5том. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне

Между тем г-н Губен, воздев на нос свое пенсне с сильными стеклами, изрек:

— Если японцы победят, они отберут у нас ИндоКитай.

— И окажут нам этим большую услугу, — откликнулся Ланжелье. — Колонии — бич для народов.

Господин Губен с негодующим видом молчал.

— Не по душе мне такие речи! — воскликнул Жозефен Леклер. — Нам нужны рынки сбыта, нужны новые территории для промышленного и торгового проникновения. О чем вы только думаете, Ланжелье? Существует лишь одна политика — в Европе, в Америке, во всем мире: это — колониальная политика.

Николь Ланжелье невозмутимо продолжал:

— Колониальная политика — самая последняя форма варварства, или, если вам угодно, верх цивилизации. Я не делаю разницы между двумя этими понятиями: они тождественны. То, что люди именуют цивилизацией, — это современное состояние нравов, а то, что они именуют варварством, — это предшествующее состояние нравов. Нынешние нравы будут именоваться варварскими, когда они станут нравами прошлого. Я, не обинуясь, признаю, что истребление слабых народов сильными народами вполне согласно с нашей моралью, с нашими нравами. На этом зиждется гражданское право, на этом основана колониальная политика.

Но остается выяснить, всегда ли приобретение далеких земель выгодно для государства? Думается, нет. Что принесли Мексика и Перу Испании? Бразилия — Португалии? Батавия — Голландии? Есть разные виды колоний. Есть колонии, которые до появления незадачливых европейцев представляли собою необработанные и пустынные территории. Они сохраняют верность метрополии, пока бедны, и отделяются от нее, лишь только достигнут процветания. Есть колонии, малопригодные для жизни европейцев, но зато из них выкачивают сырье и ввозят туда товары. Понятно, что такие колонии обогащают не тех, кто ими владеет, а тех, кто с ними торгует. Чаще всего они даже не возмещают затрат, которые несет метрополия. Больше того: они каждый миг грозят навлечь на нее бедствия войны.

Господин Губен прервал говорившего:

— А как же Англия?

— Англичане — не столько народ, сколько раса. Единственная отчизна англо-саксов — море. И Англия, которая считается богатой из-за своих обширных владений, на самом деле своим благосостоянием и могуществом обязана торговле. Следует завидовать не тому, что у нее есть колонии; истинные создатели ее богатств — купцы. Уж не думаете ли вы, что захват Трансвааля [315] , например, принесет англичанам много пользы? Но так или иначе, можно еще понять, когда при существующем положении страны, где рождается много детей и изготовляется много товаров, ищут за морем новых земель и рынков и завладевают ими хитростью и насилием. Но нам-то, по нашему народу, бережливому, заботящемуся о том, чтобы детей рождалось не больше, чем родная земля может прокормить, народу, который не гонится за расширением производства и не склонен к авантюрам в далеких странах, но Франции, говорю я, которая никогда не покидает своего сада, — зачем ей колонии, боже правый?! Что ей с ними делать? Что они ей дают? Она щедро заплатила людьми и деньгами за то, чтобы Конго, Кохинхина, Аннам, Тонкин, Гвиана и Мадагаскар покупали бумажные материи в Манчестере, оружие — в Бирмингеме и Льеже, спиртные напитки — в Данциге и бордоское вино — в Гамбурге. Она целых семьдесят лет грабила, изгоняла и преследовала арабов ради того, чтобы населить Алжир итальянцами и испанцами!

315

Захват Трансвааля. — Речь идет об англо-бурской войне 1899–1902 гг., в результате которой южно-африканские бурские республики Трансвааль и Оранжевая были захвачены англичанами.

Насмешка, заключенная в этих итогах, достаточно жестока, и просто диву даешься, каким образом нам на горе возникла колониальная империя в десять-одиннадцать раз более обширная, чем сама Франция. Но нужно иметь в виду: если французский народ и не получает никакой выгоды от того, что владеет землями в Африке и в Азии, то его правительство, напротив, извлекает многочисленные выгоды, завоевывая для него эти земли. Государственные деятели приобретают таким способом поддержку армии и флота, ибо в колониальных экспедициях добываются чины, пенсии и кресты, не говоря уже о славе, которую приносит победа над врагом. Они приобретают поддержку церковников, открывая новые возможности для проповеди христианства и предоставляя земли для католических миссий. Они радуют сердца судовладельцев, судостроителей и военных поставщиков, которых засыпают заказами. Они создают себе в стране многочисленных сторонников, жалуя огромные леса и бесчисленные плантации. И, что еще важнее, они добиваются для своей партии поддержки со стороны всех аферистов и биржевых зайцев, сидящих в парламенте. Наконец, они льстят честолюбию толпы, гордящейся тем, что Франция владеет желтой и черной империей, заставляя бледнеть от зависти Германию и Англию. Они слывут отменными гражданами, патриотами и великими государственными людьми. И если порою им угрожает риск пасть, подобно Ферри, под ударами какой-нибудь военной катастрофы [316] , они готовы и на это, ибо убеждены, что самая гибельная заморская экспедиция сопряжена с меньшими заботами и опасностями, чем самая благотворная из социальных реформ.

