4891

— Только ССанКордон, как атавизм, снесем, и все, считайте: дело в шляпе, товарищи. А если кто из вас за красный цвет опасается, то зря. Не исчезнет он никогда, как светлые идеи Основоположников, товарищей Мракса, Эндшпиля и Вабанка. Они давно по всему Дому распространились, разом с кумачом. Взять хотя бы товарищей с этажа бенилюксусов, перед которыми я на днях выступал, очень, знаете ли, душевно меня приняли. Так вот они, чтобы вы знали, наш красный цвет уважают не меньше крэга, у них целый коридор красных фонарей. Жильцов оттуда калачом не выманишь. Зона отдыха, я б сказал, причем, красиво отдыхают, нам бы так. Меня туда тоже приглашали, достойно все, и девушки опрятные, а не засранки какие-то. Эй, Рая, ну-ка, стой, ты куда?!!

— А то ведь как получается, — вел дальше Консенсус, безнадежно махнув рукой. — Я с визитами дружбы с этажа на этаж мотаюсь, в мыле, можно сказать, за плюрализм агитирую, а мне обыватели, даже из сочувствующих нашему святому делу квартир, вопросы неудобные задают. Что это, говорят, за пристрастие у вас такое нездоровое к кумачу? Чем перед вами розовый с голубым провинились? Мало того, что рожи хмурые, так еще бурое все, прям какой-то этюд в багровых тонах из рассказа одного наглосаксонского товарища. А из каких соображений у нас все стены свеклой перепачканы, язык не поворачивается сказать в приличном обществе…

Агитируя нас дружно взяться за малярные кисти, Консенсус твердил, что его позицию разделяют самые авторитетные жильцы, включая управдомов Западного крыла и прочих важных птиц из Биллиардного клуба. Куда его, дескать, недавно кооптировали по рекомендации Домомучительницы Тучи и ее верного друга Рональда Альцгеймера из попечительного совета Пентхауса, с которым Консенсус, кстати, тоже на короткой ноге. И, что ему скоро подарят именной кий, чтобы он, наравне с другими членами клуба, гонял шары. И еще, что он уволится с поста Прораба и укатит в Пентхаус первым же лифтом, если мы ему во всем не доверимся.

— У меня в Западном крыле такой рейтинг сейчас, ого-ого какой здоровенный, товарищи. Управляющим — куда хошь, возьмут, с руками оторвут, и резюме отправлять не надо…

Не знаю, был ли Консенсус искренен, когда вешал нам лапшу. Сомневаюсь. Мы доверились ему, как он просил. Более того, взялись за малярные кисти с огоньком. Кумач у стройбанов давно в печенках сидел. Да и не помнили многие, откуда он взялся вообще. Зато стройбанам до рвоты осточертели грубые брезентовые робы, которые им приходилось таскать каждый день по уставу вместе с касками, кирзой и заступами. Воздух, которым мы дышали на трудовых постах, вечно отдавал какой-то гадостью, от нее мы кашляли и терли глаза. Как тут было не аплодировать капитальному проветриванию? Радовало так же решение Консенсуса отменить торжественные марши, в Застой их круглосуточно крутили по радио, и они нам порядком осточертели.

Появилось телевидение. Настоящее! Целых две развлекательных передачи. Первая называлась «До и после получки», она имела явный культурологический уклон, неудивительно, раз ее вел выдающийся культуролог. Он не давил на зрителей, как это делали выступавшие перед нами идеологи и сексоты, вообще, по большей части, молчал. Молча демонстрировал слайды, на которых в высшей степени культурные жильцы культурно проводили культурный досуг, танцуя в свое удовольствие и ужиная при романтических свечах. Под диковинную деликатесную закусь, имевшую малого общего с плавлеными сырками «Дружба», эти люди потягивали изысканные вина, смакуя их по глотку, это было неслыханно, нет бы, залпом, раз. А Молчаливый не спешил комментировать, предоставляя нам возможность сделать собственные выводы. Нам было ясно одно: фотографировали точно не в казармах, а в апартаментах Западного крыла, где, как оказалось, проживает изнеженная, но вполне приличная публика, а не зубастые империалистические маньяки, как вдалбливали на политзанятиях военруки. Что еще сказать? Молчание Молчаливого было весьма многозначительно. Полковник позднее утверждал, будто то была новейшая технология манипуляции сознанием, известная в узких кругах как «Молчание ягнятам».

