80000 километров под водой

Капитан Немо направился к дверям. Я последовал за ним. Двустворчатая дверь в глубине столовой распахнулась, и мы вошли в соседнюю комнату. Это была библиотека. По размерам она не уступала столовой. В высоких, до самого потолка, шкафах из палисандрового дерева с бронзовой отделкой хранилось множество книг в одинаковых переплетах. Шкафы тянулись вдоль всех стен комнаты. Широкие, обитые коричневой кожей диваны манили к отдыху. Легкие передвижные пюпитры-подставки для книг стояли возле диванов.

Середину комнаты занимал большой стол, заваленный грудой книг. Тут же лежало несколько выпусков старых газет.

Этот величественный зал освещался четырьмя электрическими полушариями, вделанными в потолок.

Я с восхищением осматривал это помещение, так комфортабельно и красиво обставленное.

— Капитан Немо, — сказал я, — вот книгохранилище, которым гордился бы любой из дворцов на континенте. Я просто потрясен при мысли, что эта чудесная библиотека сопровождает вас на дно океанов!

— А где же вы найдете более благоприятные условия для работы, профессор? — возразил капитан. — Разве ваш кабинет в Парижском музее дает вам такой ничем не возмутимый покой?

— Нет, конечно… Я должен признаться, что он выглядит очень бедным по сравнению с этим залом. У вас здесь не меньше шести-семи тысяч книг?

— Двенадцать тысяч, господин Аронакс. Это единственное, что связывает меня с землей. Но свет перестал существовать для меня в тот день, когда «Наутилус» в первый раз погрузился в воду. В этот день я купил последние книги, последние брошюры и последние выпуски газет. С тех пор для меня человечество перестало думать, перестало писать. Книги эти, профессор, в полном вашем распоряжении — пользуйтесь ими, когда и как вам угодно.

Поблагодарив капитана Немо, я подошел к библиотечным полкам. Я нашел там книги на всех языках по различным отраслям точных наук, по философии, по литературе.

Мне бросилось в глаза любопытное обстоятельство: все книги стояли в алфавитном порядке, независимо от того, на каком языке они написаны. Это свидетельствовало о том, что капитан Немо одинаково свободно владел всеми языками.

В библиотеке я увидел произведения старинных и современных авторов — все то лучшее, что создано человеческим гением и в области науки, и в художественной прозе, и в поэзии — от Гомера до Виктора Гюго, от Ксенофонта до Мишле, от Рабле до Жорж Занд. Но научные книги все-таки преобладали в этой библиотеке; книги по механике, баллистике [26] , гидрологии [27] , метеорологии, географии, геологии и т. д. занимали не меньше места, чем труды по естественной истории, которая, как я понял, являлась главным предметом научных занятий капитана Немо. На полках стояли: полный Гумбольдт, полный Араго, работы Фуко, Анри Сен Клер-Девиля, Шасля, Мильн-Эдвардса, Катрфажа, Тимдаля, Фарадея, Бертелло, аббата Секки, Петерманна, Мори, Агассица, «Ежегодники» Академий, бюллетени различных географических обществ и т. д., и тут же рядом, в этом почетном обществе, находились те два тома, которым, быть может, я был обязан гостеприимством капитана. Книга Жозефа Бертрана «Основы астрономии» позволила мне установить одну дату: я знал, что эта книга вышла в свет в середине 1865 года; следовательно, «Наутилус» был спущен на воду не раньше этого времени.

26

Баллистика — наука, изучающая закону полета артиллерийских снарядов.

27

Гидрология — наука, изучающая физические свойства водяной оболочки земного шара (океанов, морей, озер и рек).

Итак, капитан Немо стал подводным странником не больше трех лет тому назад!

Я подумал, что, если удастся обнаружить более свежие книги, можно будет определить дату спуска подводного судна еще более точно. Но у меня впереди было достаточно времени для этих изысканий, а пока что мне не хотелось откладывать знакомство с чудесами «Наутилуса».

— Благодарю вас, капитан, за разрешение пользоваться вашей библиотекой. Это настоящая сокровищница науки, и я воспользуюсь ею.

— Эта комната служит не только библиотекой, но и курительной.

— Курительной? — вскричал я. — Разве на «Наутилусе» курят?

— Разумеется.

— В таком случае, капитан, я должен высказать предположение, что вы поддерживаете связь с Гаванной?

