7том. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле

Говорили также о массовом переходе на сторону врага ангелов, обитавших в северной части неба, где когда-то, до начала времен, разразилось первое восстание. Некоторые будто бы даже видели черные тучи нечестивых ангелов, присоединявшихся к мятежным войскам, собранным на земле. Но добрые граждане отказывались верить этим гнусным слухам и цеплялись за вести о победе, которые передавались из уст в уста, подкрепляя и подтверждая одна другую. В горних областях зазвучали радостные гимны; на арфах и гуслях серафимы восхваляли Саваофа, бога громов. Голоса святых слились с голосами ангелов, славя незримого. При мысли об избиении, учиненном посланцами гнева божия, вздохи ликования поднимались из Небесного Иерусалима к престолу всевышнего. Но радость блаженных, заранее достигшая предела, уже не могла возрастать, и от избытка счастья они стали совершенно бесчувственны.

Песнопения еще не умолкли, когда стража, стоявшая на стенах, заметила первых беглецов божественного воинства — ощипанных, летевших в полном беспорядке серафимов, искалеченных керубов, ковылявших на костылях. Князь воинства Михаил обозревал размеры бедствия невозмутимым взглядом, и его светлый разум постигал причины поражения. Воины бога живого пошли в наступление. Но по одной из тех случайностей, которые на войне расстраивают планы величайших полководцев, противник тоже перешел в наступление, и последствия были налицо. Едва лишь врата крепости распахнулись, чтобы принять славные и изувеченные остатки трех армий, как огненный дождь излился на Гору господню. Воинства Сатаны еще не было видно, а уже топазовые стены, изумрудные купола, адамантовые кровли с ужасающим грохотом рушились под разрядами электрофоров. Устаревшие грозовые тучи пытались отвечать, но они действовали на слишком короткое расстояние, и молнии их бесцельно терялись в пустынных просторах неба.

Пораженные невидимым противником, верные ангелы покинули крепостные стены. Михаил отправился к своему господу доложить, что не пройдет и суток, как священная Гора окажется во власти демонов, и что единственное спасение для владыки мира — это бегство. Серафимы собрали в сундуки драгоценности небесной короны. Михаил предложил руку царице небесной, и божественное семейство покинуло дворец через порфирные подземелья. А на твердыню небесную низвергался огненный потоп. Заняв снова свой боевой пост, доблестный архангел заявил, что не сдастся никогда, но тотчас же велел спустить знамена бога живого. В тот же вечер воинство мятежников вошло в трижды святой град. Впереди своих демонов ехал на огненном коне Сатана. За ним шли Аркадий, Истар и Зита. Как во время Дионисовых празднеств, старый Нектарий ехал на осле. За ним вдалеке развевались черные знамена. Гарнизон сложил оружие перед Сатаной. Михаил опустил к ногам архангела-победителя свой пылающий меч.

— Возьми свой меч, Михаил, — молвил Сатана. — Люцифер возвращает его тебе. Носи его в защиту мира и законности.

Затем, обратив свой взор к начальникам небесных фаланг, он воскликнул звучным голосом:

— Архангел Михаил и вы, Власти, Престолы и Господства, клянитесь верно служить своему богу.

— Клянемся, — ответили все в один голос.

И Сатана молвил:

— Власти, Престолы и Господства, из того, что было во всех прошлых войнах, я хочу помнить одно лишь непоколебимое мужество, проявленное вами, и вашу верность власти предержащей; пусть будут они залогом той верности, в которой вы только что поклялись мне.

На другой день Сатана велел раздать войскам, собранным на эфирных равнинах, черные знамена; и крылатые воины лобзали их и орошали слезами.

И Сатана провозгласил себя богом. Толпясь на блистающих стенах Небесного Иерусалима, апостолы, папы, девственницы, мученики, исповедники, все избранные, пребывавшие во время грозной битвы в блаженном спокойствии, наслаждались с безграничной радостью зрелищем священного венчания. С восторгом увидели избранные низвержение Всевышнего в ад и восшествие Сатаны на божий престол. В соответствии с волею бога, сделавшего для них скорбь запретной, они на старый лад воспели хвалу новому владыке.

