50 знаменитых больных
Шрифт:
6. 1889–1890 годы. Множественные признаки обеднения и неуверенности на фоне высочайшего возбуждения. Элементарные энергетические импульсы проявляются в виде упрощенного, монотонного изображения (земля, горы превращаются в смазанную массу без специфических признаков и выраженных контуров). Возникают нагромождения мазков, недифференцированные, неопределенные очертания, не отражающие ничего, кроме нервного возбуждения. Конструктивный остов становится все слабее, картины представляются все более скудными, детали — все более случайными. Иногда художественное буйство переходит в почти безобразное марание холста. Энергия не находит выхода в содержании.
То, что Ван Гог испытывал страдания, вызывающее психотическое изменение личности, сомнений не вызывает. Вопрос лишь в том, что это были за изменения. Какой диагноз
Исключить паралич с абсолютной уверенностью нельзя. Возможностей получить сифилитическое заражение у Ван Гога было вполне достаточно, но прогрессивный паралич обнаруживается по телесным симптомам. Никаких сведений об этих симптомах нет — единственное, что могло бы послужить диагностическим указанием, это опустошенность, сквозящая в некоторых из последних картин, а также сообщения Ван Гога о нетвердости руки. Однако полное сохранение критичности и самоконтроля на протяжении последних двух лет при столь сильных психотических атаках для прогрессивного паралича практически невероятно, для шизофрении же — необычно, но возможно. Наиболее вероятно, что Ван Гог страдал шизофренией — на это указывают и специфические черты характера художника (исключительная замкнутость, неумение общаться с людьми, неадекватность эмоциональных реакций), особенности мировоззрения (мессианские идеи, религиозность ит. п.).
К такому выводу приходит Карл Ясперс на основе сопоставления писем, немногочисленных биографических данных и картин художника. Безусловно, в данном диагнозе есть определенная натяжка, поскольку в случае Ван Гога часто нет точной датировки работ, нет сведений биографического характера, что вместе с недостаточностью медицинских данных не позволяет сделать вывод с полной уверенностью.
Наконец, вопреки распространенному мнению, шизофрения как таковая не способствует проявлению творческой силы, не создает условий для выражения одаренности, если ее не было до болезни. Шизофрения иногда становится предпосылкой для самораскрытия творчески одаренных личностей, но не более того. Ван Гог не создал бы своих выдающихся полотен, если бы не было предшествующих лет интенсивной наработки художественного умения и опыта. Но.
ВИАН БОРИС
(род. в 1920 г.
– ум. в 1959 г.)
10 марта 1920 года в семье Поля Виана и Ивонны Вольдемар-Равене родился сын, который получил имя Борис. Он был вторым ребенком в семье, через год у мальчика появился брат Ален, а еще через четыре — сестра Нинон.
Его отец, Поль Виан, жил на доход с капитала и профессиональной деятельностью не занимался. Был он человеком образованным и даже талантливым, переводил с нескольких языков, писал стихи. Поль Виан любил спорт, классно водил машину и личный самолет. Он многое умел, даже лить бронзу.
Мать Бориса, которую дети звали «Матушка Пуш», была на восемь лет старше мужа. Она происходила из богатой семьи, владевшей нефтяными скважинами в Баку и несколькими заводами во Франции. Ивонна Вольдемар-Равене была прекрасно образована, страстно любила музыку, играла на фортепиано и арфе. Ее родители настояли на том, чтобы она отказалась от карьеры профессиональной пианистки, и Ивонна реализовалась в детях: трое из них стали музыкантами.
Своим детям она дала имена, связанные с музыкой и поэзией. Борис был назван в честь «Бориса Годунова» — любимой оперы Матушки Пуш. Факт этот не был широко известен, поэтому имя Виана дало почву для домыслов о его русском происхождении. Способствовал этому и «армянский» суффикс в фамилии 1, имевшей в действительности итальянское происхождение.
В 1921 г. семья Виан перебралась на виллу «Ле Фоветт», со временем их дом стал культурным центром Виль д’Авре. Дни Вианов текли весело и праздно; они часто выезжали на морское побережье, где у них был еще один дом с экзотическим садом
и огороженным куском пляжа.В 1929 г. жизнь резко изменилась — грянул промышленный кризис, Поль Виан разорился, особняк в Виль д’Авре пришлось сдать внаем. Несмотря на финансовые трудности, родители постарались дать детям прекрасное домашнее образование. Борис уже в пятнадцать лет сдал экзамены на степень бакалавра по латыни и греческому, в семнадцать — по философии и математике, свободно владел английским и немецким языками.
