№333, или Притворись, что любишь 2

Припоминаю, среди наших раньше ходили байки о том, что одну из девушек держали в белой комнате несколько недель. Кормили внутривенно, как-то ухаживали, но в сознание не приводили. Джентльмену нравилось, что она оставалась бессловесной и обездвиженной, почти мертвой. Не знаю, возможно такое или нет, но люди же как-то остаются живыми в коме, так что, наверное, возможно. Но не думаю, что после такого длительного заточения можно сохранить разум. Хотя кого интересует наш разум?

«Твое тело — не твое дело!» — крутятся в голове слова гипнотерапевта.

И тут кодовое слово гремит в ушах колокольным звоном:

— Genug!

Я будто восстаю из могилы. Очертания белой комнаты исчезают, забываются, открываю глаза и... не верю тому, что вижу. Закрываю их, с силой жмурюсь в надежде, что это обман зрения, что мне показалось, но, когда распахиваю веки, картина не меняется. Передо мной абсолютно счастливая и при этом совершенно безумная рожа Романа Войтова!

— Привет, милая! Я же обещал, что заберу тебя… — говорит он всё тем же хриплым, механическим голосом.

Открываю рот, чтобы заверещать, и затыкаю его ладонью, из последних сил давлю в себе панику. Пытаюсь нормально вздохнуть, но воздух будто отравлен Войтовым. В нем больше нет кислорода… Такое чувство, словно меня не до конца включили. Меня начинает трясти, а Роман тут же хлопает ладонью по моей щеке и громко требует:

— Дыши!

Потихоньку-помаленьку наполняю легкие воздухом. Пытаюсь понять, где я и что со мной происходит.

Роман держит меня на руках, сам сидит на небольшом диване. Мы находимся в крохотной комнате, хотя обстановка здесь очень даже роскошная. Вдруг замечаю, что пейзаж за окном движется. Кажется, мы в доме на колесах, куда-то едем. Комната отделена от водительской кабины плотной перегородкой. И на верхушке этой перегородки висят электронные часы.

«Час дня… — замечаю тут же. — Это сколько же прошло времени?! Натан вернулся рано утром, и тогда же я оказалась на улице, а сейчас уже за полдень!»

Значит, едем уже много часов! И сейчас мы можем быть где угодно…

В этот момент чувствую, что Роман плотнее прижимает меня к себе. Невольно морщусь от омерзения.

— Ты в порядке? — начинает хмуриться Роман. Выражение счастья пропадает с его рожи как и не бывало.

«Нет, урод ты паршивый, я не в порядке!» — хочу закричать и боюсь, что эти мысли без труда читаются на моем лице.

Некоторое время после выключения мне сложно себя контролировать, так было всегда. Кроме того, у меня давно не было практики, если не считать того, что произошло в доме Трубачёвых. Однако я как никто знаю, насколько важно Войтову получить от меня именно ту реакцию, которую он придумал в своих больных мечтах.

Чтобы скрыть явно проступающее омерзение, усиленно изображаю недомогание.

— Элена! Элена… — Роман усиленно меня трясет. — Знал же, что этот гипноз жуткая дрянь! Ты в порядке?

— Мне очень нехорошо…

Пытаюсь изобразить вымученную улыбку и дать ему хоть тень того, что он от меня хочет:

— Рома… я так рада, наконец-то я тебя вижу…

В этот момент он с облегчением выдыхает.

— Я знал… Я чувствовал, что ты меня ждешь! Знаешь, Элена, если бы я хоть заподозрил, что это не так, что ты счастлива с тем уродом, я бы убил тебя, а потом и себя! Но ты была несчастлива! Я видел слезы на твоих глазах… Милая, со мной ты никогда не заплачешь! Ты правда ждала меня, Элена?

— Каждый день… — с силой выдавливаю из себя.

«Каждый день молилась о том, чтобы тебя прибили за решеткой!»

— Я верил, что твои последние слова тогда в тюрьме были правдивы… — хрипит он. — Я знал…

На некоторое время Роман замолкает, а потом выливает на меня поток не слишком связанных мыслей:

— Теперь всё… теперь мы заживем по-другому… У меня кое-что было, Элена! Кое-что удивительное… В тюрьме я попал в лазарет и там повстречал ее… Ту, которая меня излечила! Я теперь могу по-другому, Элена! Я могу! Точнее, с ней я почти смог, медсестра помогала мне рукой и губами, и я достиг…

До меня не сразу доходит, о чем он.

«О боже… Кто-то ему подрочил! Интересно, по собственной ли инициативе? Хотя вряд ли, скорее всего, подкупил…»

— Прости, милая, прости, я не подумал, тебе наверняка больно это слышать… Ведь я фактически изменил… Но теперь мы можем решить нашу с тобой маленькую проблему…

«Это он так называет свою импотенцию? Маленькая проблема?»

— Мы с тобой теперь сможем по-настоящему, без игры и до конца… Мы можем…

Он кладет руку мне на бедро. Чувствую рвотный позыв невероятной силы, в то же время не скидываю его клешню. Четко понимаю — если начну сопротивляться, он озвереет, как раньше. Чем закончится потасовка в таком маленьком пространстве? Ничем хорошим! Для меня так уж точно.

Смотрю на него с максимальным количеством поддельной любви во взгляде. Настоящей он, похоже, никогда не видел, поскольку не отличает… И старательно меняю тему беседы:

— Ромочка, а почему у тебя такой механический голос? Ты болен?

Его лицо моментально грубеет, почти жалею, что спросила.

— У меня была травмирована гортань…

— О боже! Как же это вышло? — старательно изображаю беспокойство.

— Надрыв голосовых связок, — разъясняет он, еще крепче прижимая меня к себе. — Во время драки один уголовник уперся коленом мне в горло… Всё это твоя вина! Я из-за тебя попал в тюрьму!

Он с силой сдавливает меня, больно впечатывает пальцы в мое плечо. Вырваться не смогу, даже если очень постараюсь.

— Ромочка, прости… — пищу сдавленно.

И он отпускает, благодушно поясняя:

— Я за это тебя давно простил… Нам с тобой очень повезло, Элена! Мой бухгалтер — гений! Всё-таки удалось вернуть доступ к офшорам, а потом и выйти на нужных людей… Конечно, потратился, но теперь я свободен! Не беглец от правосудия, а настоящий свободный человек!

— Как тебе это удалось?

— Когда вышел на нужных людей, прокурор пошел на сделку при условии, что я сдам кое-кого… Не твоя забота, Элена! Главное — всё закончилось, и теперь я своего не упущу. Мы поженимся! Будем жить как в шоколаде!

Во рту прочно поселяется не пойми откуда взявшийся привкус какао, много лет его не пила… До такой степени резкий, что снова начинает ужасно мутить.

— Мне надо в туалет… — тихо прошу.

— Конечно, милая… Конечно!

Он позволяет мне встать с его колен, но держится рядом. Встает возле крошечной уборной. Когда закрываю дверь, кажется, всё равно слышу его тяжелое дыхание. Похоже, его совсем не смущает такая слышимость. Даже здесь никакого уединения. Хочу закричать что есть мочи, но не могу позволить себе даже тихо всплакнуть. Лишь две беззвучные слезинки — вот и всё. Считай, оплакала свою спокойную жизнь, больше ее у меня не будет, если вообще выживу.