И Сатана, устремив пронзительный взгляд в пространство, стал смотреть на маленький шар из земли и воды, где он некогда насадил виноград и создал первые трагические хоры. Он обратил взор свой на Рим, где низвергнутый бог обманом и хитростью основал некогда свое могущество. Церковью управлял в то время некий святой муж. Сатана увидел, что он молится и плачет. И сказал ему:

— Поручаю тебе супругу мою. Служи ей верно. Утверждаю за тобой право и власть устанавливать догматы, определять, как и когда должны совершаться таинства, издавать законы для сохранения чистоты нравов. И да повинуется им каждый верующий. Церковь моя вечна, и врата ада не одолеют ее. Ты непогрешим. Ничто не изменилось.

И преемник апостолов почувствовал безграничное блаженство. Он пал ниц и, уронив голову на плиты, ответил:

— Господи боже мой, узнаю голос твой. Дыхание твое, как бальзам, разлилось в моем сердце. Да святится имя твое. Да будет воля твоя на небесах и на земле. Не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого.

И Сатана упивался хвалами и поклонением. Ему нравились славословия его мудрости и могуществу. Он с удовольствием слушал песнопения херувимов, превозносивших его благость, а флейта Нектария перестала радовать его, потому что она воспевала природу, признавая за всяким насекомым, всякой травинкой их долю силы и любви, говорила о радости и свободе. Сатана, некогда содрогавшийся всем телом при мысли, что миром владеет скорбь, стал теперь недоступен жалости. Он смотрел на страдание и смерть как на отрадное следствие своего всемогущества и великого милосердия. И кровь жертв курилась перед ним, возносясь, как сладостный фимиам. Он осуждал разум и ненавидел любознательность. Сам он отказывался познавать что-либо из опасения, как бы приобретение нового знания не показало, что он не был с самого начала всеведущим. Теперь он любил окружать себя тайной и, считая, что потеряет часть своего величия, если будет понят, старался изобразить себя непостижимым. Мозг его туманили сложные богословские построения. В один прекрасный день он задумал, по примеру своего предшественника, провозгласить себя единым божеством в трех лицах. На торжестве провозглашения он заметил, что Аркадий улыбается, и прогнал его с глаз долой. Истар и Зита уже давно вернулись на землю. Века проходили как мгновения. И вот однажды с высоты своего престола он проник взором в самую глубину бездны и увидел Иалдаваофа в геенне, куда низвергнул его и где сам был долгое время заточен. Иалдаваоф и в вечной тьме сохранил свою гордость. Почерневший, сломленный, грозный, величественный, он возвел ко дворцу небесного царя полный презрения взор — и отвернулся. И новый бог, наблюдая за своим противником, увидел, как скорбное лицо его озарилось разумом и добротой. Теперь Иалдаваоф созерцал землю и, видя, что на ней царят страдание и зло, питал в сердце своем благие помыслы. Вдруг он поднялся и, рассекая эфир своими необъятными руками, словно веслами, устремился на землю, чтобы просвещать и утешать людей. Вот уже огромная тень его окутала несчастную планету сумраком, нежным, как ночь любви.

И Сатана проснулся, весь в холодном поту. Нектарий, Истар, Аркадий и Зита стояли подле него. Пели жар-птицы.

— Друзья, — сказал великий архангел, — не станем завоевывать небо. Довольно того, что это в наших силах. Война порождает войну, а победа — поражение.

Побежденный бог обратится в Сатану, победоносный Сатана станет богом. Да избавит меня судьба от такой страшной участи! Я люблю ад, взрастивший мой дух, люблю землю, которой мне удалось принести немного добра, если только это возможно в ужасном мире, где все живет убийством. Ныне благодаря нам старый бог лишился земного владычества, и все мыслящее на земном шаре не хочет знать его или же презирает. Но какой смысл в том, чтобы люди не подчинялись Иалдаваофу, если дух его все еще живет в них, если они, подобно ему, завистливы, склонны к насилию и раздорам, алчны, враждебны искусству и красоте? Какой смысл в том, чтобы они отвергли свирепого демиурга, раз они отказываются слушать дружественных демонов, несущих им познание истины, — Диониса, Аполлона и Муз? Что же касается нас, небесных духов, горних демонов, то мы уже уничтожили Иалдаваофа, нашего тирана, если победили в себе невежество и страх.