316

…пасть, подобно Ферри, под ударами какой-нибудь военной катастрофы… — Ферри Жюль — один из лидеров умеренных республиканцев, дважды занимал пост премьер-министра (1880–1881 и 1883–1885). С его именем связана политика колониальной экспансии, он втянул Францию в войну с Китаем из-за Аннама и Тонкина. В результате неудач французских войск в Индо-Китае кабинет Ферри пал.

Вы постигаете теперь, почему во Франции порою бывали министры-империалисты, жаждавшие увеличить ее колониальные владения. И нам следует еще поздравить себя и воздать хвалу умеренности наших правителей, которые могли бы взвалить на плечи стране куда больше колоний.

Но опасность еще не миновала, и нам грозит восьмидесятилетняя война в Марокко. Неужели колониальное безумие никогда не кончится?

Я хорошо знаю, что рассудительность не свойственна народам. И откуда им быть рассудительными, если вспомнить, из кого они состоят. Но нередко какой-то инстинкт предупреждает их о том, что может причинить им вред. Порою они способны наблюдать и делать выводы. Они постепенно учатся на горестном опыте собственных заблуждений и ошибок. Когда-нибудь они усвоят, что колонии для них — лишь источник опасностей и путь к разорению. Торговое варварство уступит место торговой цивилизации, а насильственное проникновение — проникновению мирному. Эти идеи находят ныне доступ даже в парламенты. Они восторжествуют — не потому, что люди станут менее корыстны, но потому, что лучше поймут, в чем их подлинные интересы.

Величайшая ценность на земле — сам человек. Чтобы благоустроить земной шар, надо сначала устроить человеческую жизнь. Чтобы извлекать пользу из почвы, рудников, вод, всех веществ и всех сил нашей планеты, необходим человек, весь человек, необходимо человечество, все человечество. Для того чтобы пользоваться всеми благами земли, нужен совместный труд белых, черных и желтых людей. Сокращая, уменьшая, ослабляя, словом, колонизируя часть человечества, мы действуем себе же во вред. Нам выгодно, чтобы желтые и черные были сильны, свободны и богаты. Наше процветание, наше богатство зависит от их богатства и от их процветания. Чем больше они будут производить, тем больше будут потреблять. Чем больше выгоды мы им принесем, тем больше выгоды от них получим. Пусть они широко пользуются плодами наших трудов, а мы станем широко пользоваться плодами их трудов.

Наблюдая за силами, которые приводят в движение общество, быть может, удастся обнаружить признаки того, что эра насилий заканчивается. Войны, некогда бывшие неизменным состоянием народов, ныне происходят лишь время от времени, и периоды мира сделались куда более продолжительными, нежели периоды войны. Наша страна дает пищу для любопытных размышлений. Французы занимают в военной истории народов особое место. Если все остальные народы вели войны исключительно из корыстных интересов или по необходимости, то французы способны были сражаться из чистого удовольствия. И вот знаменательно, что вкусы наших соотечественников переменились. Лет тридцать назад Ренан писал: «Всякий, кто знает Францию, кто наблюдал жизнь в ее больших городах и в провинциальной глуши, не колеблясь, признает, что уже полвека эта страна настроена в высшей степени миролюбиво». Многие наблюдатели отмечали, что французы в тысяча восемьсот семидесятом году не имели ни малейшего желания браться за оружие, и объявление войны было ими встречено с горестным изумлением. И несомненно сегодня мало кто из французов помышляет о новой военной кампании, все охотно приемлют мысль, что армия нужна лишь для того, чтобы избежать войны. Приведу лишь один из множества примеров, характеризующих состояние умов. Господина Рибо [317] , депутата, бывшего министра, пригласили на какой-то патриотический праздник; в ответ он прислал извинительное письмо, содержание которого весьма знаменательно. Господин Рибо при одном слове «разоружение» морщит надменное чело. Он испытывает к пушкам и знаменам пристрастие, подобающее бывшему министру иностранных дел. В своем письме он объявляет национальной опасностью идеи о мире между народами, распространяемые социалистами. Он видит здесь отступничество, с которым не может примириться. Но это вовсе не означает, что он воинственен. Он также желает мира, но мира помпезного, великолепного, блистательного и славного, как война. Между господином Рибо и Жоресом спор идет лишь о путях к сохранению мира. Оба они миролюбивы. Но Жорес — просто миролюбив, а господин Рибо — миролюбив высокомерно. Вот и все. Еще ярче и убедительнее, чем настроения социал-демократов, довольствующихся миром, так сказать, в блузе и пальто, о бесповоротном закате идей реванша и завоеваний свидетельствуют настроения буржуа, которые требуют мира, украшенного военными регалиями и окруженного видимостью славы, ибо здесь налицо тот переломный момент, когда воинственный инстинкт перерождается в стремление к миру.

