25 июня. Глупость или агрессия?

Кто от кого «героически оборонялся» — сказать трудно. В начале июля 1941 г. финны, действительно, предприняли несколько попыток прорваться на полуостров, но. убедившись на горьком опыте в силе и неприступности созданной на перешейке линии обороны, полностью прекратили всякие попытки штурма, разумно полагая, что рано или поздно, но советское командование будет вынуждено эвакуировать базу. Для «присмотра» за 25-тысячным гарнизоном ВМБ Ханко были оставлены подразделения береговой обороны и один (!) шведский добровольческий батальон под командованием подполковника Х. Берггрена. После этого боевые действия на Ханко свелись к систематическому обмену взаимными артиллерийскими ударами и диверсионным вылазкам на многочисленные окружающие Ханко крошечные островки.

Наконец наступил ноябрь, и толстая корка льда начала покрывать прибрежную полосу Финского залива. Дальше тянуть с эвакуацией Ханко было уже нельзя, так как «вмерзнувшую в лед» базу финны могли бы взять штурмом сухопутных сил с тех направлений, где никаких оборонительных позиций построено не было. 7 ноября Ставка дала разрешение на эвакуацию. Перед уходом «арендаторы» получили приказ максимально разрушить имущество «хозяев». «…Нас посылали в город ломать и разрушать все подряд: окна, двери, даже мебель в комнатах. Нельзя было только ничего жечь, чтобы финны не догадались о начавшейся эвакуации. Все, что не могли увезти с собой, полагаюсь испортить или уничтожить. Мешки с разной крупой — горох, рис, пшено, греча — ссыпались в одну кучу и обливались керосином, после этого не надо и жечь… Многое на полуострове заминировали. Заложили мины на дорогах и в домах. На хлебозаводе последнюю выпечку оставили на досках, прижимавших контакты подрывных зарядов…» [189].

Фактически частичная эвакуация началась еще 27 октября и продолжилась 3 и 5 ноября, т.е. еще до получения приказа на полную эвакуацию ВМБ Ханко. Первые караваны прошли по буквально нашпигованному немецкими, финскими и советскими минами Финскому заливу вполне удачно: без потерь кораблей и людей или с минимальными потерями. 22, 23, 25, 28 ноября прошли следующие караваны. Потери росли — на затонувших кораблях (включая эсминец «Сметливый») погибло 728 человек. Поздним вечером 2 декабря с Ханко вышел последний, самый крупный караван судов: турбоэлектроход «Иосиф Сталин», принявший на борт порядка 5600 человек, два эсминца и шесть тральщиков. Всего на всех кораблях находилось более 8,6 тыс. человек. Позднее военно-морскими специалистами было указано на многие ошибки, допущенные при проводке каравана через сплошной «частокол» минных заграждений. Как бы то ни было, но в 1 час ночи, в кромешной темноте суда вошли в зону плотного минного заграждения, предположительно немецкого.

В течение четырех минут взрывами мин у трех тральщиков перебило шесть параванов (тралящих устройств); сильный ветер сносил огромный транспорт с высокими пассажирскими палубами прочь из протраленной полосы.

В 1.18 сотрясение от близкого взрыва мины вывело из строя рулевое управление транспорта, корабль начал двигаться по замкнутому кругу и в 1.22 подорвался на первой мине, которая разрушила рулевое управление и гребной винт. В 1.26 следующий взрыв разрушил носовую часть корабля. Неуправляемое судно медленно сносило ветром в сторону одного из советских минных заграждений. Попытки взять транспорт на буксир не увенчались успехом, и в 3.31 произошел следующий сильнейший взрыв (предположительно — детонация артиллерийских боеприпасов вследствие подрыва на советской мине). Тральщики упорно пытались спасти эвакуируемых, но сильное волнение моря не позволяло пришвартоваться к тонущему кораблю. Люди прыгали с борта «Сталина» в ледяную воду декабрьской Балтики и пытались доплыть до спасательных шлюпок и плотов…

Согласно отчету командования КБФ, к рассвету 3 декабря с транспорта удалось снять 1740 человек. Командир отряда вице-адмирал В.П. Дрозд на эсминце «Стойкий» еще в 2 часа ночи покинул район катастрофы и ушел на восток к острову Гоглаид (Суурсаари), куда и прибыл благополучно в 14.00 3 декабря. Остальные корабли каравана с выжившими людьми прибыли на Гоглаид вечером 3 декабря. Тем временем искореженный взрывами «Иосиф Сталин» (голландской постройки 1940 г.) все еще держался на плаву и медленно дрейфовал в сторону эстонского берега. Утром 4 декабря корабль сел на мель у берега в 20 км к западу от Таллина. В этот момент командующий Краснознаменным Балтфлотом вспомнил, видимо, приказ настоящего И. Сталина (директива Ставки № 270 от 16 августа 1941 г. «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий»), который требовал: «Если часть красноармейцев вместо организации отпора врагу предпочтут сдаться в плен — уничтожать их всеми средствами, как наземными, так и воздушными». Адмирал Трибуц приказал добить «Иосифа Сталина» ударами бомбардировочной авиации и торпедных катеров [106]. Добить вместе с «подразделениями, которые целиком состояли из коммунистов и комсомольцев». Этот приказ адмирала (как, впрочем, и многие другие) не был выполнен — формально вследствие нелетной погоды и сильного обледенения торпедных катеров. Хотелось бы надеяться, что это была не единственная причина.

