49 часов 25 минут
Шрифт:
Аверьянов поднялся и начал топтать ногами те места, которые тлели. Он затоптал эти места, а потом полил на них водой из лужиц. Потом подошел к стене квершлага и стал бить ладонями по тлевшему кабелю. Сначала кожу пронизала боль, а потом боль прошла, потому что Аверьянов не обращал на нее внимания и продолжал бить ладонями по кабелю. Но чем дольше он бил по кабелю, тем больше понимал, что это все бессмысленно. Надо было найти границу пожара и не пустить — если это еще возможно — пожар к самым штольням, где работали проходчики.
Аверьянов побежал вдоль дымившегося кабеля. Он бежал и все время боялся пропустить рубеж между кабелем сгоревшим и еще не тронутым пожаром. Он боялся этого, потому что не понимал до конца: сможет ли вернуться обратно — в этот дым, в гарь, где он совсем один и где надо бить руками по горящему, пузырчатому кабелю?
Аверьянов зло засмеялся и бросился с кулаками на проклятое, все время убегавшее сине-красное кольцо. Он стал бить это сине-красное кольцо руками, он стал плевать на него, но потом понял, что все это ерунда и так пожар не остановишь. Тогда он опустился на корточки, собрал липкую теплую грязь и начал быстро-быстро тереть ею сине-красное кольцо, шедшее по кабелю. От этого еще сильнее запахло дымом. И еще запахло пережаренными котлетами. Но Аверьянов не чувствовал сейчас никаких запахов. Он беспрерывно опускался на корточки, собирал липкую грязь и тер ею сине-красное проклятое кольцо. Он тер его до тех пор, пока бег этого кольца не остановился. Тогда Аверьянов сжал пальцы, державшие кабель, в кулак и пошел назад, в ту сторону, откуда только что прибежал. Он шел, не разжимая кулака, сдирая пузырчатую, серо-черную, прогоревшую резину с кабеля. Он шел, чувствуя порой какие-то рывки в ладони. Но эти рывки не отдавались болью, как раньше, в самом начале. Наоборот, каждый такой рывок отдавался радостью от сознания того, что он смог потушить пожар кабеля. Он был в этом честен перед Строкачем, Сытиным и этим их напарником — Сашей, или Колей, или черт его знает кем. Неважно, как зовут человека, для которого делаешь хорошее дело. Это совсем неважно. Самое важное — это сделать хорошее дело.
Аверьянов думал о том, что, может быть, еще не все кончено для Строкача. И вдруг адская боль пронизала все его существо. Он разжал пальцы, посмотрел на ладонь и зажмурился.
«До кости, — подумал Аверьянов, — прожег до кости».
Он взялся за кабель другой рукой, чтобы продолжать срывать эту черно-серую, прогоревшую, шипучую и дымчатую резину. Он собрался идти дальше, но увидел, как на него из дыма, словно привидения, пятились люди. Дым становился все гуще, и в этих клубах дыма на него пятились люди и сбивали прогоревшую резину с кабеля маленькими стальными цапками. Первым из дыма пятился Новиков. Новиков столкнулся с Аверьяновым, обернулся к нему, увидел его руку, увидел голые медные провода уже без пузырчатой прогоревшей резины, и лицо начальника горноспасателей вдруг все сморщилось. Он вытащил изо рта шланг самоспасателя и крикнул:
— Пусть качают компрессором максимум воздуха! Очаг пожара остановили у трансформатора!
Потом он обнял Аверьянова, поцеловал главного инженера в щеку и, снова схватив шланг зубами, сделал своим людям какой-то знак руками.
И люди остановились, а потом пошли обратно, к клети, где можно было связаться с компрессорщиками и попросить побольше воздуха, чтобы унесло смертоносный дым...
ПОНЕДЕЛЬНИК, 16.03
Строкач отдал зажим самоспасателя Сытину, потому что Антону из-за пожара стало еще хуже. Андрейка сидел, зажав ноздри пальцами, и неотрывно смотрел на маленькое пламя карбидки. Строкач отбивал носком сапога ритм. Три удара — время дышать из шланга самоспасателя, самому, четыре удара — Андрейке, четыре с половиной — Сытину.
Нужно сначала тихонько выдохнуть, чтобы до конца освободить легкие, потом так же тихонько вдохнуть, потом сильно выдохнуть и что есть силы вдохнуть в себя воздух, не отравленный дымом. А потом надо замереть и передать шланг самоспасателя Антону. Больше всего Строкач боялся, как бы Сытин не потерял сознание. Если он потеряет сознание, тогда он глотнет воздух ртом — и все. Поэтому он держал шланг во рту у Сытина на пол-удара больше, чем во рту Андрейки. Андрейка в это время старался не смотреть на Строкача и на его руки, державшие шланг со спасительным воздухом. Андрейка смотрел на пламя карбидки, чтобы не видеть и того, как бессильно мотается
голова Антона и как испуганно вынимает у него изо рта шланг Строкач, чтобы передать ему самому, Андрейке.«Самоспасатель на сорок минут, — думал Строкач, отсчитывая ногой время, — если через двадцать минут не остановят пожар, тогда, значит, все».
