48 улик

Он перестал делать публичные заявления по поводу исчезновения Маргариты и сетовать на «негодное полицейское расследование», столь быстро «зашедшее в тупик». Правда, время от времени отец с сожалением вспоминает Драммарда. Непонятно почему. Должно быть, Драммард олицетворял его последнюю надежду.

Что ж, тот мошенник почил с миром. Лежит вместе с остальными, превратившись в слежавшийся грунт, под старыми деревянными балками, от которых тянется ажурная паутина.

И я о том не сожалею. Совсем не сожалею. С какой стати?

Прах к праху. Око за око.

В конце концов отец с неохотой отказался от офиса на Мэйн-стрит. Он ходил туда все реже, из-за артрита ноги стали болеть. Но он по-прежнему активно занимается благотворительной деятельностью и финансовыми инвестициями, которые, насколько я могу судить, приносят то доход, то убыток – в зависимости от динамики рынков. Но неудачи папа воспринимает с бодрым равнодушием. Одним словом, стоик.

Что касается финансового состояния семьи Фулмер, об этом у меня весьма смутное представление. Знаю, что по совету консультантов отец продал часть акций и объектов недвижимости. Мне кажется, после резкого падения цен в 2008 году размер его активов несколько сократился, но мы никогда не обсуждаем эти вопросы. Много лет назад отец учредил доверительный фонд, чтобы обеспечить мое финансовое благополучие на случай, когда – и если – я останусь одна в нашем большом старом доме. Говорят, что такой же фонд учрежден и для Маргариты, если вдруг она когда-нибудь вернется и заявит о своих правах на него.

(Да, наши родственники лишь качают головами по поводу того, что они считают упрямым оптимизмом отца. Им невдомек, что таким образом стоик просто страхует свои ставки.)

Удивительное дело, но в последние годы отец опять стал посещать церковные службы. От этой привычки он отказался несколько десятков лет назад, после безвременной кончины мамы. Теперь же Милтон Фулмер является одним из «столпов» нашей местной англиканской церкви, неизменно присутствует на богослужениях вместе с нашими родственниками, к которым ныне он относится более терпимо, хотя я сама по-прежнему их избегаю. Нечасто, но от случая к случаю, если настроение у меня вздорное, я сопровождаю папу на воскресные утренние службы, ведь так приятно досадить любопытным родственникам и соседям. Особенно моей инфантильной кузине Дениз. Ее я игнорирую самым безжалостным образом, хотя она всегда бросает в мою сторону взгляды, в которых сквозят одновременно недоумение, надежда и упрек. На скамейке семейства Фулмер рядом со мной восседает отец – вечно молчаливый, в печальном спокойствии, с нераскрытым Псалтырем на коленях.

Как-то раз, по завершении особенно скучной службы, отец вдруг с удивлением осмотрелся вокруг, заморгал, словно не понимая, где находится, и пробормотал мне на ухо:

– Напомни, пожалуйста, почему твоя сестра вышла замуж не по церковному обряду? Ведь она сочеталась браком не в церкви?

Ошеломленная столь озадачивающим вопросом, я пролепетала в ответ с запинкой:

– Я… я не могу отвечать за Маргариту, папа. Никто не может.

Конечно, в известном смысле это хорошо, что отец редко говорит о Маргарите, даже в день ее рождения, даже в дни годовщин ее исчезновения, но я знаю: когда взгляд его смягчается от сожаления и скорби, это он думает о ней.

В такие моменты я подхожу к нему, сжимаю его холодную худую руку, испещренную синяками и старческими пятнами. В ответ он рассеянно стискивает мою ладонь, выражая отеческую любовь, а потом вдруг вздрагивает, смотрит на меня так, словно на мгновение забыл, кто я такая: «О! Привет!»

Глава 46

«Признание».

В марте 2013 года разнеслась удивительная новость.

Некий заключенный шестидесяти шести лет, отбывавший два пожизненных тюремных срока в исправительном учреждении Клинтон в городе Даннемора (штат Нью-Йорк), на исповеди тюремному католическому священнику неожиданно признался, что он убил «порядка дюжины» женщин в северной части штата Нью-Йорк в период с 1984 по 1991 год, и одной из жертв, возможно, была Маргарита Фулмер.

Этим заключенным был пресловутый «Убийца с озера Волчья Голова» (его настоящее имя я называть не стану – слишком много чести), у которого, как говорят, обнаружились симптомы сифилитического слабоумия. Отчаянно желая получить отпущение грехов, он сознался в том, что похищал, насиловал и убивал женщин и девушек в районе Пальчиковых озер в штате Нью-Йорк, а также в Адирондакских и Катскильских горах. Его давно подозревали в нескольких преступлениях этой серии, но осудили только за два из них.

Когда ему предъявили фотографии женщин – жертв нераскрытых убийств, он «без колебаний», по словам следователей, указал на М., подтвердив: «Да, это одна из них». Но потом, отвечая на конкретные вопросы, стал путаться в показаниях – не мог точно вспомнить, где и когда он с ней встретился, куда отвез в своей машине, куда дел труп. Сначала говорил, что похитил ее из университетского кампуса в каком-то городе – то ли в Буффало, то ли в Рочестере. Впоследствии он изменил показания, заявив, что, возможно, спутал М. с какой-то другой блондинкой, а М. похитил где-то на «загородном шоссе» и ее тело сбросил в одно из озер, привязав к нему тяжелые камни.

– Это было небольшое озеро. Одно из тех маленьких – как их там – Пальчиковых….

Когда его спросили, было ли это озеро Кайюга, он наморщил лоб, словно впервые слышал название, потом энергично закивал:

– Кай-ю-га. Точно.

На вопрос, почему он убил этих женщин, ведь очевидно, он не был с ними знаком, этот мерзкий дегенерат искренне ответил:

– Только так можно было заставить их обратить на меня внимание.

В общем и целом «Убийца с озера Волчья Голова», по его словам, выследил, похитил, изнасиловал и убил не меньше двенадцати женщин и девушек – столько он запомнил. Тюремный священник был убежден, что преступник говорил правду, но следователи отнеслись к его показаниям скептически.

Серийные убийцы нередко преувеличивают количество жертв. Зачем? Чтобы похвастаться, произвести впечатление на своих слушателей, а также «излить душу». Да, наверное, «Убийца с озера Волчья Голова» убил нескольких из тех жертв, но не всех. Возможно, он приписал себе убийства, которые совершил его сосед по камере или один из его дружков. А возможно, его просто подвела память. Ясно, что этот заключенный постепенно выживает из ума. Сообщалось, что он «возбуждается», вспоминая отдельные (яркие) подробности совершенных им убийств, но приходит в «замешательство», когда его просят уточнить, кто были его жертвы.

Он утверждал, что убил всех этих женщин. Говорил об этом с грустью, надтреснутым голосом. Плакал, «хныкал, как ребенок». Сообщали, что он заметно похудел, как будто – не исключено – был смертельно болен, может быть, раком. (Финансирование тюрем строгого режима не предусматривает выделения средств на дорогостоящие лечебно-диагностические процедуры, такие, например, как колоноскопия, да и не нужно это: мы, налогоплательщики, и так платим за многое.) Делая признание, он захлебывался словами, кашлял и заикался – тараторил, словно «отчаянно спешил» исповедаться в своих грехах, пока еще не поздно, пока он не умер и не попал в ад.