К полудню 4 декабря 1941 г. немецкие и финские корабли подошли к «Сталину» и сняли с него порядка 4 тыс. человек, ставших в результате военнопленными. Всего в ходе эвакуации ВМБ Ханко безвозвратные потери (погибшие и попавшие в плен) составили 4987 человек. Получил повреждения и встал на ремонт лидер «Ленинград», подорвались на минах и затонули три эсминца («Сметливый», «Суровый» и «Гордый»), сторожевой корабль «Вирсайтис», четыре тральщика, госпитальное судно «Андрей Жданов», транспорт «Иосиф Сталин», более 10 судов малого класса (торпедные катера, морские охотники). Эти потери, сопоставимые с потерями в крупном морском сражении, стали единственным практическим результатом создания весной 1940 г. советской военно-морской базы на полуострове Ханко.

Глава 4.3 ТРЕТЬЯ ПОПЫТКА

Если в боевых действиях лета–осени 1941 г. финская армия одержала блестящую победу, то на «политическом фронте» ситуация ухудшалась каждым днем. Долго «сидеть на двух стульях» было невозможно — тем более, что «стулья» эти имели вполне отчетливые собственные интересы.

Гитлера абсолютно не интересовали обещания, которые Маннергейм давал кому-то в 1918 году, «мечи в ножнах», «восход утренней зари над Беломорской и Олонецкой Карелией» и прочие красивости. От финской армии ожидали (а потом и требовали) участия в штурме Ленинграда и наступления от рубежа реки Свирь на Тихвин и Волхов для создания «большого кольца окружения» вокруг Ленинградского и Волховского фронтов Красной Армии.

И на то, и на другое предложения Рюти и Маннергейм дали немцам вежливый письменный отказ. 4 сентября 1941 г. в Ставку Маннергейма в Миккели в качестве «главноуговаривающего» прибыл сам начальник штаба оперативного руководства вермахта А. Йодль. Он вручил Маннергейму высшую военную на граду Германии — Рыцарский Крест (в советской историографии называемый «Железным крестом»). Маннергейм принял орден с благодарностью, но от наступления за Свирь и совместного с немцами штурма Ленинграда категорически отказался. В ноябре командующий 3-м АК генерал Сииласвуо начал откровенно саботировать приказы штаба немецкой армии «Норвегия» (в оперативном подчинении которой находился финский корпус) о наступлении к Мурманской железной дороге в полосе Кестеньга–Лоухи (см. карту №7).

Все это не могло не вызывать растущее раздражение в Берлине, который привык к совершенно другому стилю и способу взаимодействия со своими сателлитами. Способ этот ныне хорошо известен. Сначала с помощью и при поддержке германских спецслужб создавалась экстремистская, националистическая организация фашистского толка («усташи» в Хорватии, «салашисты» в Венгрии, «железная гвардия» в Румынии, «глинковцы» в Словакии), затем этой организации или прямо передавалась диктаторская власть, или же её сохраняли в качестве вооруженной, всесильной «оппозиции»; во главе обреченной страны ставили гитлеровскую марионетку; вооруженные силы переходили под полный и неприкрытый контроль немецких офицеров. И только после завершения всех «подготовительных мероприятий» части и соединения страны-сателлита присоединялись — опять же, под прямым и непосредственным командованием гитлеровских генералов — к очередному завоевательному походу Германии.

Ничего подобного в случае с Финляндией не происходило. Крайне правое, профашистское «лапуаское движение» было запрещено и разгромлено в начале 30-х годов, его лидеры оказались в тюрьме. Ни о каком возрождении подобных организаций в Финляндии не могло быть и речи. Страна сохраняла демократический конституционный строй, не допуская даже малейшего вмешательства Германии, гитлеровской партии и СС во внутренние дела страны. Причем об этом немцев предупредили заранее: еще 3 июня 1941 г., в ходе совещания с военными представителями Германии, начальник финского Генштаба Хейнрихс заявил о том, что «попытка учредить в Финляндии правительство „квислинговского типа“ тут же положит конец германо-финскому сотрудничеству» [65]. Кстати, о Квислинге (глава марионеточного «правительства» оккупированной Норвегии, за сотрудничество с фашистами по приговору суда казнен 23 октября 1945 г.) — Финляндия продолжала поддерживать дипломатические отношения с законным правительством Норвегии в изгнании, а в Хельсинки находился посол Норвегии. Для того чтобы по достоинству оценить эту ситуацию, следует вспомнить о том, что в мае 1941 г. Советский Союз, демонстрируя лояльность по отношению к Берлину, разорвал дипотношения и выдворил посольство Норвегии из Москвы.

С другой стороны, немцы не могли не признать тот факт, что финская армия весьма успешно воюет против Красной Армии, в то время как румынские и словацкие части оказались пригодны лишь для грабежей и карательных рейдов по партизанским районам, а итальянские дивизии (названные вместо «нормальных» номеров именами героев античной древности) оказались вообще ни к чему не пригодны. В результате Германия продолжала оказывать знаки внимания и помощь как Маннергейму лично, так и Финляндии в целом. Так, уже в конце октября 1941 г. экономика Финляндии оказалась в состоянии столь острого кризиса, что финны были вынуждены просить у Германии 175 тыс. тонн зерна, без которого население страны просто не дожило бы до следующего урожая, 150 паровозов и не менее 4 тыс. вагонов для оказавшейся на грани катастрофы транспортной системы. 21 ноября Кейтель пообещал форсировать поставки зерна, доставить морским путем 55 паровозов и 900 вагонов, напомнив при этом, что в силу отсутствия «сухопутного контакта» (т.е. отказа Маннергейма наступать от реки Свирь на Тихвин) более масштабные поставки технически невозможны [65].