30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

Участники пленума единогласно поддержали проект нового избирательного закона и утвердили созыв сессии ЦИК СССР для его принятия на 7 июля 1937 года.

На пленуме были даны разъяснения по поводу вывода из состава ЦК упомянутых выше партийных руководителей. Все они, как и председатели соответствующих советов, исполкомов были обвинены в полном пренебрежении интересами людей и беззакониях, от которых страдало население, прежде всего, сельской местности. Слишком многие профессиональные революционеры, несменяемо сидевшие на высоких партийно-государственных постах, не справлялись со своими прямыми обязанностями. Они имели дореволюционный партийный стаж, хорошие характеристики, участвовали в Октябрьской революции, обладали заслугами в Гражданской войне, неплохо дрались против троцкистов и правых. Но прежние критерии оценки старых партийцев теперь во многих отношениях оказались недостаточны. В данное время стало необходимо, чтобы «на места устаревшего хламья, обюрократившейся или очиновничейся группы работников» выдвигались такие кадры, «которые в соответствии с основными требованиями теперешнего момента твёрдо, последовательно, разумно, со знанием дела» могли проводить политику партии.

В подтверждение этих положений на заключительном заседании пленум утвердил ещё одно предложение Политбюро — о выводе из состава членов и кандидатов в члены ЦК, исключении из партии 4 руководителей «ввиду поступивших неопровержимых данных о причастности их к контрреволюционной группировке». В их число вошли уже пониженные ранее в должностях бывший второй секретарь Ленинградского обкома М.С. Чудов, бывший председатель Леноблисполкома А.И. Струппе, бывший председатель Ленгорисполкома И.Ф. Кодацкий и бывший зам. наркома тяжёлой промышленности И.П. Павлуновский.

В этот же период в административном порядке были сняты со своих постов зам. наркома юстиции СССР Н.Н. Крестинс-кий, председатель ЦИК Азербайджанской ССР М.М. Эфендиев, нарком внешней торговли А.П. Розенгольц и председатель СНК Узбекской ССР Ф. Ходжаев (последний с исключением из партии и передачей дела в НКВД).

Однако все эти жёсткие меры не привели к желаемому результату мирной очистки авгиевых конюшен советской бюрократии, но напугали оставшихся на своих высоких постах партократов возможностью их последующего свержения. Они-то и спровоцировали массовые репрессии, к которым в своих выступлениях на пленумах постоянно призывало периферийное руководство, чтобы в возникшей кутерьме постараться сохранить незыблемым собственное положение.

Глава 10. Возникновение массовых репрессий

И вдруг всё пошло совершенно не по тому сценарию, который задумал Сталин. Как это случилось доподлинно, остаётся только гадать, поскольку не вся документальная база событий того времени сейчас имеется. Однако историку Ю.Н. Жукову, много лет изучавшему сталинские архивы, удалось выработать версию [Л.11], которой мы и воспользуемся, добавив к ней собственные исследования [Л.1].

Итак, предположительно установлено, что перед окончанием июньского 1937 года пленума ЦК первый секретарь Западно-Сибирского крайкома Р.И. Эйхе обратился в ЦК или Политбюро с инициативной запиской. Сам этот документ пока не найден, но известно принятое по нему решение. Скорее всего, в своём обращении Эйхе изложил именно те вопросы, которые были высказаны им ещё на февральско-мартовском пленуме ЦК, но они, естественно, не нашли ни понимания, ни поддержки со стороны группы Сталина. Тогда выступавший уверенно заявил, что в Западной Сибири существует «немалая группа заядлых врагов, которые будут пытаться всеми мерами продолжать борьбу». Теперь в своей записке Эйхе, вполне возможно, указал на то, что не разоблачённая до сих пор некая повстанческая контрреволюционная организация угрожает политической стабильности в крае, что особенно опасно в период подготовки и проведения избирательной кампании. Очевидно, в целях быстрой и эффективной борьбы с очагами врагов партийный секретарь просил Политбюро санкционировать создание тройки, наделённой правом выносить внесудебные приговоры, в том числе и к высшей мере наказания.

Стремление к подобному силовому решению вопросов было характерно для Роберта Индриковича Эйхе, чей жёсткий, волюнтаристский стиль работы был им не однажды продемонстрирован в подведомственном ему Сибирском крае. При этом некомпетентность его деятельности вызвала даже резкий и открытый протест большой группы сослуживцев. Однако именно все эти недовольные, а не сам партийный секретарь, сразу же были сняты со своих должностей. А ещё в 1934 году, видимо, в целях активизации хлебозаготовок Эйхе сумел истребовать себе от Политбюро право в течение почти двух месяцев выносить в качестве наказания даже смертные приговоры.

Теперь трудно установить, каким образом Эйхе удалось заставить Политбюро 28 июня 1937 года принять нигде в учётных документах не зафиксированное, хотя и имевшее канцелярский номер (протокол 51, пункт 66), решение, которое гласило:

«1. Признать необходимым применение высшей меры наказания ко всем активистам, принадлежащим к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для быстрейшего разрешения вопроса создать тройку в составе тов. Миронова (председатель), начальника управления НКВД по Западной Сибири, тов. Баркова, прокурора Западно-Сибирского края, и тов. Эйхе, секретаря Западно-Сибирского краевого комитета партии».