И Сатана обратился к садовнику:

— Нектарий, ты сражался вместе со мной до рождения мира. Тогда мы были побеждены, ибо мы не понимали, что победа — это дух и что в нас, и только в нас самих, должны мы побороть и уничтожить Иалдаваофа.

МАЛЕНЬКИЙ ПЬЕР [136]

Моему старому другу Лeопольду Кану [137]

в память о его сыне, лейтенанте Жаке Кане, тяжело раненном в сражении при Шавонн-Супир 30 октября 1914 года и пропавшем без вести.

А. Ф.

136

В 1914 г. после долгого перерыва семидесятилетний писатель вновь возвращается к воспоминаниям детства. Новые рассказы о Пьере Нозьере появляются на страницах журнала «Revue de Paris» в 1914–1915 гг. В 1918 г. Франс публикует еще ряд эпизодов из этой серии и одновременно редактирует уже напечатанные главы, тщательно отрабатывая детали. 18 января 1918 г. он пишет своему другу Пьеру Кальметту: «Я пишу сейчас воспоминания детства: рассказ о бегстве и пленении попугая, жившего некогда в доме 19 по набережной Малакэ. Мне нужно знать размеры квартала, ограниченного Сеной и тремя улицами. Прошу тебя, набросай мне план тех мест, куда мог бы залететь попугай, не привыкший, однако, к далеким полетам». К концу 1918 г. Франс завершает работу над новым произведением и в начале января 1919 г. «Маленький Пьер» — третья книга автобиографической тетралогии — выходит в свет

В «Маленьком Пьере» упоминаются некоторые лица и факты, уже известные читателям «Книги моего друга» (1885) и «Пьера Нозьера» (1899), но основная часть материала совершенно новая. Французские исследователи творчества Франса отмечают большую биографичность этой книги по сравнению с двумя предыдущими, но в целом автобиографичность «Маленького Пьера» столь же условна. И в этой книге подлинно биографические эпизоды, точно выписанные отдельные детали сочетаются со значительной долею поэтического вымысла, с художественным переосмыслением фактов жизни

В книгу о маленьком Пьере вложено много личного, на каждой странице в ней присутствует сам автор, Анатоль Франс, с его сложным отношением к жизни, с глубиной его мысли, порой даже с его жизненным опытом, которым писатель наделяет своего маленького героя. Писатель Ле Гофф вспоминает, что Франс признавался ему в личной беседе: «Трудное это дело — писать свои воспоминания, невольно стараешься видеть и исправлять их под углом зрения того возраста, в каком находишься в данное время…»

Отдельные эпизоды из детства Пьера служат писателю, как правило, поводом для различных рассуждений, для доказательства своих убеждений и взглядов: так, посещение кондитерской, расписанной в стиле классицизма, влечет за собой размышления об упадке искусства со времени Людовика XIV; многие главы книги заканчиваются философской или моральной сентенцией

Неповторимое своеобразие автобиографического цикла Франса заключается в сочетании зрелой мысли писателя с поэтическим изображением детства. Несмотря на философичность этих своих книг, Франс сумел передать в них наивность детского восприятия жизни, раскрыть мир простых и искренних чувств, показать богатство фантазии ребенка, которому все кажется новым и необычным и каждый день приносит удивительные открытия. Маленький герой Франса живет в мире ласки, заботы, довольства, видит жизнь из окна своей уютной комнатки или во время прогулок по улицам Парижа; его представление о мире ограничено, многое он воспринимает через посредство книг или искусства. Но жизнь с ее противоречиями и трудностями все же вторгается иногда и в узкий мирок Пьера; то это бедный мальчик-трубочист, с детских лет зарабатывающий себе на хлеб тяжелым трудом, то безжалостные законники, описывающие имущество доктора Нозьера. Но эти отдельные случаи ненадолго нарушают размеренный ход домашней жизни, куда даже грозные события революции долетают лишь тихим отзвуком. Книга «Маленький Пьер» создавалась в годы войны, в ней чувствуется желание Франса противопоставить настоящему мирные картины несколько идеализированного прошлого. В предисловии к рассказу «Первобытные времена» (составившему затем главу II книги), впервые напечатанному в журнале «Revue de Paris» 15 июля 1915 г., Франс высказывал надежду, что читатели «смогут несколько отвлечься, читая эти легкие страницы, дышащие любовью к родной земле…» С тихой грустью вспоминает писатель годы своего детства, когда, как ему теперь кажется, царила «какая-то особая радость жизни, какая-то задушевная интимность между живыми существами и вещами, тот особый уют, какого теперь уже не существует». С любовью говорит он о Париже середины XIX в., на узких старых улицах которого еще не так резко бросались в глаза социальные контрасты. Даже в лирической книге детских воспоминаний Франс выражает свою неприязнь к буржуазному государству. С осуждением пишет он о бесславных итогах июльской революции 1830 г., утвердившей власть банкиров и откупщиков, олицетворением которых является в книге «преуспевающий мошенник» г-н Беллаге, богатый домовладелец и финансист

