25 июня. Глупость или агрессия?
Шрифт:
Смех смехом, но даже на секретных топографических картах района военных действий, выпущенных картографическим Управлением Генштаба РККА в начале 1940 г., вместо «нормальной» линии государственной границы СССР была изображена линия границы с «Финляндией Куусинена», каковая граница на участке северной Карелии проходила почти рядом с Кировской железной дорогой…
Разумеется, все эти абсурдные заявления не создавали абсолютно непреодолимых преград в деле заключения полноценного, юридически значимого мирного договора. Всего-то требовалось составить, подписать и вручить финской делегации три документа. Грамотный чиновник МИДа мог бы составить их за пару часов. Первый документ — заявление «правительства Куусинена» о самороспуске. Второй — совместное заявление правительства СССР и «народного правительства Финляндской Демократической республики» о том, что в связи с самороспуском «народного правительства» заключенный 2 декабря 1939
Но, может быть, глава советского правительства (а по совместительству и нарком иностранных дел) товарищ Молотов в силу пробелов своего образования не знал и не понимал эту простейшую юридическую технику? Ничего подобного. Наличие правовой коллизии, связанной с существованием «народного правительства демократической Финляндии», он отлично осознавал, о чем и сообщил депутатам трудящихся на сессии Верховного Совета СССР, состоявшейся 29 марта 1940 года: «…мы обратились к Народному Правительству Финляндии, чтобы узнать его мнение по вопросу об окончании войны. Народное Правительство высказалось за то, что в целях прекращения кровопролития и облегчения положения финского народа следовало бы пойти навстречу предложению об окончании войны… Соглашение между СССР и Финляндией вскоре состоялось… В связи с этим встал вопрос о самороспуске Народного Правительства, что им и было осуществлено» [101].
Правда, товарищ Молотов и на этот раз слукавил, поставив в своем выступлении телегу впереди лошади.
Не заключение мирного договора делало необходимым самороспуск «правительства Куусинена», а как раз наоборот: ликвидации марионеточного псевдоправительства несуществующей страны была необходимым условием ведения переговоров и заключения договора с законным правительством Финляндии. Впрочем, гораздо более важной, нежели использованные Молотовым обороты речи, является дата. Доклад Молотова прозвучал 29 марта, а Московский договор был подписан 12 марта. Никаких других официальных документов (если только речь на сессии ВС можно считать «документом», имеющим международно-правовое значение) о самороспуске «правительства Куусинена», равно как и о признании Советским Союзом законного правительства и президента Финляндии, сделано не было.
Таким образом, поздним вечером 12 марта 1940 г. в Москве был подписан договор с представителями «белофинских банд», поднявших вооруженный мятеж против правительства «демократической Финляндии», с которой СССР на тот момент был связан узами Договора о взаимопомощи и дружбе. Случай в истории дипломатии цивилизованных стран уникальный. Но едва ли случайный — скорее всего Сталин вполне осознанно не спешил с «самороспуском» Куусинена, придерживая его, как карточный шулер придерживает в рукаве фальшивого туза. Только после того, как «игра» была завершена, договор с Финляндией подписан, а угроза вмешательства англо-французского блока временно отступила. Сталин разрешил распустить «народное правительство».
Если наличие лишнего правительства и «двух Финляндии» создавало скорее фарсовую ситуацию, то заключение «договора о мире» в обстановке продолжающейся агрессии позволяет поставить вопрос о юридической несостоятельности этого документа в целом. Поясним суть проблемы одним конкретным примером, причем имеющим самое прямое отношение к советско-финляндским войнам. Третья и последняя из этих войн была завершена следующим образом:
– 4 сентября 1944 г. вступило в силу соглашение о прекращении огня;
– 19 сентября 1944 г. было подписано соглашение о перемирии;
– 10 февраля 1947 г. был подписан мирный договор.