Программа «Вздох» была принципиально иной. Ее ведущие, смешливые, симпатичные молодые жильцы, вчерашние активисты Ячейки Дружбы между этажами, беспечно балагурили в прямом эфире, всем своим видом давая понять: им дышится легко и свободно, чего они и нам, рядовым стройбанам, желают. Парни буквально упивались свежайшим кондиционированным воздухом. Их беззаботная радость лучилась с экрана, и мне, сгорбившемуся по противоположную сторону его, казалось, а ведь поистине так. Веет озоном, я чувствую…

Обе передачи, работая по-разному, имели тождественный лейтмотив, сводившийся к тому, что за ССанКордоном все просто изумительно. Там полным-полно всяческих благ, а обитатели столь щедры, что с радостью поделятся ими с нами. Это была кучерявая ложь. Их вымышленное изобилием напрямую зависело от нас. Чтобы оно у них на самом деле настало, нам надлежало принять позу «на низкий старт», густо смазав цензурируемые в хентай места вазелином. А еще, понаделать пробоин в ССанКордоне, разделявшем их и нас. Иначе, как им было нас облагодетельствовать?

Воодушевленные щедрыми посулами стройбаны схватились за заступы, это было не впервой, и барьер пал под их неистовыми ударами. Стальные турникеты противотанковые ежи из рельса отправились на лом вместе с километрами ржавой колючки. Энтузиазм, охвативший стройбанов, зашкаливал, и Консенсусу пришлось осаживать самых ретивых в любимый мегафон:

— Полегче, товарищи, сбросьте темп! Следите, вашу мать, за дыханием! А то, с непривычки, опьянеете! Полноценная закись азота, это вам не хухры-мухры. Тут адаптация понадобится…

— Во, дают, — шепнул на ухо Прорабу его первый заместитель Яков Лев, наблюдавший за развитием событий в бинокль. — Вчера пернуть боялись, без оглядки на Комитет, а сегодня — поди, как раздухарились. Того и гляди, в приступе декомпрессионной асфиксии попадают. Если б они так строили, как ломают, нам бы Перекраску не пришлось начинать…

— Эйфория… — задумчиво пробормотал Консенсус.

Сейчас мне ясно: нас хладнокровно провели. Но и пусть, подлая брехня прорезалась в будущем, зато настоящее было прекрасным. Какое-то время мы с западниками дышали в унисон. Стройбаны с упоением крушили ССанКордон. С умилением наблюдавшие за процессом западники ввели моду на символику, от которой мы отказались в добровольном порядке. Модели из Playboy щеголяли в телогрейках ополченцев на голое тело и ушанках военруков с рубиновыми звездочками на лбу, кирзе и чулках на подтяжках. Чудной симбиоз сулил издателям приличные барыши.

Правда, эйфория быстро пошла на спад, а, наивные надежды на то, что, объединив воздушные пространства, мы заживем по-братски, дыша на всю грудь и не озираясь на соглядатаев, рассыпались прахом. Хорошо, что это случилось не сразу.

— Перемен, требуют наши сердца!! — пел один сухощавый чернявый паренек, пока мы расшатывали кладку, а потом плясали на обломках как безумцы, смеясь, обнимаясь и срывая опостылевшие нашивки стройбанов. Перемен… Эти его слова до сих пор иногда звучат у меня в голове…

Наворотив порядком дыр, измочаленные, зато с чувством честно выполненного долга, мы поздним вечером разошлись по казармам. Все с нетерпением ждали, когда же спертая, пропахшая ружейным маслом и нестиранными портянками атмосфера выветрится из кубриков и боевых постов, уступив место чудесному кондиционированному воздуху Пентхауса, обещанному Консенсусом и Яковом Львом. На удивление, к утру стало только хуже, ни малейшего намека на сквозняк. Мы недоумевали, пока Консенсус не разъяснил: брешей, что мы пробили, недостаточно. Поутру, выстроившись в походные колонны, мы снова поспешили к стене, а худенький паренек опять запел про грядущие перемены.