616 — Ад повсюду

Одри верила в дьявола точно так же, как верила в Бога, потому что была уверена, что существование одного невозможно без существования другого. Как нет добра без зла, чистоты без порока, света без тьмы. Ни университетское образование, ни рациональный склад ума не смогли поколебать ее веры. Напротив, они позволяли ей провести четкую грань между психическим заболеванием и болезнью души. Дэниел переступил эту грань. Нет, она не стала бы утверждать, что в старика вселился злой дух, как думала мать настоятельница. Именно это имела в виду монахиня, говоря о вмешательстве дьявола. Одри требовалось больше доказательств. Несмотря на дурные предчувствия, она была убеждена, что все произошедшее можно объяснить и без обращения к проискам лукавого.

— Я… не… хотел… — пробормотал Дэниел.

— Ты ни в чем не виноват, сын мой, — ответила мать Виктория. — Отдохни.

Дэниел действительно нуждался в отдыхе. Одри кивнула головой, услышав совет настоятельницы. Но он продолжал говорить:

— Мертвые. Много… много… мертвых. Земля… была… полна… мертвыми. Перья…

Дэниел описывал один из ночных кошмаров. А может, это привиделось ему, когда тот, другой Дэниел овладел его разумом и телом.

Старик говорил еще невнятнее, чем обычно: наверное, на него подействовало успокоительное. Разобрать его слова удавалось с трудом, но Одри вспомнила, что и в прошлый раз он упоминал про перо, белое, большое и окровавленное, и решила спросить:

— Перья были в крови, Дэниел?

Монахиня взглянула на Одри с укоризной:

— Дэниел должен отдыхать.

— Перья были… белые… и черные. Крылья… белые… и черные. Кровь. Все… мертвы.

— О чем ты говоришь, Дэниел? — настояла Одри.

— «И произошла на небе война… — ответила за него мать настоятельница. Голос скорбным эхом разнесся по комнате. — Михаил и ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них…»

— «…но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе», — закончила Одри.

В детстве родители ежедневно заставляли ее зубрить наизусть отрывки из Священного Писания. Потом они задавали ей вопросы и, если она затруднялась ответить, сурово наказывали. Даже теперь, по прошествии стольких лет, Одри могла вспомнить бесконечное множество таких отрывков. Новый ночной кошмар стал еще одним узлом в запутанном клубке, в который превратился Дэниел. Все это с трудом поддавалось ее пониманию. Кроме того, все произошло так неожиданно. Она всего лишь откликнулась на просьбу матери настоятельницы помочь старику избавиться от посттравматического стресса. Единственное, что она знала тогда о нем, — он страдает слабоумием. Их первая встреча, на скамейке в саду, ничего не дала. После того как появился тот, другой Дэниел, все пошло вкривь и вкось. И то, что случилось сегодня, еще раз подтверждало: мир перевернулся с ног на голову. Одри чувствовала, что она начинает терять контроль. Не только над пациентом, а над всем происходящим, над собой, над собственным разумом. Она спросила себя, может ли она хоть как-то влиять на то, что происходит с Дэниелом, и, недолго думая, ответила — нет. У нее возникало все более отчетливое чувство, что она и все те, кто окружает Дэниела, — всего лишь винтики в часовом механизме, запущенном чьей-то чужой волей. И Одри даже представить не могла, куда это их приведет.

— Мне пора идти, — сказала мать настоятельница, — меня ждут дела. Ты можешь побыть с ним?

— Конечно.

— Спасибо, Одри. Но пообещай, что сегодня ты не будешь задавать ему вопросов.

— Я обещаю.

Монахиня поцеловала Дэниела в лоб:

— Да хранит тебя Господь, сын мой, — и вышла из комнаты.

12

Рим

Альберт Клоистер быстрым шагом пересек внутренний двор, отделявший его от Секретного архива Ватикана. Утро выдалось хмурым. После нескольких солнечных, но холодных дней погода окончательно испортилась. Свинцовое небо грозило дождем и, кажется, отражало мысли, роившиеся в голове иезуита. Встреча со старым монахом Джулио не разрешила его сомнений. Поэтому сейчас он находился в Ватикане и направлялся в архив — важнейший центр исторических исследований, за которым закрепилась слава одного из самых таинственных мест в мире. На стеллажах длиною в несколько десятков метров пылились сочинения, которых веками не касался солнечный свет, и, судя по их содержанию, они были обречены на вечную тьму. Прежде всего, это касалось некоторых апокрифических текстов, еще более спорных, чем рукописи Наг-Хаммади [12] или широко известные апокрифы.

12

Библиотека коптских текстов гностического христианства, найденная в 1945 году у подножия горы Джебель-аль-Тариф в Египте.

Клоистер почти не сомневался: Кодекс, о котором говорил ему монах, — один из этих апокрифов. То, что казалось Альберту разрозненными частями неизвестной головоломки, для таких людей, как старый монах или непосредственный начальник Альберта, кардинал Францик, было исполнено глубокого смысла. Они знали намного больше, чем он мог предположить. Стоя у разрытой могилы священника из маленького испанского городка, он и не думал, что все обернется настолько серьезно.

Иезуит вошел в вестибюль и вызвал лифт. Он спустился в кафе, сел за столик и заказал двойной кофе. Через несколько минут на пороге возникла худощавая фигура Игнатия Францика. Он был чем-то озабочен, но старался не подавать виду. Такое выражение лица часто можно наблюдать у врачей, выписывающих неизлечимо больных пациентов.

— Сиди, Альберт, — кардинал махнул рукой, увидев, что тот собирается встать, — обойдемся без формальностей.

— Спасибо, ваше преосвященство.

