33 стратегии войны

Хотя к террору как стратегии могут прибегать и большие армии, и даже целые государства, с наибольшей эффективностью его используют малочисленные группировки. Причина проста: применение террора, как правило, подразумевает готовность к расправе над невинными гражданами во имя великого блага и каких-то стратегических целей. Как правило, за редкими исключениями, такими как монголы, военачальники не испытывали желания идти на подобные меры. Руководители государства, практикующего массовый террор по отношению к собственному населению, выпускают джинна из бутылки и порождают хаос, справиться с которым впоследствии будет весьма трудно. Но перед малочисленными группами такие проблемы не возникают. Их так немного, что и речи не может быть о развязывании военной кампании или даже о ведении партизанской войны.

Террор — это их единственная стратегия, крайняя мера. Они имеют дело с превосходящим их силой противником — положение нередко бывает отчаянным. При этом у них, как правило, имеется общее дело, некая идея, которой они фанатично преданы, ради которой способны на все. Этические доводы тускнеют в сравнении с этой идеей. А творить хаос — часть их стратегии.

На протяжении многих столетий терроризм был ограничен в выборе средств: меч, нож, ружье, все орудия индивидуального уничтожения. Затем, в XIX веке, произошло событие, положившее начало терроризму в той его форме, которую мы видим сегодня.

В конце 1870-х годов группа русских радикалов-революционеров, «Народная воля», стала изготавливать бомбы для борьбы с царским режимом. Из соображений конспирации они не принимали новых членов в свой небольшой кружок, одевались скромно и неприметно, ничем не выделялись из толпы. Меры, которые принимали против них, оказывались недейственными. В 1880 году, после нескольких удачных покушений на членов правительства, народовольцам удалось взорвать бомбу в Зимнем дворце, царской резиденции в Санкт-Петербурге. На следующий год была предпринята еще одна попытка покушения, в результате которой был убит император Александр II. Правительство ответило репрессиями и ужесточением режима, превратив Россию в настоящее полицейское государство. Тем не менее в 1887 году Александр Ульянов — родной брат Владимира Ленина и народоволец — вместе с товарищами готовил покушение на Александра III.

Ульянов был арестован, «Народная воля» прекратила свое существование, но группа уже совершила нечто, что наложило отпечаток на всю последующую историю человечества: она подняла волну терроризма во всех концах света, включая и Соединенные Штаты, где анархистами были убиты президенты Джеймс Гарфилд в 1881 году и Уильям Мак-Кинли в 1901 году. «Народная воля», можно сказать, дала рождение всем основным элементам современного терроризма. Благодаря усилиям народовольцев окончательно вырисовалось лицо современного терроризма. Группировка полагала, что бомбы предпочтительнее ружей и кинжалов, поскольку производят больший эффект и способствуют более сильному устрашению. Народовольцы верили, что если убьют достаточное количество губернаторов и министров, а тем более уничтожат самого царя, то режим не устоит, он рухнет в бесплодных попытках защитить себя. Даже реакция и репрессии играли, по сути дела, на руку террористам, вызывая глухое недовольство, ведущее в итоге к страстно желаемому ими событию — революции. Тем временем о «бомбистах» писали в газетах, косвенно способствуя популяризации их идей и привлекая на сторону народовольцев сочувствующих во всем мире.

«Народная воля» целилась в правительство, но с готовностью шла на то, чтобы в результате терактов погибали и обычные люди. Падение царского режима, считали они, стоит нескольких жизней, к тому же бомбы наносят меньший урон, чем их кровавая альтернатива — гражданская война. Зато «Народная воля» покажет всем, что царизм — вовсе не тот несокрушимый монолит, каким он себя представляет: царизм уязвим, с ним можно совладать. Члены группировки осознавали, что рано или поздно режим уничтожит их, но готовы были умереть за свои идеи.

Народовольцы поняли, что с помощью одного, в общемто малозначительного события, взрыва бомбы, можно запустить цепную реакцию: страх, вызванный у властей, приводит к ужесточению режима и репрессиям, это приносит известность группировке террористов, вызывает симпатии к ним в обществе и усиливает непопулярность правительства, следствием становится дальнейший рост радикализма, а это ведет к новому витку репрессий — и этот цикл многократно повторяется по нарастающей, приводя в итоге к революционной вспышке. «Народная воля» была небольшой и довольно слабой организацией, и все же простые, но эффектные акты насилия давали ей возможность сеять хаос, создавая у общества и власти обманчивое впечатление мощи. На самом деле ее слабость и малочисленность придавали своеобразную остроту, пьянили: государство, не считаясь с невероятными затратами, использовало тысячи агентов и полицейских, чтобы справиться с небольшим, однако именно благодаря этому мобильным и неуловимым кружком, на стороне которого были такие преимущества, как быстрота, неожиданность и непредсказуемость. Мало того что преследование властей придавало террористам ореол героев — из-за неравного соотношения сил сражаться с ними было почти невозможно.

