325 000 франков
Шрифт:
Поль Морель умирал от желания узнать тайну Бюзара. Ради чего идет он на такие жертвы, чтобы за шесть месяцев скопить триста двадцать пять тысяч? Он пригласил Бюзара в кафе.
– Рюмку коньяку, - заказал Поль Морель.
– Клубничный сироп с минеральной, - попросил Бюзар.
Но тут же передумал. К чему обрекать себя на воздержание, раз он больше не будет заниматься спортом?
– Мне тоже коньяку, - сказал он.
Только сейчас до сознания Бюзара дошла эта сторона задуманного им предприятия. Отныне он уже выбыл из когорты героев, которые добровольно отказываются от мелких удовольствий. И это
Морель сразу догадался, чем они вызваны. Когда Бюзар внезапно передумал и заказал себе коньяк, мысли Мореля заработали в том же направлении. И сейчас он тоже чуть не прослезился. По существу, Поль не такой уж скверный человек. Порывшись в бумажнике, он обнаружил всего пять тысяч франков.
– Держи, - сказал он Бюзару, - за мной остается двадцать пять тысяч... Я буду отдавать тебе по пять тысяч в месяц... Честное слово... Хоть на несколько дней меньше проторчишь у машины.
– Спасибо, - холодно поблагодарил Бюзар.
– Ты мне объяснишь в конце концов, зачем тебе так нужны эти триста двадцать пять тысяч?
– Я хочу жить сегодня!
– резко ответил Бюзар.
4
Бюзар сменил брессанца. Потом, отработав свои четыре часа, поужинал дома. Был четверг, и он, как обычно, в девять часов вечера отправился к Мари-Жанне. Все двери и окна в доме были закрыты. Он постучался. Нигде не заметно было света, никто не отвечал.
Полчаса Бюзар простоял возле барака у Сенклодской дороги, опершись на свой велосипед. Пришла от соседей мать Март Жанны. Нет, она не знает, где ее дочь. Она ее не видела с самого утра.
– Зайдите и подождите.
Но Бюзар предпочел побыть на свежем воздухе. Мать Мари-Жанны разглядывала его.
– Значит, вы пошли работать на пресс?
– Другого выхода не было...
Мать не спускала с него глаз. Он заметил, что у нее живой, умный взгляд. До сих пор он не обращал на нее никакого внимания: она была только матерью Мари-Жанны, женщиной, не имеющей определенных очертаний, некой абстракцией. Впервые ему пришло в голову, что Мари-Жанна, должно быть, поверяет ей свои тайны, советуется с нею, что в жизни женщины существуют не только любовные дела.
– А на проезжей дороге, на этом шоссе, вам кажется, вы будете счастливее?
– Здесь не жизнь.
– И Бюзар показал на бараки, на строения бывшего кирпичного завода, на болото.
– Переменить место это еще полдела.
– Это желание Мари-Жанны.
– Она сама толком не знает, чего хочет.
Он даже и вообразить не в силах был, что можно так говорить о Мари-Жанне, и живо возразил.
– Если уж она что задумала...
– Мари-Жанна в основном научилась понимать, чего она не хочет, прервала его мать. На ее лице промелькнула насмешливая улыбка.
– Так вы не зайдете?
– Нет, спасибо. Лучше я загляну позже.
Бюзар сел на велосипед и поехал домой. Мари-Жанна
только что заходила к нему и оставила письмо."Дорогой мой Бернар, сейчас я разговаривала с Шатляром. Чего ты ему порассказал? Как это некрасиво с твоей стороны. Ты-то хотел, а я никогда не хотела, мог бы об этом вспомнить. Я знаю, что ты мне на это скажешь, потому что Шатляр мне все объяснил. Но все равно твое поведение непростительно. Когда врут в таких вещах, то врут во всем, и мне ты тоже будешь врать.
Я предпочитаю, чтоб ты больше не приходил ко мне. Я знаю, что тебе будет тяжело, но сейчас это пройдет менее болезненно, чем позже.
В снэк-бар поезжай с другой или вообще не берись за таков дело, и это избавит тебя от многих неприятностей.
Я все обдумала и поняла, что я тебя не люблю. Лучше сказать это совершенно откровенно. Я думала об этом еще до разговора с Шатляром и пришла к тому же выводу, но не решалась тебе признаться. Я хорошо к тебе отношусь, но я тебя не люблю. Это правда.
Кстати, я тебе никогда и не говорила, что люблю тебя. Хотя ты много раз просил меня об этом. А что касается нашей женитьбы, то ты так настаивал и столько всего сделал, что я в конце концов дала согласие. Но теперь все кончено. Так будет лучше для нас обоих.
Знаю, что ты станешь меня осуждать. Но что же делать? Лучше это, чем испортить тебе жизнь.
Я буду по-прежнему хорошо к тебе относиться, но сейчас нам разумнее не встречаться больше.
Мари-Жанна".
Бюзар сунул письмо в карман.
– Милые уже побранились?
– спросила его сестра Элен.
– Мари-Жанна тебе что-нибудь сказала?
– Чего захотел! Разве у нее узнаешь, что она думает. А вот у тебя такой вид, будто ты проиграл этап с раздельным стартом.
Подтрунивая над братом, Элен любила пускать в ход спортивную терминологию, безбожно перевирая ее.
– Мари-Жанна просто переутомилась, - ответил Бюзар.
– Вот и все. Я немного проветрюсь и сразу же отправлюсь на фабрику. А ты оставь мне чего-нибудь пожевать к четырем часам утра, когда я вернусь.
Он снова сел на велосипед и поехал в горы, ко мне. После гонок я виделся с ним два раза. В понедельник в больнице, тогда у нас с ним завязались дружеские отношения. И вчера в бистро у Серебряной Ноги он мне подробно рассказал о своем плане, обо всех затруднениях и о том, как ему удалось их преодолеть.
Бюзар приехал к нам весь взмыленный в одиннадцатом часу вечера. Он молча протянул мне письмо Мари-Жанны. Я прочитал его и передал Корделии.
– Не огорчайся. Сделай вид, что ничего не произошло, - посоветовал я Бюзару.
– Завтра она тебе скажет нечто противоположное.
– Вы ее не знаете!
– Никогда не следует принимать за чистую монету слова любимой женщины.
– Не слушайте его, - вмешалась Корделия.
– Во-первых, он пошляк. Кроме того, он говорит вовсе не то, что думает.
– Если ты в самом деле дорожишь этой девушкой, поступай, как я тебе советую, - настаивал я.
– Не отвечай на ее письмо. Не ходи к ней. И не пройдет недели, как она сама прибежит за тобой.
– Не верьте ему, - прервала Корделия.
– Он скоро начнет хвастаться, что знает средство, как заставить женщину раболепствовать перед мужчиной. Но все это вранье. Он сам в это не верит. Он просто-напросто пошляк.