40000 лет назад

Несмотря на то, что все действия этих жутких существ, произошли молниеносно, герой нашего рассказа прожил за это, промелькнувшее метеоритной каплей время, целую жизнь. Во всяком случае, именно так он написал в своем дневнике, вспоминая эти, пережитые, секунды, и те ощущения страха, и безысходности, накатившие на разум мальчишки, вырванного из тепличных условий того, доброго и ласкового мира в котором он существовал до сих пор, и зашвырнув сюда, в мир ужаса.

Все закончилось внезапно. Бабка вернулась к нормальным размерам, и вскочив на свой посох, который обернулся клубящимся черным облаком, в виде осла, обожгла Федора ненавидящим взглядом, и прокаркала:

– Повезло тебе сегодня касатик аж два раза. Первый, это когда я тебя через темную материю безвременья живого перетащила, а второй, когда этот убогий коротышка. – Она кивнула, не поворачивая головы в сторону сдувшегося до обычных размеров деда. – Решил дать тебе шанс повзрослеть до нормального состояния, достойного твоего возраста. Но, он будет вынужден соблюдать условия, выдвинутые мной, и подтвержденные богами, во время нашей совместной клятвы. Запомни. У тебя есть ровно год. Если ты не станешь за это время хорошим воином, то по окончании срока, станешь моей собственностью. Запомни!

Она рассмеялась, подняв на дыбы своего осла, словно это было не упрямое животное, а горячий жеребец, и пришпорив бока, клубящегося маревом скакуна, босыми грязными пятками, взлетела в воздух, где быстро удалилась, растворившись вдали светлеющего восходом неба.

Чащун с кряхтением опустился на поваленное дерево около костра, и хлопнув ладонью около себя, и устало кивнув головой, пригласил Федора.

– Иди сюда. Садись не бойся. Все страшное уже позади. Хотя… – Он задумчиво окинул поднимающегося с земли парня затуманенным взором, и видимо, что-то решив про себя, продолжил уже более уверенно. – Нет, пожалуй, надо всё-таки дать тебе этот шанс. Пусть и небольшой, но все же. Физически ты, конечно, немощен, даже боюсь спрашивать, где так уродуют мужчин. Но вот твои глаза мне нравятся. Есть в них что-то от ушедшего по Калинову мосту Федограна. И если старая карга не врет, а с нее станется, то кровь предка должна помочь выправить перекосы в твоей душе и теле. Ну что встал чуркой бесхребетной! – Рявкнул он на вздрогнувшего от неожиданности Федора. – Показал же, тебе, чтобы садился рядом. – Он вновь хлопнул ладонью по стволу дерева, рядом с собой. – Говорить будем.

Чащун задумался, выпустив струю табачного дыма, и так и сидел, не обращая никакого внимания на подошедшего на дрожащих ногах, и опустившегося рядом с ним парня.

– А ты не прячься там, изображая из себя кустик сирени, всеравно не похож. – Произнес он, непонятно к кому обращаясь. – Тебе, тебе говорю, не строй из себя более глупое создание, чем ты есть на самом деле.

Справа, из-под склоненной до земли еловой ветки выполз огромный волк, и на полусогнутых лапах, практически касаясь пузом земли, подполз к старику, и опустил морду тому на колени, зарывшись по самые уши в седой бороде. Дед, положив руку на мощную шею зверя почесал тому холку и улыбнувшись приподнявшимися усами, вновь выпустив дым.

– Испугался, Вул. Ничего, я сам струхнул слегка. Давно мы с Ягирой так не собачились. Вон даже Перуна побеспокоили, уж на сколько он терпеливый бог, а и то не удержался, сам нас мирить пожаловал.

Он вновь задумался и замолчал, пуская дым из перепутанной бороды и почесывая холку, рычащего от удовольствия волку. Сколько он так просидел, может полчаса, может больше, Федор сказать не мог. Время остановилось, как и остановились все мысли в голове. После всего пережитого, он сидел в состоянии полного отупения, рассматривая немигающим взором костер, и приходил в себя.