Он потянул шланг на себя, и Андрейка сразу же разжал зубы. Строкач был на последнем пределе: он успел схватить шланг ртом и вдохнул всей грудью так сильно, что у него снова зазвенело в ушах, как в первую минуту после завала.
«Спокойно! — скомандовал самому себе Строкач. — Не надо вдыхать слишком много! А то не успокоится сердце!»
Он постарался во второй раз вдохнуть поменьше, но не смог. Он хотел, он заставлял себя, он понимал, что нельзя сразу так помногу вдыхать, он понимал, что это напрочь собьет дыхание, но помимо воли вдохнул очень сильно и, вытащив шланг изо рта, поднес его к губам Сытина. Тот посмотрел на Строкача спокойными глазами и неторопливо взял шланг зубами. При этом он покачал головой, все так же спокойно глядя на Строкача.
Строкачу захотелось заорать на Сытина, потому что он понял, отчего Антон покачал головой. Но он не мог орать сейчас. Он просто поднес к лицу Сытина кулак. Сытин усмехнулся и закрыл глаза. Он дышал спокойней всех.
«Ему бы лететь на Луну, — вдруг подумал Строкач, — он умеет быть спокойным. Неужели все-таки конец? Глупо как все! Неужели конец всегда бывает таким глупым? Сейчас я немного выдохну, немного, самую малость, пока дышит Антон. Хотя нет, он дышит спокойнее меня, потому что я даю ему больше воздуха. Ведь он совсем болен. Как же иначе? Андрейка молодец! Хорошо держится. Так, теперь я еще немного выдохну. И передам шланг Андрейке. Молодец какой парень! Неужели и он погибнет? В восемнадцать лет... Теперь я выдохну еще немного. Черт, рано выдохнул! Поддых подпирает, а ждать еще долго. Черт, что так долго дышит Андрейка?! Стоп! Спокойно! Не сходи с ума, Никита!»
Строкач заметил, что он слишком быстро два раза подряд стукнул ногой, отсчитывая время. Он стукнул два раза вместо одного, потому что задыхался и хотел поторопить время. Строкач увидел, как Андрейка покосился на его ногу, которая хотела убыстрить время. Строкач заметил это и сделал рукой также жест, который означал: «Извини, сбился! Считаю снова!»
И он снова начал отсчитывать удары носком сапога. Спокойно, медленно, даже слишком медленно, медленней, чем надо было.
«Я сейчас не выдержу, — как бы издали думал Строкач, напрягая всю свою волю, чтобы размеренно отстукивать ногой время и не вырвать шланг изо рта Андрейки, — я сейчас не выдержу и вдохну дым. И все. Сразу же. Нет. Нельзя. Это значит быть дезертиром. А все же я сейчас вдохну дым. Или стану подонком и начну быстрее считать время. Будь оно проклято, это время!»
Строкач отбил ногой последний, четвертый счет и весь так и кинулся к спасательному шлангу. Он вдохнул, выдохнул, снова вдохнул, снова выдохнул и только тогда смог перевести дух. Он хотел снова вдохнуть, но увидел, как у Сытина закрываются глаза. И еще он увидел, как изо всех щелей лезет дым. Такого раньше не было. Раньше шло немного дыма снизу, из-под ног, а теперь он валил, как из плохой печки.
«Вот когда все!» — мелькнуло в голове у Строкача.
Он толкнул Антона в грудь. Тот глаз не открывал. Тогда Строкач оттянул ему нижнюю губу и втолкнул в рот шланг. Сытин вздрогнул, вдохнул несколько раз, с трудом на секунду приоткрыл веки, посмотрел на Строкача и Андрейку, и в глазах у него показались слезы. Он кивнул головой на Андрейку, который продолжал неотрывно смотреть на пламя карбидки. Строкач вытащил шланг изо рта у Сытина и протянул его Андрейке. Андрейка припал к шлангу, как младенец к груди матери.
«Сейчас я затушу карбидку, — спокойно решил Строкач, — и отпрыгну в сторону. Андрейка меня не найдет, а шланг будет у него во рту. Ему осталось еще дышать минут двадцать. Колька, маленький мой! Золотой! «Бабан» говорит вместо «барабан». Люся и Маришка! Они очень похожи. Но я не могу иначе. Андрейка тоже маленький, он как сын мне. А Сытин?»
Строкач посмотрел на Сытина. Тот словно ждал этого взгляда и сразу же закивал головой. Он все понимал и чувствовал все так же, как и Строкач. Строкач кивнул ему головой и сразу же опрокинул рукой карбидку, зажатую в ногах у Андрейки. Стало темно. Строкач отпрыгнул в сторону и упал на живот. Он схватил пальцами породу и подумал: «Только бы не закричать! Люся! Как я люблю ее! Я люблю тебя! Я люблю! Я...»