Вот эту дату и документ, появившиеся вовсе не по инициативе Сталина, а как раз вопреки и в противовес всей его предыдущей деятельности, следует считать началом проведения в стране массовых репрессий 1937–1938 годов. Но сам ли Эйхе догадался истребовать себе чрезвычайные полномочия для проведения намечавшейся широкой расправы? Вряд ли секретарь крайкома с двумя классами начального училища, организатор продотрядов, грабивших деревни, смог осуществить такой замысел. Однако известно, что перед июньским пленумом ЦК состоялось неформальное совещание, названное чашкой чая. Инициатором этого мероприятия был заведующий политико-административным отделом ЦК Иосиф Аронович Пятницкий (Иосель Ориолович Таршис), который созвал на негласный совет многих секретарей обкомов и крайкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Речь в кругу доверенных лиц шла о недовольстве проводившейся Сталиным политикой и о том, что имеются настроения устранить его от руководства партией. Очевидно, именно тогда была достигнута предварительная договорённость о единой позиции противодействия сталинскому курсу. Считается, что именно Таршису-Пятницкому, этому ортодоксу мировой революции, длительное время руководившему Коминтерном, принадлежала идея повязать Сталина большой кровью и тем самым, под угрозой полной дискредитации, заставить его выполнять волю старых революционеров. Однако можно предполагать: поскольку деятельность Пятницкого ещё с дореволюционных времён была связана с британскими спецслужбами, то идея кардинальной дестабилизации обстановки в стремительно развивавшейся стране была подсказана именно с туманного Альбиона. Ничего удивительного в этом нет. Если с использованием спецслужб ранее провоцировались революции 1905 и 1917 годов, крайне ослаблявшие Россию, то почему бы сейчас, в преддверии войны с намечавшимся восточным походом, на который нацеливали Германию, не устроить очередной беспредел в СССР? А потом, умело манипулируя общественным мнением, всю ответственность за кровавое побоище свалить на Сталина. Очень даже в английском стиле.

Можно предполагать, что инициативная записка Эйхе и принятое по ней решение явились лишь неким пробным действием, предназначенным для проверки, пойдёт ли сталинская группа в данном вопросе навстречу выставленным требованиям, отражавшим мнение значительной группы первых секретарей. В противном случае участники пленума, имевшие право простым поднятием рук исключать из членов ЦК и партии своих коллег, вполне способны были поставить такой же вопрос и в отношении фактических разработчиков Конституции — Яковлева и Стецкого, а осмелев, ещё и тех, кто стоял за их спиной — Сталина, Молотова, Ворошилова, Жданова, Вышинского, Маленкова и др. Во всяком случае, видимо, для выяснения позиций Кремлёвский кабинет Сталина, в котором присутствовал и Молотов, последовательно посетили 9 представителей периферийного руководства. 1 июля 1937 года на приёме побывали первые секретари Дальне-Восточного крайкома И.М. Варейкис, Саратовского крайкома А.И. Криницкий, ЦК КП(б) Азербайджана М.-Д.А. Багиров, Свердловского обкома А.Я. Столяр и Сталинградского обкома Б.А. Семёнов. 2 июля встречи продолжились с первыми секретарями Обского обкома Д.А. Булатовым, Северного крайкома Д.А. Конториным, Харьковского обкома Н.Ф. Гикало и ЦК КП(б) Киргизии М.К. Аммосовым. Из перечисленных посетителей Варейкис находился в кабинете более двух часов, Булатов — около часа, а остальные от 40 до 15 минут. Конкретное содержание проводившихся бесед не известно, но можно предполагать, что все первые секретари поддержали инициативную записку Эйхе и потребовали себе таких же полномочий. Во всяком случае решением Политбюро от 2 июля 1937 года чрезвычайные права были предоставлены всем первым секретарям ЦК нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Видимо, по настоянию посетителей кабинета Сталина обосновано такое решение было следующим образом:

«Замечено, что большая часть бывших кулаков и уголовников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшаяся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых отраслях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учёт всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки, а остальные, менее активные, но всё же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».

Сразу следует отметить, что Политбюро отнюдь не обязывало первых секретарей безусловно выполнить данное своё решение, а лишь предлагало в разрешённом правовом диапазоне сделать то, что партийные руководители сами считали необходимым. Кроме того, тройки могли применять репрессии только в отношении «наиболее враждебных зачинщиков преступлений», по своему характеру относившихся к уголовно наказуемым деяниям. При этом на организацию всего этого сложного и ответственного дела отводилось всего пять дней, при условии, что все первые секретари ещё находились в Москве и многим требовалось значительное время, чтобы добраться до места своей работы и подготовить обоснованный ответ. То есть в данное решение была заложена возможность (при желании) его невыполнения в связи с истечением отведенного срока. Однако 6 из 9 посетителей кабинета Сталина — Варейкис, Криницкий, Багиров, Столяр и Булатов — оказались первыми среди направивших в Москву на утверждение составы троек и число подлежащих расстрелу и высылке.

После циркулярно разосланного во все крайкомы, обкомы и ЦК нацкомпартий решения Политбюро от 2 июля 1937 года на местах были незамедлительно созваны традиционные партактивы для обсуждения итогов июньского пленума. Но на них не говорили об особенностях избирательной системы или о подготовке агитаторов и пропагандистов к выборам. Основное внимание было сосредоточено на предстоявшей борьбе с врагами. Так, в резолюции московского актива, на котором с докладом выступил первый секретарь Хрущёв, отмечалось: «Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов — японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей. Разоблачение, выкорчёвывание и разгром всех врагов народа является важнейшим условием проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего победоносного продвижения нашей страны к коммунизму».