3том. Красная лилия. Сад Эпикура. Колодезь святой Клары. Пьер Нозьер. Клио
Шрифт:
Но донья Мария д'Авалос твердила свое:
— Если он не будет здесь через четверть часа, я отошлю тебя к твоим братьям в горы. Слышишь, кормилица!
Когда герцог Андрии пришел, она бросилась обнимать и целовать его, не помня себя от восторга.
— Повелитель мой, — говорила она, — день сулит нам много радости, а ночь еще больше. Я не отпущу вас до рассвета.
И они тотчас принялись целоваться и расточать друг другу нежности. А затем, сняв одежды, легли в постель и так долго не могли насытиться ласками, что сумерки застали их в объятиях друг друга. Оба они очень проголодались, и донья Мария достала из свадебного ларя пирог с курицей, цукаты и фляжку вина, запасливо припрятанные ею. Пока они угощались вволю со всевозможными милыми шалостями, взошла луна и так дружелюбно заглянула в окошко, что им захотелось поздороваться с ней. Стоя на балконе, они дышали благодатной свежестью ночного неба и
— Скорее, донья Мария, надо выпрыгнуть в окно!
Но, выйдя на балкон и перевесившись через перила, он увидел, что улица оцеплена и вся ощетинилась остриями пик.
Тогда он вернулся в комнату к донье Марии, и она сказала ему:
— Все кончено! Но я ни о чем не сожалею, дорогой мой повелитель!
— В добрый час! — ответил он.
И торопливо натянул чулки.
А между тем снаружи с такой силой колотили в дверь, что она вся сотрясалась и доски уже начали расходиться.
— Хотел бы я знать, кто же предатель, выдавший нас, — сказал еще герцог.
Но не успел он надеть башмаки, как створка подалась и в комнату, потрясая факелами, ворвались вооруженные люди. Находившийся среди них князь Венозский кричал:
— Смерть любезнику! Бей! Бей!
Герцог загородил собой кровать, где находилась донья Мария, и оборонялся от трех мужчин, которые набросились на него (всего князь привел шестерых своих приближенных и слуг). Хотя свет факелов слепил ему глаза, герцог Андрии успешно оборонялся и сам нанес несколько сокрушительных ударов. Но, споткнувшись о посуду, которая валялась на полу вместе с остатками пирога и сластей, он упал навзничь. Лежа на спине и чувствуя у горла лезвие шпаги, он схватил шпагу левой рукой; нападающий хотел выдернуть ее и отрезал ему три пальца, шпага при этом согнулась. А когда герцог Андрии оторвался от пола плечами, пытаясь подняться, один из убийц нанес ему сильный удар по голове и размозжил череп. Тогда все шестеро накинулись на него и с такой яростью поспешили его добить, что изранили друг друга.
Когда с ним было покончено, князь Венозский приказал своим подручным не трогаться с места, а сам направился к донье Марии, которая продолжала сидеть на кровати, и острием шпаги загнал ее в угол, к свадебному ларю. Приставив к ее груди клинок, он крикнул:
— Puttana! [404]
Она устыдилась своей наготы и попыталась натянуть на себя одеяло, которое свешивалось с кровати.
Но он не пустил ее, поранив при этом ей бедро острием шпаги.
Тогда она прижалась к стене и ждала, прикрывшись руками.
404
Шлюха (итал.).
А он, не переставая, кричал:
— Puttaccia!
Ей стало страшно, почему он не убивает ее. Заметив это, он злорадно спросил:
— Тебе страшно?
Но она, указывая на безжизненное тело герцога, ответила ему:
— Глупец, чего мне теперь бояться?
Чтобы скрыть страх, она постаралась припомнить песенку, которую часто пела до замужества, и принялась насвистывать ее сквозь зубы.
Разъярившись от того, что она бросает ему вызов, князь вонзил острие ей в живот и крикнул:
— Ах ты, sporca puttaccia!
Она перестала петь и сказала:
— Синьор, я два года не была у исповеди.
Эти слова озадачили князя Венозского: если Мария умрет без покаяния, она, чего доброго, явится к нему ночью и увлечет за собой в ад.
— Позвать к вам духовника? — спросил он.
Она задумалась, а потом покачала головой:
— Бесполезно! Мне нет спасения! Я ни в чем не раскаиваюсь. Я не хочу и не могу раскаиваться. Я люблю, люблю его! Пустите меня. Я хочу умереть в его объятиях.