В доме Вианов была огромная библиотека, Борис читал запоем. Он не помышлял о литературной карьере, книги были для него отдохновением. Профессией своей Борис избрал инженерное дело. Армия ему не грозила — у него была тяжелая болезнь сердца: перенесенная в два года ангина осложнилась ревматизмом. В пятнадцать лет к этому добавился брюшной тиф, который привел к аортальной недостаточности.
Освобождение от воинской повинности — один из немногих случаев, когда Борис по доброй воле вспомнил о больном сердце. В остальное время Виан не обращал на него ни малейшего внимания, нарушая все предписания врачей. Он был молод, энергичен и не желал терять ни секунды драгоценного времени, отпущенного ему судьбой.
Борис, его братья и их друзья образовали «тайное общество» с собственными традициями, законами, кодексом чести. У всех были тайные прозвища — Борис именовался Бизоном (Бизон Рави, «восторженный бизон» — анаграмма имени Борис Виан, позже ставшая литературным псевдонимом).
Матушка Пуш, стремясь привить детям любовь к классической музыке, регулярно устраивала домашние концерты. Как всегда бывает в таких случаях, Борис с братьями возненавидел классику и влюбился в джаз, и в «Ле Фоветт» образовался домашний джазовый оркестр. Борис полюбил трубу, хотя игра на духовых была ему абсолютно противопоказана.
Начало Второй мировой войны не изменило уклада жизни Вианов. Мало интересуясь ходом боевых действий, они волновались за своих близких. В ноябре 1939 г. Борис поступил в инженерную академию «Эколь Сантраль».
К весне обстановка изменилась: немцы стремительно наступали, французская армия была разбита, Париж наводнили беженцы. «Эколь Сантраль» закрылась еще до конца учебного года. Семья Виан переехала на берег Бискайского залива.
Младший брат Бориса, Ален, познакомил его со своими друзьями, братом и сестрой Леглиз, за мадемуазель Леглиз он в то лето ухаживал. В компанию был принят кузен Бориса, Жак Лустало, по прозвищу Майор, именно так он будет фигурировать в романах Виана. Жак был склонен к шокирующим выходкам, любил гулять по крышам и вылезать из окна, уходя с вечеринок. Через несколько лет, демонстрируя свой коронный уход, двадцатитрехлетний Майор разбился насмерть. Никто так и не знает, был то несчастный случай или самоубийство.
В августе 1940 г. Вианы вернулись в Виль д’Авре. «Эколь Сантраль» снова открылась, Борис готовился к новому учебному году. В сентябре к Алену приехала погостить Мишель Ленглиз, но что-то у них разладилось. И вот тут Борис влюбился.
Мишель Леглиз происходила из семьи потомственных учителей, детей в семье жестко контролировали, воспитывали окриком. Мишель к двенадцати годам проштудировала всю мировую классику, позднее изучила английский, немецкий и немного итальянский языки.
В феврале 1941 г. Мишель получила предложение руки и сердца от одного из своих воздыхателей, сына богатых родителей, но отказала ему. Разразился скандал, мать девушки требовала немедленного согласия или — пусть выходит замуж за кого угодно. Мишель пожаловалась Борису, и тот ответил: «Ну что ж, в таком случае поженимся!» 12 июня 1941 г. состоялась помолвка, а 5 июля — свадьба. Невеста опоздала к венцу: она долго не могла приклеить накладные ресницы и красила ногти на руках и ногах в белый цвет.
В августе 1941 г. был арестован отец Мишель, который передавал в Лондон секретные данные о немецкой авиации. От смерти его спас старый немецкий друг, убедивший гестапо, что тот нужнее Германии живым. Отца Мишель выслали в Берлин, жена последовала за ним, оставив дочери квартиру. Но там стоял холод, топить было нечем, и Борис с Мишель жили в «Ле Фоветт».
Молодежь, стремясь уйти от мрачных реалий, бесшабашно веселилась. Вечеринки в бальной зале «Ле Фоветт» следовали одна за другой. Спустя годы Борис описал их в романе «Сколопендр и планктон».