208 избранных страниц Аркадия Арканова
Шрифт:
Забежал в первый попавшийся подъезд и все с себя поскидывал. Все-все. Одну шляпу оставил. И пошел. Как Адам. Только без Евы. Но в шляпе. Деньги в руке зажал.
Пробродил я так до вечера. Никакого впечатления. Только посинел… И рискнул пойти в Большой театр. На "Лебединое озеро". Купил билет, сунул его билетерше и вошел в фойе. И она мне вслед кричит:
— Молодой человек!
"Ага! — думаю. — Дошло!"
— Молодой человек! — кричит билетерша. — Сняли бы шляпу! Небось в культурное заведение пришли!..
Зашел я в партер и обомлел. Все зрители — голые. Даже
В партере — одни кавалеры. Дамы — на ярусах. Все сидят, прикрывшись программками…
Обидно мне стало, и пошел я домой. Вышел из театра. Смотрю — все домой идут. Ну что ты будешь делать!.. Побежал я. И все побежали. Кто куда, но побежали.
— Вы-то чего бежите? — спрашиваю.
— Все бегут, — отвечают они и бегут.
Тогда я ускорился, полетел и сел на крышу.
А там уже человек семьсот сидят. Стихи Евтушенко читают.
— Ну что? — говорю.
— Ничего, — говорят, — сидим.
— Спать пора, — говорю. — В Люксембурге уже давным-давно спят.
Плюнул и устремился к дому.
И все плюнули и устремились.
Так ничего у меня и не получилось. Ничего я не добился. Никто меня не заметил…
Взял я и от отчаяния закричал.
И все закричали. Как будто "Спартак" проиграл.
Как хорошо, когда мы во что-то верим…
— А все-таки хорошо, старина, что мы в форме, прекрасно себя чувствуем, полны желаний, в силах и при памяти. И это несмотря на то, что нам уже по семьдесят восемь, — сказал Иван Николаевич, обращаясь к тому, кого он назвал "стариной".
— Да, Петя, — сказал "старина". — Это чудесно… Хотя нам уже по восемьдесят семь, а не по семьдесят восемь.
— Что? — спросил Иван Николаевич. — Ты что-то сказал?
— Я?! — изумился "старина". — Нет, Миша, ты меня знаешь. Я всегда молчу.
Иван Николаевич встал. Вернее, он так решил, будто он встал, возмущенный наглостью:
— Нет! Ты, старина, сказал, что я вешу восемьдесят семь килограммов.
— Вы меня не так поняли, Василий Алексеевич. Это во мне сто восемьдесят семь сантиметров. И потом, я не люблю, когда при мне матерятся.
— Извините, — смутился Иван Николаевич. — Мне показалось, что вы меня подозреваете.
И он сел. Вернее, решил, что сел, удовлетворенный.
— То, что ты, Костя, продолжаешь заниматься гантелями, еще не дает тебе права обвинять меня в дезинформации, — сказал "старина" и нервно закурил чайную ложку.
— О! Гири — моя слабость, — засмеялся Иван Николаевич и вытер слезы. Он взял со стола спичечную коробку и начал ее отжимать. — Смотри! Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль, минус один, минус два…
— Гиря-то пустая, — поддел "старина".
— Во-первых, это не гиря, а коробка! А во-вторых, встать! Смирно! — закричал Иван Николаевич. — Я интеллигентный человек и не потерплю никакого капитулянтства! При чем здесь коробка?.. Ну что, стыдно? То-то. Ладно. Я пошутил. Лучше скажи, почему ты до сих пор куришь?
— Привычка, — смутился "старина" и покраснел. —
Одни расходы, — он затянулся ложкой, — дорого… Шесть штук — два сорок. И без фильтра… Так-то, Витюша.— Не смеши меня, старина, — сказал Иван Николаевич и заплакал.
— Скорее всего, это грустно, — произнес "старина" и расхохотался. — А в общем, я рад тебя видеть.
— А я рад тебя слышать, — успокоился Иван Николаевич.
— У тебя, Коля, всегда было хорошее зрение, — сказал "старина".
— А у тебя — слух… Вы что-то сказали?
— Я?! — опять изумился "старина". — Я молчу уже второй час. Если вы хотите меня унизить, товарищ капитан, извольте. У меня тоже есть свои козыри.
— Пики? — встрепенулся Иван Николаевич.
— Никак нет-с, сударь! — оскорбился "старина". — Сабли! И не забывайте, что вы у меня в гостях!
— Это ты у меня в гостях, старина, — грустно сказал Иван Николаевич.
— А это уже чересчур! — гаркнул "старина" и попытался подняться с кресла, но так и остался сидеть на диване.
— Чересчур или не чересчур, а я должен идти спать, — сказал Иван Николаевич. — Меня ждет супруга. Хорошо, что у нас еще есть желания.
На этот раз он по-настоящему встал и скрылся в шкафу.
Когда из кухни вышла Дарья Федоровна — супруга Ивана Николаевича, — "старина" сказал:
— Ваш муж Степан… В общем, держитесь, Марфа Яковлевна…
— Неужели он все-таки отравился грибами? — улыбнулась Дарья Федоровна и поправила прическу.
— Не уверен. Поэтому и не обгоняю, — пробурчал "старина".
— Что ж, пойду приму меры, — сказала Дарья Федоровна.
Она вошла в туалет, спустила воду и закричала:
— Алло! "Скорая"? Это я! Да. Именно так…
Утром в квартиру пришли два газовщика. Обнаружив Дарью Федоровну в туалете, Ивана Николаевича в шкафу и какого-то совсем старого дядьку, сидящего на диване с ложкой во рту, они успокоились. Значит, все в порядке. Главное, чтобы не было утечки газа.
Истинная ложь
В детстве, не знаю почему, я часто любил приврать. По каждому пустяку. Без всякого повода.
Бывало, приходил домой грязный и потный. И на вопрос матери "Опять в футбол гонял?" отвечал почему-то:
— Нет, в хоккей…
— Сколько тебе лет?
И вместо того чтобы сказать "шесть", я отвечал:
— Восемь…
Нередко мне попадало за мое вранье. В таких случаях мать всегда риторически возмущалась:
— Ну какой смысл врать на каждом шагу?! И главное — зачем?.. Я понимаю, была бы польза… А то ведь нет — просто так!..
Но мне ничего не помогало.
В конце концов неоправданное вранье выросло в привычку, и я привирал на каждом шагу.
Позднее я стал замечать, что нередко многие люди вообще врут без всякой пользы для себя. Просто так. И постепенно слово "говорить" исчезло из моего сознания и стало совершенно идентичным по значению слову "врать"…
Мне вспоминаются некоторые эпизоды из моей обыкновенной, весьма средней жизни…
В двадцать четыре года, окончив медицинский институт, я стал работать участковым врачом.