как царица.

— Ну? — нетерпеливо спросил Кузнец спустя полминуты.

— А ну не нукай, не запрягал, — отрезала старуха, приосанилась и снова замолчала, теперь нарочно, потому что статус её в деревне был не ниже кузнецова и было нелишним ему об этом напомнить. Умник с тревогой поднял глаза, но Кузнец, как ни странно, унижение проглотил. Сел на лавку, сложил на стол тяжелые кулаки и приготовился ждать.

То, что подождать придётся, Умнику было ясно, как день.

Бабка любила эффектные выходы, заговоры, песни и завывания, которые повергали её простодушную паству в трепет и заставляли раскошелиться. Если б травница не боялась отца Симпатия, она с наслаждением резала бы чёрных петухов и танцевала голой при луне. Но под занавес, после языческих плясок и зловещих стишков, у нее всегда находилась какая-нибудь травка, отвар или мазь, которые если не побеждали болезнь, то хотя бы облегчали страдания, и Умник помнил об этом. Он до сих пор был ей благодарен за всё, что она когда-то, сорок лет назад сделала для Марты, его жены, в три дня сгоревшие от родильной горячки, а тридцатью годами позже ещё раз, для сына, когда он мучительно умирал от почечного камня. Она не спасла их, их нельзя было спасти, но им хотя бы было не больно.

Правда, сейчас он на старуху не очень рассчитывал. С Белкой случилось что-то другое, непохожее на привычные лихоманки, трясучки, родимчики и грудные жабы, уносившие больного в могилу по понятному, предсказуемому сценарию.

Девочка была больна, серьезно больна, но симптомы не складывались. За полвека он успел повидать множество уродливых смертоносных недугов, когда-то почти побежденных, а теперь снова выползших прямиком из средневековья. Но такого не видел ни разу.

Приглядевшись к травнице, он понял, что не одинок. Она просто тянула время, потому что понятия не имела, что с девочкой. Но Кузнец нетерпеливо завозился у своего стола, и бабка всё-таки зашевелилась, открыла глаза и принялась раскладывать свой реквизит. Свечи, чашки с водой, камешки и угольки.

Вырвала несколько Белкиных волос, навязала на них узелков, стала дуть, бормотать, капать воском и даже поплясала немного, но как-то без огонька, вполнакала, душу не вкладывала. Потому что, вдруг отчётливо понял Умник, она до сих пор думает, не определилась с диагнозом. Всё это было плохо. Очень, очень плохо.

— Умоляю, уговариваю, выговариваю, заговариваю, болезнь падучую, тяжелую, со мной апостолы и ангелы, и сорок святых, и сам Господь, — затянула она, наконец, густым басом.

И Кузнец невольно привстал, оробевший и завороженный, а Умник смотрел на старуху и заметил вдруг, как они похожи с Симпатием. У них получился бы и неплохой дуэт. Ох, как же ему все-таки не хватало Рыбака!

— Ночью спать, не вставать, в постели лежать, по дому не ходить, из дома не выходить, не пугаться, не смеяться,— кричала старуха.

— Не кусаться… — мысленно добавил Умник.

Ему не было смешно, конечно, нет. Просто в самые тёмные минуты первой всегда включалась ирония. Без неё он давно сошёл бы с ума.

Отдуваясь, травница опустилась на лавку, и, порывшись в своём мешке, достала запечатанный воском пузырек и сказала уже будничным, обычным своим голосом :

— Чистым не пить, в воду капать. Откажется глотать — через зубы вливайте. Но немного, половину за раз. Пускай поспит маленько.

Вот, наконец-то, что-то придумала всё-таки.

— А что там? — спросил Умник.

Старуха нахмурилась. Вопросов и объяснений она не любила, они портили драматический эффект.

— Молоко маковое, — неохотно сказала она, — чтоб во сне не ходила. Но глядите только, не развязывайте! Так пускай лежит…

Значит, лекарства не будет, понял Умник с тоской. Она просто решила усыпить девочку, потому что не знает, что ещё можно сделать. Более того, она даже не уверена, что снотворное подействует и боится рисковать.

— Спаси бог, — невесело сказал Кузнец. Похоже было, что результат лечения тоже не особенно его впечатлил.

— На вот, — и сунул бабке тряпичный свёрток, темный от мясного сока. Вероятно, часть злополучной курлихиной коровы.

Она кивнула с достоинством, прижала говядину к груди и расправила юбки, подхватила свой мешок и пошла к двери. Умник бросился следом. Её нельзя было так отпускать.

— Вы плохо выглядите, Иван Алексеевич, — сказала старуха, когда они оказались снаружи. — Стенокардия? Могу дать вам что-нибудь. Хотите? Бесплатно, по старой дружбе.

— В нашем возрасте? Я в порядке, — отмахнулся он. — Скажите мне, что вы думаете.

— Ну, для начала пусть поспит пару дней. Напрасно вы сомневаетесь. Маковое молоко, между прочим, очень эффективно купирует…

— Да бросьте вы, ради бога! — перебил он. — Не нужно мне это ваше вуду. Я хочу знать, что будет, когда она проснется. — Что потом?

В поле оглушительно ревели невидимые жабы, небо начинало светлеть.

Разговор пора было сворачивать, пока деревня не проснулась и не потащилась мимо них на работу.

— Я очень сочувствую вам, Умник, правда. Но не мне вам объяснять, что не все болезни поддаются лечению, — сказала она и погладила драгоценный мясной сверток, который уже немного протёк ей на платье. Видно было, как ей не терпится уйти.

— Ладно, — сказал он тогда. — Ладно, я понял. Я только прошу вас, не рассказывайте никому. Пожалуйста, вы же знаете, что они с ней сделают.

— Это скоро нельзя будет скрыть, — ответила травница и пошла прочь по мокрой траве.

Дух в избе стоял тревожный, больной. Дети давно наплакались и уснули. Кузнец перенёс Белку на узкую лежанку и сидел теперь рядом на полу, сжимая в громадной лапе раскупоренный пузырёк. Плечо у него до сих пор кровило, рубаха спереди вся была чёрная.

— Ну? — спросил он, увидев Умника.

— Не будет она болтать. Не будет пока, — ответил старик и тоже сел, прислонился спиной к стене.

Помолчали.

— Слушай, дед. — сказал Кузнец. — Давай выпьем, а?