Многие из персонажей книги «Маленький Пьер» имеют реальных прототипов. Действительно существовал чудак-букинист г-н Деба (о нем более подробно говорится в книге «Пьер Нозьер»); в образе Пьера Данкена Франс воплотил некоторые черты Жака Шаравэ, библиофила и архивариуса, сын которого Этьен Шаравэ был другом детства писателя; прототипом дяди Гиацинта послужил дед Франса с материнской стороны Дюфур, уже изображенный писателем в романе «Преступление Сильвестра Бонара» (образ дяди Виктора). Один из лучших образов книги — старая Мелани, верная нянюшка Пьера. Для Франса она олицетворяет людей чистых сердцем и великих в своей любви к человеку, к жизни. С искренним и глубоким чувством говорит писатель о своем большом долге перед этой простой женщиной, открывшей перед ним поэзию народных сказок, неисчерпаемые богатства народной речи

В книге «Маленький Пьер» выражено также свойственное Франсу восхищение национальным искусством Франции, высоким образцом которого было в глазах писателя творчество Расина. Он неоднократно высказывал свое преклонение перед Расином (очерк «Жан Расин», 1873, включенный затем в книгу «Латинский гений»), считал язык его трагедий идеалом художественного совершенства. Но нигде отношение Франса к Расину не выражено так полно и глубоко, как в тридцать четвертой главе «Маленького Пьера». Эту главу сам Франс называл своим литературным завещанием. «Я не хочу умереть, не написав нескольких строк у подножья твоего памятника в знак моей любви и моего поклонения, о Жан Расин!»

Так на страницах «Маленького Пьера» не только оживают отдельные черты парижской жизни 40—50-х годов, не только возникает обаятельный мир детства, но встает и сам Анатоль Франс, влюбленный во Францию, в ее народ, в ее богатую культуру.

137

Леопольд Кан — директор издательской фирмы Кальман-Леви, где, начиная с 1879 г., выходили почти все произведения Анатоля Франса; близкий друг писателя.

I. Incipe, parve puer, risu cognoscere matrem [138]

Матушка часто рассказывала мне о различных обстоятельствах, связанных с моим рождением, но они не казались мне такими значительными, какими казались ей, я не обратил на них должного внимания, и они изгладились из моей памяти.

Когда в семье родится чадо, Бежать за повитухой надо B всех соседок в дом скликать… [139]

138

Мальчик, с младенческих дней ты мать узнавай по улыбке (лат.). — Вергилий, Буколики, 4 эклога, стих 60. (Перевод Л. Гроссмана.)

139

Все переводы стихов с французского в книге «Маленький Пьер» и в книге «Жизнь в цвету», кроме особо оговоренных случаев, сделаны Ю. Б. Корнеевым.

Однако, основываясь на слухах, я берусь утверждать, что в конце царствования Луи-Филиппа обычай, о котором говорится в стихах старого парижанина, был еще не совсем утрачен. Ибо в ожидании моего появления на свет в спальне г-жи Нозьер собралось множество почтенных дам. Дело происходило в апреле. Было свежо. Четыре или пять кумушек из нашего квартала, в том числе г-жа Комон — жена книгопродавца, вдова Шанделье и г-жа Данкен, подкладывали поленья в камин и пили подогретое вино, меж тем как матушка моя уже мучилась сильными болями.