300 лет

–…Около трех часов ночи. Удобно ли звонить Залевскому ?

– По делу цирка всегда удобно. Только на какие шиши я буду переговоры оплачивать? У меня валюты только вот на это, – замдиректора кивнул на практически пустую бутылку. – И хватает.

– Не беспокойтесь, – сказал «Иван Иванович», взяв с прикроватной тумбочки телефон на длинном шнуре и подав его Сидорову. – Наша организация все оплатит. Тем более, мы совершили ошибку.

5

– Что я тебе, чудаку на букву «М», перед отъездом говорил ?! – шепотом кричал в трубку Залевский. – Говорил тебе – не будет Дэйзи без Данилыча работать? Говорил?!

– Говорили, Станислав Леопольдыч, ваша правда. Признаю. Ошибался.

– «Признаю сворю ошибку, только Ленин перебил…» – шутовским тоном передразнил директор, хотя на душе у него уже вовсю скребли кошки. – Давно понять тебе пора было. Данилыч – не слоновожатый. Он просто человек божий. Не такой, как мы с тобой. Он животных понимает и они его. Душой, без всяких слов. Убедился в этом сам наконец?

– Убедился, – уныло подтвердил невидимый Сидоров. – И – что теперь делать? Я не знаю. Не знаю.

– И я не знаю. Без Данилыча нам всем тут кранты придут.

– «Нам всем, нам всем»… Я тебе что – Эмиль Кио, рукой махнуть, чтобы Данилыч у тебя в Америке сей же секунд из воздуха материализовался?!

– Ну не за секунду. Но гастроли еще больше двух недель. Можно что-нибудь придумать.

– Можно тётю Мотю, и ту по выходным, – как один из своих тигров, рычал Залевский, внутренне понимая, что замдиректора не так уж и виноват, действовав под партийным нажимом. – Но я не волшебник.

– Да, но придумайте что-нибудь, ведь вы умный человек.

– Подумаю, – ответил директор, чувствуя, как растекается боль в области сердца.

– И вот еще Иван Иваныч вам хочет…

– А вот со своим сексотом сам разбирайся, пся крев! – рявкнул Залевский и, бросив трубку, повторил еще раз. – Пся крев, холера ясна!

Чем исчерпал запас польских ругательств, которые уже все перезабыл.

Запахнув полы ночного халата, он прошел на кухню. В темноте открыл шкафчик, отыскал валокордин, накапал стопку, выпил, морщась от вони.

Подумав, запил глотком коньяка прямо из бутылки. Потом вышел на балкон и наконец закурил.

Внизу тихо светилась огоньками ночная Москва. Умиротворенная и спокойная. Которой не было дела до проблем его цирка. До слонихи, объявившей забастовку. Причем не где-нибудь, а за десять тысяч верст, где на нее никто не мог повлиять.

Он осторожно прошел в спальню.

Среди ночи все равно ничего не подлежало исправлению.

Даже если и предстояло что-то делать, то сначала требовалось отыскать самого Александра Данилыча.

Который, разлучившись со слонихой, сразу запил горькую и с тех пор ни разу не появлялся в цирке. Махнув на все.

А ведь перед этим держался, – вспомнил директор. – С самого шестьдесят восьмого года, как Новака убрали, не запивал. Потому что ответственный человек и знал, что без него Дэйзи не может. А теперь…

– Матка боска…– пробормотал он, ложась в постель.

– Оставь свою матку боску в покое, она тебе не поможет, – раздался из темноты неожиданно ясный голос жены. – Ты в этой стране такой же поляк, как я немка. Я все слышала и все поняла. Промашку дали с Данилычем, сразу было ясно. Но разве этим остолопам в Кремле что докажешь? И что будем делать?

Она зажгла бра и села на кровати. Жена так и сказала – что будем делать, поскольку цирк был для нее такой же жизнью, как и для мужа.

– Не знаю, Ева, – беспомощно ответил Залевский. – Допустим, я завтра отыщу Данилыча. Допустим – во что не очень верится – удастся решить проблему с загранпаспортом. Но… До Америки пароходом четыре дня; и когда еще этот пароход уйдет? Так вся неделя ухнет. И мы ничего не успеем. То будет полный крах. Позор нам все. И конец нашему цирку.

– Подожди, Стась, не кипятись. Знаешь что… Ты должен позвонить Бурцевой.

– Бурцевой?.. Но как министр культуры может помочь мне с доставкой Данилыча в Америку?

– Не забывай, она не просто министр культуры. Но еще и член Политбюро. А это значит, у нее очень большие возможности.

– Член Политбюро партии большевиков. Тьфу. Ну и что? Я же не коммунист. И бывший поляк к тому же.

– Ну и что? Я вовсе бывшая немка, и то не плачу. Она была на нашем представлении и ей очень понравилось.

– Мало ли их всяких к нам в цирк таскалось, – вздохнул Залевский.

– Нет. Я помню, как она спрашивала о наших животных. К тому же на ней был великолепно пошитый темно-синий костюм.

– Ева, ты рехнулась вместе со мной, матка боска Ченстоховска… Ну какое отношение имеет ее темно-синий костюм к нашему Данилычу?

Конец ознакомительного фрагмента.