40 лет среди грабителей и убийц

* * *

После признания преступников дело пошло обычным порядком. Вскоре состоялся суд. Убийцы были осуждены на каторжные работы, на семнадцать лет каждый.

* * *

Впечатление, произведенное признанием Гребенникова, было громадным. Австрийский посол граф Хотек лично приезжал поблагодарить меня и любезно предложил ходатайствовать для меня перед Его Величеством Императором Австрийским награду.

Убийство под сенью святой обители

— Вечерня отошла. Братия Александро-Невской лавры, помолясь, разбрелась по кельям. Войдя в свою келью, иеромонах Илларион позвал монастырского служителя Якова:

— Вот что, чадо, принеси-ка ты мне дровец да купи табачку, нюхательного, знаешь, «березинского».

— Слушаю, отче! — ответил служитель из бессрочно отпускных рядовых, Яков Петров.

Он сбегал за дровами, принес их в келью Иллариона.

— Прикажете, отче, затопить?

— Нет!.. Оставь, сам после это сделаю. А ты вот насчет нюхательного зелья…

Яков отправился. Но хоть и в монастыре он живет, а не оставляет его лукавый своими искушениями да наваждениями. Любит Яков выпить, ох, как любит! Так случилось и на этот раз. Отправляясь за табаком для иеромонаха Иллариона, повстречал он за оградой лавры своего приятеля, разболтались они и решили зайти в ближайший трактир раздавить сороковочку.

— Мне, слышишь, братец, некогда. За табаком послали меня, долго прохлаждаться не будем.

Но искушение оказалось сильнее. От одной посудины перешли к другой, и время в разговорах прошло незаметно.

Было около восьми часов вечера, когда Яков возвратился с «березинским» нюхательным зельем. Не без робости подошел он к келье отца иеромонаха. Постучал. Никакого ответа. Позвонил. Молчание. «Верно, к кому из братии пошел Илларион», — подумал Яков.

Поздно вечером попытался он вторично вручить Иллариону пачку табаку, но келья по-прежнему была заперта. Настала заутреня. Потянулась лаврская братия в церковь, а иеромонаха Иллариона среди них нет. «Что за чудо? — думает Яков. — Неужто отче иеромонах проспал?»

Настала обедня. Опять среди братии не видит Яков отца Иллариона. «Неладно тут что-то», — решил Яков и, лишь только отошла обедня, подошел к келье Иллариона и стал смотреть в замочную скважину. И почти в ту же секунду тихие, спокойно-величавые коридоры монастыря огласились страшным, полным ужаса криком Якова «Убили! Убили!». Этот крик, глухо подхваченный эхом монастырских сводов, прокатился по лавре. Из келий повыскакивала встревоженная братия.

— Что такое? Кто убил? Кого убил? — посыпались возгласы испуганных монахов.

— Убили! Убили! Иеромонаха Иллариона убили! — неистово кричал ошалевший от ужаса Яков, мчась по коридору.

Монахи бросились за ним. Яков, добежав до кельи иеромонаха Нектария, ворвался туда и прерывистым голосом заговорил:

— Бегите, отче, к благочинному…Дайте знать… Отец иеромонах убит!

— Что? Как?!

— Подошел это я к келье его, дай, думаю, погляжу, что такое значит, что отец Илларион ни к утрене, ни к обедне не выходил. Посмотрел я в замочную скважину да и обмер. Вижу — лежит Илларион на полу, весь в крови…

— Скорей… Скорей… — заволновался иеромонах Нектарий. — К отцу благочинному… К казначею…

Невообразимая паника воцарилась в лавре. Братья суетливо перебегали с места на место, охая и крестясь. Через несколько минут к келье иеромонаха Иллариона подошли благочинный лавры, казначей и иеромонах Нектарий. Сзади пугливо жались монахи.

* * *

В три часа дня ко мне в кабинет поспешно вошел, вернее, вбежал правитель канцелярии:

— Ваше превосходительство, страшное злодеяние! Убит иеромонах Илларион из Невской лавры! Сию минуту нам дали знать об этом!

Я вскочил.

— Сейчас же сообщить прокурору и следователю. Через десять минут я уже летел к месту убийства. У ворот лавры я встретился с судебными властями. Наскоро поздоровавшись, мы направились к огромному зданию, в котором находились кельи монашествующих.

— Сюда… Сюда пожалуйте… — понуро указывал нам дорогу пожилой монах с бледным, скорбным лицом.

Крупные слезы катились по его лицу.

У входа в монастырское общежитие нас встретил благочинный.

— Несчастье у нас, господа… — проговорил он, осеняя нас благословением. Иеромонаха убили.

Мы вошли в келью убитого. Тело иеромонаха Иллариона лежало в прихожей, поперек комнаты, головой в сторону входных дверей, руки раскинуты. Лицо покойного было обращено вверх. Горло проколото в нескольких местах. Зиявшие раны были полны уже запекшейся кровью. Огромные лужи крови виднелись и вокруг трупа. Он, казалось, плавал в кровавом озере. На правой ладони убитого виднелся глубокий порез.

— Несчастный отчаянно защищался, — заявил нам доктор. — Видите эти раны на руке? Он хватался за нож убийцы, стараясь его обезоружить.

— А вот и орудие преступления, — сказал я, поднимая с пола два ножа.

Один из них был хлебный, другой — перочинный, лезвие которого было согнуто.

— Убийца, очевидно, во время борьбы поранил изрядно себе руки. Видите, вся ряса убитого испачкана отпечатками кровавых пальцев, — вмешался судебный следователь.

Вместе с прокурором и следователем мы занялись тщательным осмотром кельи несчастного иеромонаха.

За перегородкой этой комнаты, у окна виднелась лужа крови. Брызги ее попали и на подоконник, и на лежавший тут расколотый сахар. В большой комнате тоже повсюду следы крови. Комод, шкатулка взломаны, на них кровавые следы от рук. На стуле мы нашли тяпку, употребляемую для колки сахара.

— Убийство совершено с целью грабежа, — заметил я.

— Без сомнения, — ответил следователь.

— Убийца порезал себе руки. Это очень важная улика.

— Семь проколов горла! — обратился к нам доктор. — Убийца, которому оказали ожесточенное сопротивление, не мог, очевидно, сразу нанести быстрый и сильный удар, поэтому, видите, сколько ран на горле жертвы.

— Ага! — воскликнул я, заглянув в печь. — Эти пуговицы доказывают, что убийца сжигал в печке свою одежду.

Покончив с осмотром, мы приступили к первоначальному допросу.