Подобная асимметрия подводит войну к ее крайнему выражению: горстка людей ведет военные действия против огромной силы, несметных полчищ, используя свою малочисленность и убежденность как род оружия. Причина, по которой терроризм столь привлекателен для многих и так могуществен, заключается в том, что террористы в случае поражения теряют неизмеримо меньше по сравнению с противостоящими им армиями, в случае же успеха они добиваются многого.

Часто приходится слышать, что террористы, подобные народовольцам, обречены на поражение: способствуя введению жестких репрессий, они играют на руку властям, которые могут воспользоваться неясной — и необязательно реальной — угрозой, чтобы ужесточить режим в стране. Но это рассуждение не учитывает их истинные цели и неверно трактует терроризм. Народовольцы вызвали сочувствие и интерес к своим идеям у миллионов русских, а их методам начали подражать во всем мире. К тому же им удалось всерьез расшатать царский режим. Руководство страны реагировало неумными деспотичными мерами, репрессиями, тогда как нужно было начинать реформы в стране — только этим царизм еще мог продлить свое существование. Подавление же свобод, репрессии привели к образованию новых революционных организаций, а впоследствии, как мы знаем, и к развитию коммунистического движения.

По существу, террористы бросают камень, чтобы вызвать горный обвал. Если провокация не удастся и лавина не сойдет, они не несут потерь, за исключением разве что собственных жизней, которые они с радостью готовы принести на алтарь своего дела. Если же удается вызвать кровопролитие и хаос, у террористов появляется власть, они начинают управлять ходом событий. Нередко террористы реагируют на затянувшуюся статичную ситуацию, в которой блокируются любые движения, любые изменения. В отчаянии они пытаются изменить сложившееся положение вещей.

Было бы ошибкой оценивать войны исключительно с точки зрения победы или поражения, ведь и в том и в другом случае есть свои оттенки и переходные ступени. Немногие победы, одержанные на протяжении человеческой истории, можно считать полными или принесшими длительный и окончательный мир. Также лишь немногие поражения привели к окончательному развалу. Способность повлиять на существующее положение, вызвать изменения, достичь пусть не конечной, но промежуточной цели — вот что делает терроризм столь притягательным, особенно для тех, у кого нет возможностей и сил на большее.

Терроризм, кстати, может быть вполне эффективно применен для решения такой задачи, как привлечение общественного внимания к себе и своему делу. Когда эта цель достигнута, внимание общественности можно превратить в серьезную политическую силу. Когда палестинские террористы в 1968 угнали израильский самолет компании «Эль Аль», они привлекли к себе внимание средств массовой информации во всем мире. В последующие годы они совершали все новые террористические акты (достаточно вспомнить хотя бы печально известное нападение на олимпийскую деревню в Мюнхене в 1972 году), известия о которых мгновенно облетали весь мир. Понятно, что в большинстве неарабских стран все эти события не вызывали к ним ничего, кроме ненависти, однако они готовы были через это переступить. Как заметил писатель Брайан Дженкинс: «Повстанцы сражались в Анголе, Мозамбике и Португальской Гвинее в течение четырнадцати лет, применяя стандартные приемы партизанской войны. Мир едва обращал внимание на их борьбу, тогда как палестинские коммандос, примерно равные им по численности, но применявшие террористическую тактику, очень быстро стали одной из серьезнейших проблем».

В мире, где правит внешнее, в котором ценность и значение вещей определяются тем впечатлением, которое они производят, терроризм способен обеспечить кратчайший и весьма эффектный путь к известности — и террористы, понимая это, стараются приспосабливать акты насилия для нужд средств массовой информации, и в первую очередь телевидения. Они стараются выглядеть слишком омерзительными, слишком ужасными, чтобы можно было их проигнорировать. Репортеры и обозреватели могут сколько угодно твердить, что действия террористов шокируют и внушают им отвращение, однако они бессильны: их задача — распространять новости, но, по сути дела, они распространяют вирус этой заразы, содействуют террористам, обеспечивая им широкую рекламу. Репортажи о терактах не остаются незамеченными — они привлекают внимание слабых, лишенных власти, извращенные идеи террористов притягивают к себе внимание нового поколения.