40k способов подохнуть. Том 2

— Да что рассказывать? Ничего особого интересного, — пожала плечами Геральдия, которая слегка приуныла. — Родом с Вострои, это такой мир, сегментум Обскурус, куда ближе к нам, чем Терра. Мир промышленный, технически независимый, но по факту очень тесно связан с Марсом. Мы что-то типа их ресурсной базы. Работают у нас чуть ли не круглые сутки, вкалывают как проклятые, смертность в некоторых цехах выше, чем на некоторых сражениях. Жить тяжело, но а где легко, верно?

— Да, рабочим всегда было и будет тяжело, а уровень их жизни будет зависеть исключительно от максимального соотношения выгоды и эффективности. Разве что технический прогресс может облегчить их жизнь, но… в целом, они всегда буду получать мало, питаясь лишь подачками сильных, которые со временем делают то или иное изобретение доступным всем, ну а сами начинают пользовать чем-то ещё более лучшим.

— Ага, ты это отлично понимаешь, ведь и сам дворянин, — с лёгкой претензией в голосе произнесла Геральдия, но быстро поправилась: — Хотя и не такой как все, да и судьба у тебя тоже не самая завидная. Хотя Камелоту до Вострои в плане эксплуатации рабочих далеко. У нас там вообще мрак… деревьев кстати нет, мир промышленный. Кислотные дожди — норма. Мутации на нижних уровнях — база, а средняя продолжительность жизни в сорок пять лет — основа сильной экономики. Хотя население всё равно растёт, увеличивая мощность цехов. Кстати, именно с Вострои сейчас идёт основное снабжение для нашего флота.

— Ого, я и не знал.

— Да, всё благодаря тому, что не так давно её посетил Мойран и помог решить некоторые проблемы.

— А-а-а, не так давно это полагаю минимум полвека?

— Ха, точно, — усмехнулась Геральдия. — Просто когда занимаешься истории, то такие сроки начинают восприниматься как мимолётность. Век-два, что это такое для летописи? Лишь одна страница, а порой абзац или слово. В общем, волею судьбы мне удалось попасться на глаза капитану седьмой роты, после чего каким-то образом мной заинтересовался Мойран и решил взять в качестве летописца.

— Чего-то ты не договариваешь, — прищурился уже я, чувствуя как меня пытаются обмануть, но врать Геральдия по всей видимости за всю свою жизнь так и не научилась. — Колись.

— Ну-у-у… в общем… ну как сказать…

— Боже, как девственница ломаешься, — закатил я глаза, не понимая чего это столь взрослая женщина, пусть и внешне молодая, может так чего-то смущаться.

— Понимаешь, примарх фигура величественная, а я тогда молодая была… ну и вообщем… на два свитка ему любовное признание написала.

Я от неожиданности поперхнулся едой и начал кашлять, попутно пытаясь борясь с желанием заржать как конь, ведь смех с куском еды в горле мог меня убить. Наверное никогда прежде за свою жизнь в теле Мордреда я не был так близок к смерти, но как и полагается слуге Императора, я на последнем издыхании, когда диафрагма сжалась до боли, выпустив почти весь воздух, превозмог и смог выкашлять застрявшую еду и после уже заржал как конь.

— Ха-ха-ха! — не сдержавшись я ещё хлопнул по столу, после чего скрутился от боли в груди: мышцы после откашливания болели люто. — Так… и что он ответил?

— Да я не помню уже, — покраснев ответила Геральдия и отвела взгляд. — И хватит ржать, я тут душу тебе открыла!

— Ты старше меня в три раза и до сих пор краснеешь из-за столь давнего случая, как маленькая девочка. Тут невозможно не заржать. Но извини, больше не буду докапываться. Всякое бывает, жизнь штука сложная и непонятная. Видал я и бабок, в которых жизнь била ключом, и детей, на которой будто бы лежали века тяжкой жизни. Всё определяется не возрастом, а жизненным опытом, который зависит от событий. Ребёнок потерявший родителей и увидевший руины собственного дома не будет смотреть на мир столь же позитивно, как выращена в золотой клетке дворянка, которой всю жизнь потыкали любым желаниям.

— Ты меня сейчас ребёнком вскользь назвал?

— Нет, просто поражаюсь твоей… м-м-м… чувствительности?

— Я же и ударить могу.

— Не сердись, возьми мой десерт, если хочешь, — примирительно предложил я и подвинул тарелку с кусочком пирога в сторону Геральдии.

— Думаешь меня можно купить едой? — прищурившись спросила Геральдия. — Ты, чёрт подери, прав.

И казалось бы ничто не могло нарушить столь мирной и спокойной картины. Жизнь шла своим чередом, однако худшее, что можно было сделать в мраке далёкого будущего — расслабиться. Ведь Архивраг только этого и ждал. И вот головные поли экипажа сменились криками и стенаниями, что заполнили все палубы.

— Поля Геллера, — в ужасе прошептала Геральдия и вскочила после чего из её рта вырвался невероятной боли вопль, заставив летописца схватиться за волосы и упасть на пол, продолжая выть словно раненый зверь.

Я же почувствовал как температура воздуха мгновенно упала градусов на двадцать, а Птичка спорхнувшая с Геральдии в момент падения приземлилась и посмотрела на меня полным Хаоса взгляда. После же раздался голос, в котором утонули все другие звуки:

— Месть — это блюдо, которое подают холодным. Забирая добычу у Тёмного Князя, будь готов что Тёмный Князь заберёт у тебя всё, даже душу.

Глава 48

Имматериум был силой и проклятьем человечества. Именно благодаря изучению этого опасного подпространства или параллельного мира человечество сделало рывок к покорению миров. Только лишь корабли на варповых двигателей обеспечивали связь столь далёких друг от друга миров. Однако прыжки в варпе всегда были сопряжены с рисками и простые смертные могли лишь молиться, чтобы всё прошло как надо.

Мог померкнуть свет астрономикона, мог сойти с ума навигатор, могли отказать поля Геллера или предатели могли намеренно создать брешь в защите корабля. Что произошло в этот раз я не мог точно сказать, как наверное и большая часть экипажа, однако в ту же секунду все ощутили масштаб проблема.

Голоса из потустороннего мира взывали к слабым человеческим душам. Одним за другим возникали ведения и кровью начали сочиться стальные стены. Одним за другим сервиторы подвергались психозу и начали убивать людей, а сами члены экипажа в безумных воплях сдирали ногтями кожу со своих искажённых жуткими гримасами лиц. Во всей этой вакханалии только самые стойкие могли сохранить самообладание и на удивление для самого себя им оказался даже я.

Видимо накопленный опыт всё же закалил меня и изменил. Сначала я научился убивать людей ради спасения собственной жизни, которую так ценил Лекс. В шкуре Мордреда я хлебнул сполна дворянского долга и узнал, что означает слово "ответственность". Ради своих целей я закрывал глаза на совесть, готов был убить даже невинных, если цель того оправдывала.

И теперь, медленно вставая из-за стола, пока в агонии содрогалась Геральдия, я смотрел в лицо десятков призраков, что шептали и взывали… взывали к мести, к справедливости, к милосердию? Я не знал чего они хотят, ведь хор их голосов был призван свести меня с ума.

Один за другим выстраивались образы. На задворках разума звучал осуждающий голос Тюхе, винившего меня в своей смерти, холодные руки Кары касались моего затылка и спрашивали почему я бросил её? Солдаты, которым я обещал победу, с изуродованными огнём и осколками лицами спрашивали: не стыдно ли мне, что они мертвы, а я жив. И даже Птичка сидящая на столе очень недобро взирала на меня, налившимся алым заревом глазом.