317

Рибо Александр-Феликс-Жозеф — французский буржуазный политический деятель, апологет империалистической политики, неоднократно возглавлял кабинет министров (1892–1893, 1914–1917).

Франция постепенно приходит к осознанию своей подлинной силы — силы духовной; она начинает постигать свою миссию, которая состоит в том, чтобы сеять идеи, властвовать в области мысли. Недалек день, когда Франции станет ясно, что единственно прочной и надежной ее силой были ораторы, философы, писатели и ученые. Да, когда-нибудь французы будут вынуждены признать, что им не следует полагаться на свое численное превосходство, которое столько раз обманывало их надежды, а теперь бесповоротно ускользает от них, и пора уже удовольствоваться славой, которую им гарантируют завоевания ума и достижения научной мысли.

Жан Буайи покачал головой.

— Вы хотите, чтобы Франция звала народы к согласию и миру, — сказал он. — Уверены ли вы, что ее станут слушать, что ее призыву последуют? Больше того, обеспечено ли ее собственное спокойствие? Не приходится ли ей страшиться угроз извне, предвидеть опасности, стоять на страже своих границ, заботиться о собственной обороне? Одна ласточка весны не делает; одному народу не под силу обеспечить всеобщий мир. Кто может поручиться в том, что Германия содержит армии только с целью не допустить возникновения войны? Немецкие социал-демократы хотят мира. Но они не господа положения, их депутаты не пользуются в парламенте тем влиянием, на которое имеют право судя но числу их избирателей. И вы думаете, Россия, едва вступившая на путь промышленного развития, так скоро вступит на стезю миролюбия? Возмутив спокойствие Азии, она, вы думаете, не возмутит затем и спокойствие Европы?

Но если, допустим, Европа и становится миролюбивой, то разве Америка, не становится на наших глазах воинственной? После того как Куба низведена на положение вассальной республики, а Гавайские острова, Порто-Рико и Филиппины аннексированы [318] , никто уже не решится отрицать, что Американская Федерация ведет завоевательную политику. Некий янки, публицист по фамилии Стед, заявил под одобрительный гул всех Соединенных Штатов: «Американизация мира началась». А господин Рузвельт [319] мечтает водрузить звездный флаг в Южной Африке, Астралии и Вест-Индии. Господин Рузвельт — империалист, он хочет мирового владычества Америки. Между нами говоря, он мечтает об империи Августа. По несчастью, он читал Тита Ливия [320] . Лавры римлян не дают ему покоя. Вам знакомы его речи? Они исполнены воинственного пыла. «Друзья мои, сражайтесь, — призывает господин Рузвельт, — сражайтесь беспощадно. Что может быть лучше хорошей потасовки? Люди живут на земле, чтобы истреблять друг друга. Тот, кто скажет вам, будто это не так, — человек безнравственный. Остерегайтесь людей мыслящих. Мысль расслабляет. Это — порок французов. Римляне завоевали вселенную. Они потеряли ее. Мы — современные римляне». Красноречивые слова, к тому же поддержанные военным флотом, который выйдет вскоре на второе место в мире, и военным бюджетом в полтора миллиарда франков!

318

…Куба низведена на положение вассальной республики, Гавайские острова, Пуэрто-Рико и Филиппины аннексированы… — В результате испано-американской войны 1898 г. по Парижскому мирному договору США получили Пуэрто-Рико и Филиппины. Куба была объявлена «независимым» государством под протекторатом США. В том же 1898 г. США аннексировали Гавайские острова.

319

Рузвельт Теодор (1859–1919) — президент США в 1901–1909 гг.; один из идеологов американского империализма, вдохновитель испано-американской войны 1898 г.

320

Тит Ливий (59 г. до н. э. — 17 г. н. э.) — римский историк, автор «Римской истории от основания города».