33 рассказа о китайском полицейском поручике Сорокине

– А ваша редакция… там должны были понимать, что оставаться в России так опасно для вас.

Элеонора улыбнулась:

– Конечно, они понимали, но, наверное, я хороший журналист, только мне плохо давалось описание военных действий, поэтому ваш генерал мне очень помогал.

– Андогский, – тихо промолвил Сорокин, он внимательно посмотрел на Элеонору и сказал: – Он где-то здесь!

– Я знаю, – так же тихо промолвила мисс Боули. – Из Казани мы вместе с ним переехали в Омск, и я была аккредитована при вашем Верховном… но журналисту нельзя только ехать в поезде и смотреть в окно.

– И что случилось дальше?

– На маленькой станции я сошла; рядом стоял другой поезд без локомотива, и там были люди, они болели, голодали, им было холодно, и никто не мог им помочь, и я стала с ними разговаривать… – И ваш поезд ушёл!

Элеонора кивнула.

– А чем вы питаетесь, что едите? – спросил Сорокин вдруг и почему-то по-русски.

Элеонора опустила голову.

– Вам помогают эти?.. – Сорокин кивнул в сторону соседей.

Она опустила голову ещё ниже.

– Огурцов! Фельдфебель! – крикнул Сорокин фельдфебелю, который уже пристроился на идущих сзади санях.

Тот скинул ноги и подбежал.

– Надо взять её на довольствие, понял?

– Как есть понял, ваше благородие, как не понять! Так я уже и сам подумал, и даже меру для неё приготовил! Так оне и сейчас небось голодные? – Всё это Огурцов говорил со смешком, громко, почти кричал.

Сорокин увидел, что англичанка смотрит на фельдфебеля со страхом, он понял, что ей неудобно перед соседями, которые подкармливали её…

– Сколько вы с ними едете? Сколько дней?

– Одну неделю, – не поднимая глаз, ответила Элеонора.

– Вот что, Михалыч! – Сорокин снова обратился к фельдфебелю и увидел, как у того от такого уважительного обращения улыбка стала необъятной. – Что у нас в казне? Есть что-то?

– Есть, ваше благородие, чехи до неё не добралися!

– Присядь пока. – И поручик показал на настил. – Уважаемый! – крикнул он вознице.

«Уважаемый» обернулся, это был широколицый мужик с седой рыжей бородой.

– Сколько я вам должен за прокорм этой дамы?

– Дак, барин, сколь не жалко!

Сорокин глянул на Огурцова:

– Столкуйся с ним!

Огурцов соскочил с саней и проорал:

– Столкуюсь, как есть столкуюсь, ваше благородие!

Сорокин взял верхний мешок с поклажи, он был мягкий, и подложил его под локоть. Он глянул на Элеонору и удивился её взгляду: леди Энн смотрела так, что у Сорокина поползли по спине мурашки.

– Что случилось? Что с вами? – Он увидел, что по её щекам катятся слезы. – Да что вы так волнуетесь? Обычное дело – в таком положении помочь.

Элеонора вынула из рукава белый батистовый платочек и приложила его к щекам.

– Вы милый, Мишя, вы – джентльмен.

– Что вы, мисс… леди Энн! – ответил Сорокин и понял, что он вот уже полчаса разговаривает с этой женщиной, но даже не разглядел её, но тут же и понял, что это было сложно. Закутанная в громадную, с чужого плеча мужскую крытую шубу, она была как в коконе, над которым была голова, обвязанная поверх каракулевой шапки платком, а снизу из-под шубы торчали носки шнурованных ботинок. Она сидела поджав колени и опершись на большой мешок, который на ухабах, когда сани переваливались с боку на бок, сползал, и Элеонора постоянно его поддёргивала. На него смотрели тёмно-карие глаза, как у его прабабушки-татарки, и на щёку выбивалась прядка чёрных волос. Элеонора её заправляла, но она снова выбивалась. Она была не похожа на англичанок, которых представлял себе Сорокин и которых видел в детстве, когда у него одна за другой были две гувернантки: блондинка мисс Дороти и медно-рыжая миссис Элизабет.

– А откуда вы так хорошо знаете английский язык и с таким хорошим произношением? – спросила Элеонора, она заметила, что Сорокин разглядывает её.

Поручик смутился – это было неприлично, так разглядывать молодую женщину.

– У меня в детстве были гувернантки, англичанка и шотландка.

– Теперь понятно! А где вы родились?

– В Омске.

– А кто ваши родители?

– Папа был хлеботорговец, гласный городской думы… – Он принадлежал к какой-нибудь партии?

– Да, он был известным в Сибири конституционным демократом…

– Кадет!

– Да, по-нашему это будет – кадет!

– Вы так рассматриваете меня, я не похожа на англичанку?

Сорокин смутился ещё больше:

– Нет, но!.. Извините!

– Я знаю, я не похожа на англичанку. – Она улыбалась, на её щеках уже высохли слёзы. – Вы такой… сколько вам лет?

– Двадцать, через две недели будет двадцать.

– 28 февраля? В пятницу!

– Да!

– Как ваша мама успела… чтобы не 29 февраля, вы же родились в високосный год… 1900-й!..

– Да!

– А вас всё же удивляет, что я не похожа на англичанку! – Элеонора смотрела на Сорокина, и её глаза смеялись. – Мой дедушка женился на индианке.

– Он служил в колониях?

– Да, только он не решился привезти её на острова, и моя мама родилась в Индии, а вышла замуж за английского лейтенанта Боули.

– Это ваш папа?

– Да!

– И вы родились?..

– В Лондоне.

Завязывался разговор, Сорокину было интересно, он уже видел, что леди Энн по-своему очень красива, говорить с ней было легко, поручик даже не заметил, что английский язык, на котором он не говорил уже несколько лет, как ушёл на германскую, даётся ему свободно, так, что он произносил слова не задумываясь.

Вдруг подскочил Огурцов.

– Ваше благородие, вон, – он показал рукой в конец обоза, – верхие скочуть, може, тормознём их, авось патронами разживёмся…

Сорокин был раздражён тем, что Огурцов прервал его беседу с леди Энн, но быстро понял, что тот говорит дело.

– Так попросишь или что-то предложишь взамен?

– Сперва так попрошу, а коли заартачатся, так и предложить можно.

– Что же ты им предложишь?

– Дак у нас панорама имеется антиллерийская, можа, им сгодится, да бинокля немецкая, ещо с фронта за собой таскаю.

– И не жалко?

– А как в бой иттить, так с чем… ими, что ль, отмахуваться, а патроны-т пригодятся… куда как!

Верховые быстро приближались по обочине, лошади шли резво и забрасывали сани беженцев снежками из-под копыт. Сорокин разглядел, что на первой лошади был офицер, а на второй некто, одетый в офицерскую папаху и гражданское чёрное пальто, подпоясанное ремнём.

– Ну, давай, только смотри, чтоб не смяли! – крикнул он фельдфебелю, но было поздно, Огурцов уже бежал навстречу верховым и размахивал руками. Верховые кричали «В сторону!», а Огурцов им «Стойтя! Стой, говорю!». Передний крикнул «С дороги!», натянул вожжи, когда Огурцов уже был почти под копытами; лошадь упёрлась передними ногами и стала приседать на задних, всадник замахнулся плёткой, но Огурцов схватился за уздечку и спрятался под головой лошади.