Внезапным движением она отстранила шпагу, одним прыжком очутилась возле окровавленного тела молодого герцога и, упав на него, сжала его в объятиях.
Князь Венозский хотел было сперва поизмываться над ней, а потом
уж убить ее, но при виде этого зрелища он вышел из себя и пронзил ее тело клинком. Она вскрикнула: «Иисусе!», перевернулась, вскочила, выпрямилась во весь рост и, содрогнувшись, упала бездыханная.Он нанес ей еще несколько ударов в живот и в грудь. Затем, указывая слугам на трупы, распорядился:
— Бросьте эту падаль к подножью парадной лестницы и откройте настежь входные двери. Пусть все сразу видят и оскорбление и месть.
Он приказал сорвать одежды с тела любовника.
Слуги исполнили его повеление. И целый день тела герцога Андрии и доньи Марии лежали обнаженные на нижних ступенях. Прохожие останавливались посмотреть на них. Весть об убийстве облетела весь город, и толпа любопытных теснилась перед дворцом.
— Поделом им! — говорили одни. А других, и таких было большинство, охватывало сострадание при виде столь горестной картины. Но они не смели высказывать жалость к жертвам князя, боясь, как бы с ними не обошлись круто вооруженные прислужники, охранявшие трупы. Молодые люди искали на теле княгини следы той красоты, что была причиной ее гибели, а дети по-своему толковали небывалое зрелище.
Донья Мария лежала распростертая на спине. Зубы оскалились между мертвыми губами, и казалось, будто она смеется. Широко раскрытые глаза были заведены, и виднелись одни белки. Шесть ран зияли у нее на теле, три на животе, сильно вздувшемся, две на груди и одна на шее. Последняя сильно кровоточила, и собаки лизали ее.
С наступлением ночи князь приказал вставить, как в дни празднеств, смоляные факелы в бронзовые кольца, укрепленные на стенах дворца, и разжечь во дворе костры, чтобы каждый мог видеть преступников. В полночь какая-то благочестивая вдовица принесла простыни и прикрыла трупы. Но по приказу князя покровы эти были тотчас же сорваны.
Испанский посол, узнав о надругательстве над дамой из испанского рода д'Авалос, самолично явился к князю с просьбой положить конец оскорблениям, кои позорят память герцога Пескарского, родного дяди доньи Марии, и возмущают вечный покой стольких славных полководцев, предков этой дамы. Но ему пришлось удалиться, ничего не добившись. Тогда он написал о происшедшем его католическому величеству. А тела были по-прежнему выставлены на посрамление. Под утро, видя, что поток любопытных иссяк, слуги тоже ушли.
Тогда простоявший весь день у дверей монах-доминиканец прокрался на лестницу при дымном свете догорающих смоляных факелов, дополз до тех ступенек, где лежала донья Мария д'Авалос, и, накинувшись на мертвое тело, осквернил его.
XI. БОНАПАРТ В САН-МИНЬЯТО
Арману Жене
Когда, народа сын, простой солдат свободы,
В стране, где льется Тибр, Адидже плещут воды,
Тиранов черных он с их тронов низвергал
И наций стонущих оковы разбивал… [405]
(Мари-Жозеф Шенье [406] , «Прогулка»)
После Ливорнской экспедиции Наполеон, будучи во Флоренции, переночевал в Сан-Миньято у старика аббата Буонапарте. [407]
(«Мемориал Св. Елены» графа Ласказаса [408] , новое изд. в 1823–1824 гг., т. 1, стр. 149).
Под вечер я приехал в Сан-Миньято. У меня там был родственник, старый каноник…
(«Мемуары доктора Антомарки о последних минутах Наполеона», 1825, т. 1, стр. 155).
405
Перевод И. Гуровой.
406
Шенье Мари-Жозеф (1764–1811) — французский поэт и драматург, участник буржуазной революции 1789–1794 гг. В патриотической элегии «Прогулка» (1805) противопоставляет свободную Францию революционных дней рабству французов при Империи, республиканского генерала Бонапарта — тирану Наполеону I.
407
В монастырь Сан-Миньято Бонапарт заехал летом 1796 г., во время итальянского похода.
408
«Мемориал» (точнее «Мемориал Св. Елены», 1823) — дневник Э. Ласказеса, секретаря Наполеона на острове Св. Елены; вплоть до ноября 1816 г. он записывал все разговоры и замечания Наполеона.