224 Избранные страницы
Шрифт:
Марья Артемьевна немножко как будто удивилась, но удивления своего не выказала.
Словом, все обещало идти как по маслу и началось действительно хорошо.
Бывший муж принес конфеты. Это было так мило, что она невольно шепнула ему:
– Мерси, котик.
Второй представитель прошлого, Сергей Николаич, принес фиалки, и это было так нежно, что она и ему невольно шепнула:
– Мерси, котик.
Вовочка ничего не принес и так мило сконфузился, видя эти подарки, что она от разнеженности чувств шепнула и ему тоже:
– Мерси, котик.
Ну, словом, все было прелестно.
Конечно,
Пустяки - пусть поревнуют. Тем веселее, тем ярче.
Она чувствовала себя веселой пчелкой, королевой улья среди гудящих любовью трутней.
Сели за стол.
Зеленые щи с ватрушками. Коньяк, водка. Все разогрелись, разговорились.
Марья Артемьевна, розовая, оживленная, думала:
"Какая чудесная была у меня мысль позвать именно этих испытанных друзей. Все они любят меня и ревнуют, и это общее их чувство ко мне соединяет их между собой".
– А ватрушки сыроваты, - вдруг заметил Алексей Петрович, представитель настоящего, и даже многозначительно поднял брови.
– Н-да!
– добродушно подхватил бывший муж.
– Ты, Манюрочка, уж не обижайся, а хозяйка ты никакая.
– Ну-ну, нечего, - весело остановила их Марья Артемьевна.
– Вовсе они не так плохи. Я ем с большим удовольствием.
– Ну, это еще ничего не значит, что вы едите с удовольствием, - довольно раздраженно вступил в разговор Сергей Николаич, тот самый, из-за которого произошел развод.
– Вы никогда не отличались ни вкусом, ни разборчивостью.
– Женщины вообще, - вдруг вступил в разговор Вовочка, запнулся, покраснел и смолк.
– Ну, господа, какие вы, право, все сердитые!
– рассмеялась Марья Артемьевна.
Ей хотелось поскорее оборвать этот нудный разговор и наладить снова нежно-уютную атмосферу.
Но не тут-то было.
– Мы сердитые?
– спросил бывший муж.
– Обычная женская манера сваливать свою вину на других. Подала сырое тесто она, а виноваты мы. Мы, оказывается, сердитые.
Но Марья Артемьевна все еще не хотела сдаваться.
– Вовочка, - сказала она, кокетливо улыбаясь представителю будущего.
– Вовочка, неужели и вы скажете, что мои ватрушки нельзя есть?
Вовочка под влиянием этой нежной улыбки уже начал было и сам улыбаться, как вдруг раздался голос Алексея Петровича:
– Мосье Вовочка слишком хорошо воспитан, чтобы ответить вам правду. С другой стороны, он слишком культурен, чтобы есть эту ужасную стряпню. Надеюсь, дорогая моя, вы не обижаетесь?
Вовочка нахмурился, чтобы показать сложность своего положения. Марья Артемьевна заискивающе улыбнулась всем по очереди, и обед продолжался.
– Ну вот, - бодро и весело говорила она.
– Надеюсь, что этот матлот1 из угрей заставит вас забыть о ватрушках.
Она снова кокетливо улыбалась, но на нее уже никто не обращал внимания. Бывший муж заговорил с Алексеем Петровичем о банковских делах. Разговор их заинтересовал Сергея Николаича так сильно, что хозяйке пришлось два раза спросить
у него, не хочет ли он салата. В первый раз он ничего не ответил, а на второй вопрос буркнул:– Да ладно, отстань!
Эту неожиданную реплику услышал Вовочка, покраснел и надулся.
Марья Артемьевна почувствовала, что ее будущее в опасности.
– Вовочка, - тихонько сказала она, - вам нравится мое жабо? Я его надела для вас.
Вовочка чуть-чуть покосился на жабо, буркнул:
– Толстит шею.
И отвернулся.
Ничего нельзя было с ним поделать.
А те трое окончательно сдружились. Хозяйка совершенно перестала для них существовать. На ее вопросы и потчеванье они не обращали никакого внимания, и раз только бывший муж спросил, нет ли у нее минеральной воды, причем назвал ее почему-то Сонечкой и даже сам этого не заметил.
Они, эти трое, давно уже съехали с разговора о банковских делах на политику и очень сошлись во взглядах. Только раз скользнуло маленькое разногласие - Андрей Андреич слышал от одного француза, что большевики падут в сентябре, а Сергей Николаич знал сам от себя, что они должны были пасть еще в прошлом марте, но по небрежности и безалаберности, конечно, запоздали.
С политики переехали на анекдоты, которые рассказывали друг другу на ухо и долго громко хохотали.
Потом им надоело шептаться, и Андрей Андреич сказал Марье Артемьевне:
– А вы, душечка, пошли бы на кухню и присмотрели бы за кофе, а то выйдет, как с ватрушками. А мы бы здесь пока поговорили. Удивляюсь, как вы сами никогда ни о чем не догадываетесь.
И все на эти слова одобрительно загоготали.
Марья Артемьевна, очень обиженная, ушла в спальню и чуть-чуть всплакнула.
Когда она вернулась в столовую, оказалось, что гости уже встали и, отказавшись от кофе, куда-то очень заторопились.
– Мы хотим еще пройти на Монпарнас, куда-нибудь в кафе, подышать воздухом, - холодно объяснил хозяйке Алексей Петрович и глядел куда-то мимо нее.
Весело и громко разговаривая, стали они спускаться с лестницы.
– Вовочка!
– почти с отчаянием остановила Марья Артемьевна своего дансера.
– Вовочка, еще рано! Останьтесь!
Но Вовочка криво усмехнулся и пробормотал:
– Простите, Марья Артемьевна, было бы неловко перед вашими мужьями.
И бросился вприскочку вниз по лестнице.
Мудрый человек
Тощий, длинный, голова узкая, плешивая, выражение лица мудрое.
Говорит только на темы практические, без шуточек, прибауточек, без улыбочек. Если и усмехнется, так непременно иронически, оттянув углы рта книзу.
Занимает в эмиграции положение скромное: торгует вразнос духами и селедками. Духи пахнут селедками, селедки - духами.
Торгует плохо. Убеждает неубедительно:
– Духи скверные? Так ведь дешево. За эти самые духи в магазине шестьдесят франков отвалите, а у меня девять. А плохо пахнут, так вы живо принюхаетесь. И не к такому человек привыкает.
– Что? Селедка одеколоном пахнет? Это ее вкусу не вредит. Мало что. Вот немцы, говорят, такой сыр едят, что покойником пахнет. А ничего. Не обижаются. Затошнит? Не знаю, никто не жаловался. От тошноты тоже никто не помирал. Никто не жаловался, что помирал.