Можно предположить, что реализация такого порядка выхода из войны было вызвано тем, что на этот раз в качестве одной из сторон соглашения о перемирии и Мирного договора выступал не Советский Союз, а целая группа стран антигитлеровской коалиции, включая Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. В такой ситуации возможности сталинского «беспредела» были существенно ограничены. В марте же 1940 года финскую делегацию вызвали в Москву и предложили подписать некий документ под «дулом орудий» — в прямом и переносном смысле этого выражения. Ни соглашение о длительном перемирии, ни по меньшей мере временная договоренность о прекращении огня на период ведения переговоров не были достигнуты (правильнее сказать, были категорически отвергнуты советской стороной), и Московский договор был подписан
непосредственно в ходе войны. Что же касается характера этой войны, то Лига Наций охарактеризовала ее как агрессию Советского Союза против нейтральной, миролюбивой страны, и даже кремлевские составители текста Московского договора не набрались наглости обвинить в чем-либо Финляндию, уклончиво охарактеризовав войну как «возникшие между обеими странами военные действия». И не более того. Ни о каких «провокационных обстрелах советской территории», ни о какой «угрозе Ленинграду» в преамбуле Московского договора не было сказано ни слова.В таком случае вполне уместно будет задать вопрос: был ли Московский мирный договор от 12 марта 1940 г. добровольным соглашением сторон или ещё одним этапом в реализации развязанной Сталиным агрессии? И если международное сообщество признало за Финляндией право на вооруженное сопротивление агрессии, то было ли это право утрачено в связи с подписанием Московского договора? Проще говоря — чем «мирный договор», заключенный в условиях продолжающегося вооружённого насилия, отличается от долговой расписки, полученной вымогателями с помощью утюга и паяльника? Накладывает ли такая «расписка» на жертву вымогателей какие-либо обязательства — кроме моральной обязанности законопослушного гражданина обратиться в правоохранительные органы и помочь им в поимке преступников?
Правительство СССР немедленно дало простой ответ на весь этот «пакет» сложных международно-правовых вопросов. Терпения советского руководства хватило ровно на одну неделю. 20 марта 1940 г. оно открыто продемонстрировало свое отношение к подписанному в Москве Мирному договору. В этот день части Красной Армии безо всякого согласования с финской стороной перешли линию новой границы и заняли поселок Энсо.
Поселок этот был не простой, а, можно сказать, «золотой». Рядом с маленьким поселком находился огромный, один из крупнейших в мире, целлюлозно-бумажный комбинат (сульфитный завод, сульфатный завод, картонажная фабрика, бумажная фабрика и химический завод, производящий хлор для отбеливания целлюлозы). Полный, технологически законченный комплекс предприятий, способных выпускать целлюлозу в объеме 50% от выработки во всем СССР.
По досадной оплошности исполнителей (да и в силу большой спешки) на переговорах в Москве про комбинат забыли, и линия новой границы, проведенная через железнодорожную станцию Энсо на географической карте большого масштаба, оставила комбинат на финской стороне. В скобках отметим, что в аналогичной ситуации с металлургическим заводом в Вяртсиля (Приладожская Карелия) линия на карте была предусмотрительно выгнута на северо-запад, и завод оказался на аннексированной территории.
Оплошность с Энсо (которая в известных условиях той эпохи могла быть с легкостью переквалифицирована во «вредительство») была немедленно исправлена прямым вооруженным захватом. Ни в какие переговоры с «белофиннами» советские представители просто не сочли нужным входить. Позднее, уже после окончания 3-й советско-финской войны, поселок Энсо получил новое, советское, жизнеутверждающее название Светогорск. Если вы, уважаемый читатель, посмотрите на упаковку туалетной бумаги, хранящуюся в вашем санузле, то, возможно, найдете на ней надпись «Светогорский ЦБК».
Вооруженный захват комбината в Энсо немедленно поставил перед советским руководством следующую задачу — теперь надо было обеспечить надежную защиту столь ценной добычи, а для этого… Да, разумеется, для этого надо было еще раз передвинуть границу. 9 мая 1940 г. заместитель начальника Главного управления лагерей (ГУЛАГ) НКВД СССР майор госбезопасности Г.М. Орлов пишет на имя заместителя председателя СНК СССР товарища Булганина докладную записку [102]. Отметив огромное экономическое значение комбината в Энсо, товарищ Орлов переходит к конструктивным предложениям:
«Поэтому надо сделать все возможное (подчеркнуто тов. Орловым) к максимальному отдалению финской границы от этого комбината, т.к. намечающаяся в настоящее время граница не может быть ни в коем случае допустима».
Забавно. Это самое мягкое, что мог бы сказать об этой докладной человек, не посвященный в тайны кремлевского двора. В самом деле: всего лишь заместитель главного вертухая, в более чем скромном для решения таких вопросов звании майора ГБ, наставляет заместителя главы правительства по проблеме, не имеющей никакого отношения к служебным полномочиям майора Орлова, да еще и называет «ни в коем случае не допустимой» ту линию границы, которая установлена межгосударственным договором, подписанным главой правительства СССР, верным соратником великого Сталина, товарищем Молотовым. Это откуда же такая смелость, такая прыть? А еще говорят, что «при Сталине все боялись слово сказать супротив воли начальства…».