– Ну что же. – Прервал молчание Чащун, и повернул к парню голову. – Давай знакомится.

Новая реальность.

– От куда же ты свалилось на меня, чахлое создание? – Дед смотрел на вздрагивающего Федора немигающим взглядом с низу вверх, но ощущение у парня было такое, что на него наваливается, огромного роста, выше на три головы, могучий мужик, с недобрыми намерениями. Глаза Чащуна сверлили лицо новоявленного попаданца взглядом хладнокровного убийцы-лаборанта, выбирающего себе очередную белую мышку из клетки для провидения опытов, потому как предыдущая издохла, не выдержав свалившего на нее счастья – быть причастной к научным изысканиям доброго дедули.

– Я.…– Попытался произнести Федор пересохшим ртом, но у него ничего не вышло, только хриплый вздох вырвался из саднящего, словно ободранного наждачной бумагой горла.

– Эка тебя как. – Хмыкнул в бороду дед, обдав парня клубами дыма. – На-ка вот, глотни. – Он достал откуда-то из-за пазухи небольшой кожаный бурдюк, и практически насильно сунул его в не слушающиеся руки Федора. Тот поднес его к трясущимся губам и сделал глоток.

Что-то приятное, прохладное и сладкое, со вкусом пчелиного меда и вина, смочило страдающее горло, принеся облегчение, снизив прокатывающуюся по телу волнами дрожь, и успокоив трясущиеся руки, до состояния легкого подергивания.

Наш герой уже успел до этого, в своем, канувшим в небытие мире, попробовать спиртное. Но только в тот раз это был тоже сладкий на вкус, но противный до тошноты, запретный в его возрасте, напиток, в виде дешёвого портвейна.

В его ушедшем, бесшабашном детстве, они с другом Ванькой, пили уже вино, скрываясь от всех, на скамеечке в парке. Под закуску поделенного на двоих Чупа-чупса, и полупустой пачки чипсов, (на остальное тогда денег не хватило), они заглатывали из горлышка тягучую противную жидкость, давясь и кашляя, но чувствуя при этом себя героями, совершающими подвиг.

Рвало его тогда знатно. Коричневая гадость фонтаном вырывалась из горла, выворачивая внутренности наизнанку. Случись тогда смерть, она в тот момент показалась бы долгожданным избавлением от мук, и совсем бы не испугала. После случившегося он дал зарок, что больше: «ни-ни», и старательно его соблюдал, отбиваясь от назойливых предложений приятелей во дворе дома: «Бухнуть и расслабится». Хотя, скорее всего, это ремень отца, прошедшийся тогда по заднице, в воспитательных целях, поддерживал такое благое начинание, и не давал нарушать взятый на себя зарок, и клятву отцу. «Боже, как же это все было давно, в другой, счастливой жизни». – Федор тяжко вздохнул и сделал еще глоток.

– Ты особо то не увлекайся – Хохотнул дед – Это питие нрав коварный имеет. Пока наслаждаешься вкусом его, глотая меры не соблюдая, все кажется хорошо, только шум в голове легкий, да расслабление, а вот как только прерваться задумаешь, да делами насущными заняться, вот тут-то и ждут тебя неприятности. Ноженьки резвые к земельке прирастут и идти откажутся, а сам дурак-дураком сделаешься. От нектара этого не один богатырь пострадать успел, да не тебе чета. Так, что меру знай. – Он забрал бурдючок, и сунув его себе за паузу, посмотрел внимательным взглядом. – Ну так что? Расскажешь наконец о себе, али как?

– Что говорить-то? – Не сказать, что Федор окончательно пришел в себя, нет. Но хотя бы возможность разговаривать, к нему вернулась. – Из Москвы я. – Пробормотал он, и почему-то покраснел, хотя и не понимал, что тут может быть постыдного. Может это пристальный, проникающий в самую душу взгляд собеседника так действовал? А может спиртное ударило краской в голову.

– Из Москвыыы… – Протянул тот, словно пробуя на вкус новое для себя слово, и потом, словно обрезав ножом фразу выпалил: – Это где ж такой поселок находится? Не припомню такого.