— Никакой, — ответил капитан Немо. — Вот попробуйте эту сигару, профессор, и хоть она и не гавайская, но, если вы знаток, она понравится вам.

Я взял сигару, по форме напоминавшую лучшие сорта гаванских, но более светлую, скрученную из золотистых листьев. Я раскурил сигару у светильника, стоявшего на изящной бронзовой подставке, и затянулся дымом с жадностью завзятого курильщика, лишенного табака в течение двух суток.

— Отличная сигара, но… значит, это не табак?

— Нет, — ответил капитан. — Это разновидность морских! водорослей, богатая никотином. Жалеете ли вы теперь о гаванских сигарах?

— С этой минуты я их презираю.

— В таком случае курите, сколько вам вздумается, не спрашивая о происхождении сигар. Никакая табачная монополия не взимала за них налога. Но ведь от этого они не стали хуже, не правда ли?

— Нисколько.

В эту минуту капитан Немо распахнул дверь, расположенную напротив той, через которую мы вошли в библиотеку, я вступил в огромный, великолепно освещенный салон.

Это был просторный зал со срезанными углами, длиной в десять, шириной в шесть и высотой в пять метров. Скрытые в потолке, украшенном изящными арабесками, лампы заливали ярким, но не резким светом чудеса, собранные в этом музее. Да, это был настоящий музей! Умелые и щедрые руки собрали здесь все сокровища природы и искусства в том живописном беспорядке, который отличает жилище художника. Тридцать картин великих мастеров, в одинаковых рамах, украшали стены, обитые красивыми, со строгим рисунком, тканями. Между картин висели щиты с оружием и стояли статуи в полном рыцарском снаряжении.

Я увидел полотна огромной ценности, которыми любовался на выставках и в частных картинных галлереях Европы. Старинные мастера были представлены здесь одной «Мадонной» Рафаэля, «Девой» Леонардо-да-Винчи, «Немой» Корреджио, «Женщиной» Тициана, «Поклонением волхвов» Веронезе, «Вознесением» Мурильо, «Портретом» Гольбейна, «Монахом» Веласкеза, «Мучеником» Рибейра, «Ярмаркой» Теньерса, двумя фламандскими пейзажами Рубенса, тремя маленькими полотнами в манере Жерара-Доу, Метсу, Поля Поттера, двумя картинами Жерико и Прюдона, несколькими морскими видами Бакюйзена и Верпе. Среди произведений современной живописи я заметил картины, подписанные Делакруа, Энгром, Деканом, Труайном, Мейссонье, Добиньи и др.

Несколько очаровательных мраморных и бронзовых копий античных скульптур стояли на высоких пьедесталах по углам этого великолепного музея.

Предсказание капитана Немо начинало сбываться: с первых же шагов осмотра «Наутилуса» я был ошеломлен.

— Надеюсь, вы извините меня, профессор, — сказал этот странный человек, — за ту бесцеремонность, с какой я вас принимаю, за беспорядок, царящий в этой комнате.

— Капитан, — ответил я, — я должен сказать, вы настоящий артист!

— О, нет, только любитель, — возразил он. — Мне доставляло радость собирать эти великолепные произведения человеческого гения. Я был неутомим в поисках и жаден в приобретениях — это позволило мне заполучать ряд вещей действительно высокой ценности. Это последнее воспоминание об умершей для меня земле. В моих глазах даже современные ваши художники — старинные мастера. У гениев нет возраста.

— А эти музыканты? — спросил я, показывая на партитуры Вебера, Россини, Моцарта, Бетховена, Гайдна, Мейербера, Вагнера, Обера, Гуно и ряд других, разбросанные на крышке большого пианино-органа, занимавшего целый простенок в салоне.

— Эти музыканты для меня — современники Орфея [28] …

Разница во времени стирается в памяти мертвецов, а я мертв, профессор, так же мертв, как те из ваших друзей, которые покоятся под землей…

Капитан Немо умолк и погрузился в глубокую задумчивость. Я глядел на него с живейшим интересом, молча изучая особенности его лица. Облокотившись о драгоценный столик, он не видел меня и, казалось, совершенно забыл о моем существовании.

28

Орфей — в древнегреческой мифологии певец, своими песнями приводивший в движение деревья и скалы и укрощавший диких зверей.