— Вчера вечером я звонил монаху Джулио. Он сказал, что ты произвел на него впечатление.

— Это он произвел на меня впечатление. То, что он рассказал мне, просто невероятно.

— Я понимаю твое смятение. Надеюсь, ты не сердишься, что тебе до сих пор не сообщали некоторые детали.

— Детали?

В голосе Клоистера слышалась скорее недоверчивость, чем досада.

— Да-да, я признаю: больше чем просто детали. Однако ты поймешь, как важно было сохранить их в тайне.

— Но, ваше преосвященство, я уже не первый год занимаюсь этим исследованием. И я никогда не скрывал от вас моих страхов и сомнений. Это не упрек. Просто я немного огорчен.

— Я сожалею, что слышу это. Но ничего личного. Нам действительно важно вникнуть в суть проблемы, вопроса — называй как хочешь. Мы все в растерянности, Альберт. Перед тем как мы спустимся в закрытую зону архива, позволь рассказать историю одного молодого священника, который, как и ты, работал на «Волков». Он пришел к нам задолго до того, как меня назначили префектом. Мой предшественник, монсеньор Гетари, хорошо о нем отзывался. Этот юноша, бельгиец по происхождению, провел немало времени в африканских миссиях и открыл там для себя существование мира за пределами восприятия. Нечто само собой разумеющееся для священнослужителя, но об этом, кажется, часто забывают. Многие из нас живут так, как будто эта жизнь единственная… Итак, — вернулся кардинал к рассказу, — я направил этого юношу, Горация, в Новый Орлеан. Ему поручили исследовать несколько случаев черной магии. Шел тысяча девятьсот восемьдесят первый год. Незадолго до его приезда там похитили черного ребенка-альбиноса для ритуала вуду. В Новом Орлеане вуду практикуется больше, чем где бы то ни было, включая Гаити. В этом нет ничего удивительного, ведь этот город — антипод Иерусалима. Иерусалим — трижды святыня. Новый Орлеан четырежды проклят: христианами, мусульманами, евреями и индейцами-аборигенами. Так вот, наступил Хеллоуин, языческий канун Дня Всех Святых. Той ночью на задворках французского квартала совершался обряд, который служил лишь ширмой для другого, более важного ритуала. Отцу Горацию удалось попасть туда в сопровождении местного журналиста. Колдуны намеревались вызвать смерть человека на расстоянии. Путь в полицию был ему заказан: местные власти предпочитали закрывать глаза на то, что творилось у них под носом. Отец Гораций знал, что в действительности должно произойти. Где-то за пределами этого грязного двора прятался настоящий бокор [13] , жрец зла, — без барабанов, выпученных глаз и неистовых танцев. Страдания ребенка, выбранного из-за неестественно светлого для негра цвета кожи, должны были вдохнуть жизнь в куклу вуду. Не в ту куклу, что продавалась в городе на каждом шагу… Блуждая в узких и мрачных переулках, отец Гораций наконец нашел логово бокора и обнаружил там бедного ребенка. Он попытался уйти и предупредить власти, но было поздно — его заметили. Тогда он нырнул в подворотню и добежал до двора, с которого начинал свой путь. Какая-то неведомая сила потянула его к костру, горевшему посреди двора. И то, что он увидел, поразило и ужаснуло его. Думаю, ты догадываешься, что это было.

13

Бокор — жрец в вудуизме.

— Глаза… — пробормотал Клоистер.

— Глаза, лицо, заставившие его окаменеть от ужаса… К счастью, отцу Горацию удалось уйти.

— Я мог бы поговорить с отцом Горацием?

— Мне очень жаль, но вскоре он скончался. Острый инфаркт.

— Ясно…

— Я знаю, о чем ты подумал.

— И я ошибаюсь?

— Не знаю, связана ли его смерть с огненным духом или нет. Брат Джулио тоже видел эти глаза, но ему уже перевалило за сто. Наверное, это случайность.

— Да, я тоже так считаю. Хотя не уверен.

Кардинал наклонился над столом и положил руку на плечо Альберта. Как бы ему хотелось, чтобы юноша остался в стороне от всего этого. Но, в конце концов, он сам решил привлечь священника к исследованию.

— Я не хочу обременять тебя большим количеством новых сведений, но я должен показать тебе Кодекс. Ради этого мы здесь. Я знаю, брат Джулио говорил тебе о нем.

— Он лишь упомянул о нем, но не сказал, что он содержит.

— Ты получишь ответ. Следуй за мной.

Они вышли из кафе и направились к лифту. Францик достал маленький ключ и вставил его в контрольную панель. Затем он приложил карточку идентификации посетителя к считывающему устройству и нажал кнопку четвертого этажа подвала. Он имел доступ к закрытому каталогу, святая святых Секретного архива Ватикана. Здесь хранилось множество конфиденциальных документов, которые не показывали даже заслуживающим доверия исследователям. Вход туда был разрешен лишь нескольким монахам, приписанным к архиву, и специалистам, нанятым для реставрации и каталогизации фондов. Все они подписывали контракт, в который обязательно включался пункт о неразглашении тайны, почти как в корпорациях высоких технологий или военных организациях. Одним из конфиденциальных документов был Кодекс, интересовавший кардинала Францика и отца Клоистера. Он представлял собой тридцатистраничный папирус толщиной в двадцать — тридцать сантиметров, переплетенный в кожу и перевязанный лентой из того же материала. Перед тем как подойти к книге, лежавшей на японском столике из мягкой древесины, Клоистер по просьбе кардинала надел перчатки. В слабо освещенном помещении было холодно — температура и влажность регулировались здесь искусственно.