9,5 рассказов для Дженнифер Лопес

– Да, скука, - сказала она, стоя на крыльце, - скука смертная...

– Да?
– нерешительно спросил Николай, не понимая, о какой скуке она говорит. Сама Лидия - разве это скука? А как из Братска, даже из Червянки его тянет сюда, домой? А как весело пойти с собаками? А ходить целый день, а потом затопить печь в зимовье? Выпить чаю? И сам себе хозяин!

– Не, не скучно, - решительно сказал он.

– Не понимаю!
– сердито сказала Лидия.
– Нет! Ты ведь мужик! Тебе наверняка нужна женщина, два раза в неделю! Каждый день!

– Да это-то конечно, - Николай усмехнулся. Никогда он не думал, что может так говорить с незнакомой женщиной. А с Лидией, после того как выпили спирта на бруснике, постреляли рябчиков в распадке, он говорил легко. Это-то что ж...

– А-а!
– неизвестно чему обрадовалась Лидия.
– "Постучался в темное окошко - мне открыла милая моя..." А я уж со своим городским извращенным представлением - ну, извини.

Она новыми глазами глянула на него.

– Это что за птичка?
– показала она на крупную пеструю птицу, подлетевшую к самому крыльцу.

– Кукша.

– Стрельнем?

– Не надо. Глупая.

– Совсем? Совсем глупая?

– Совсем.

– Да. Воздух колоссальный. Первые звездочки высыпали... Бр-р! Про-хладно. Пошли в дом.

Николай проснулся оттого, что ему вдруг стало душно, тесно. Просыпаясь, он дернулся в сторону. Ему приснилось, что он упал в берлогу и несколько медвежат ползают по нему, а где-то рядом была медведица, ее горячее дыхание было совсем близко, а он вдруг вспомнил, что он почти голый, нет даже ножа, и страх парализовал его, он никогда так не пугался. Просыпаясь, переходя все границы страха и бессилия, он застонал. И уже проснувшись, понял, что чья-то ладонь зажимает ему рот.

– Ах ты бешеный, - сердитый шепот Лидии заставил его очнуться окончательно, - ты же ее разбудишь!

Николай лежал некоторое время неподвижно, сердце колотилось где-то у горла.

– Ну и сон...
– пробормотал он.

Лидия беззвучно расхохоталась. Она лежала рядом, повернувшись к нему, уткнувшись в него коленками и лбом, и ее трясло от хохота.

Николай обиделся.

– Сон такой, жуткий. Упал в берлогу, и медведица дышит.

– М-медведица...
– стонала Лидия.
– Р-р...
– Она обхватила его за шею согнутой в локте рукой и сильно сжала. Он повернулся на бок и разомкнул ее руку, а она продолжала бороться, пытаясь опрокинуть его на спину, все еще хохоча. Она помогала себе ногами, бодалась головой, и Николай, также смеясь, удерживал ее за плечи. Вдруг ее руки обмякли, она скользнула вниз...

Николай долго сидел на крыльце. Было бело и тихо в лесу. Луна стояла чуть выше сосен и озаряла совсем пустое небо.

Он закрывал глаза, и снова ее губы горели в его губах, и он открывал глаза. Иней выбелил усы и бородку, он прижимал ладонь ко рту, иней таял, и волосы сковывало льдом. И это его веселило.

В доме было тихо, но тишина здесь была другая - чуткая. Не слышно было матери в комнате за печью - она обычно похрапывала во сне. Николай оставил валенки у порога и в носках прошел в угол кухни, где мать постелила ему на полу.

Он лежал с руками за головой, думал. Думал о том, как поедет работать в город, как будет встречаться с Лидией. Рисовались почему-то гостиничные вестибюли, вокзалы. Представлялась Лидия в соболях, в черных сапогах с тонкими каблуками, веселые люди вокруг нее. Николай пробовал в эти картины вставить и себя, но никак не получалось. Однако он не огорчался из-за этого, а только глубоко, счастливо вздохнув, повернулся на бок и проснулся уже утром, от звука мотора.

– Так это и есть хозяин?
– спросил Кутузов, нахмурившись. Руки его, сжимавшие руль, побелели на косточках.

– Хозяин, хозяин!
– засмеялась Лидия, и Николаю показалось, что она подмигнула ему из-за плеча Кутузова.

– Пристегнись, - сказал Кутузов.

– Зачем?
– спросила Лидия капризным голосом.
– Коля, ты ведь не гаишник, нет?

– Нет, он не гаишник, - сказал Кутузов.
– А вот кто ты... Пристегнись! - заорал он.

– Хватит орать.
– Лидия меняла интонации так легко, что Николаю вчера еще было не по себе: он как будто поскальзывался.
– Не разыгрывай из себя кавказца. Прощай, Коля, - кивнула она Николаю и пристегнула ремень.

Машина, желтые "Жигули", рванула с места, на подтаявшем снегу ее несколько раз бросило задом из стороны в сторону и прочно, по дверцу, посадило, как и думал Николай, в русле весеннего ручья - знающие шофера переезжали его на первой скорости.

Когда Николай подошел к машине, Кутузов, видимо, уже переговоривший с женой, встретил его оскалом улыбки на хмуром лице.

– А ну-ка, покажи, как ты это делаешь, - сказал он.

И Лидия, влажно блеснув глазами за его плечом и как бы отдавшись Николаю улыбкой, добавила:

– Нас-то он шутя выдернет.

– А вы пристегнулись?
– спросил Николай, заходя сбоку, заглядывая в салон веселыми, как показалось Лидии, яркими карими глазами, свежими, как пространство в сосновых стволах с пушистым снегом за его фигурой, вдруг подсевшей под машину.
– И правильно сделали, - проговорил Николай негромко и, крякнув от напряжения, действительно шутя перевернул машину вверх колесами.

Затем он свистнул собакам и, не слушая перепуганную мать, не спеша начал спускаться в распадок, прихватив ружье и рюкзачок, которые стояли на крыльце.

Мисс Лопес помолчала и осторожно спросила:

– Ковбой?

– Вряд ли. Ковбои - пижоны. У них шляпы, сапожки... А это человек простой, природный. У него нет стремления к карьере или деньгам.

– И к женщинам.

– Ему надо найти такую же, как он сам. Любая другая для него страшна, ужасна, непонятна. Вы ведь знаете, как действует раскраска лица, например. У ваших индейцев. Татуировки. Женщины сейчас создают телесную оболочку, внутри которой прячется дьявол.

– Вам тоже не нравятся современные женщины?

– Нет, что вы! Они меня оглушают. Но мне кажется, что отношения мужчины и женщины должны быть доверчивыми, а не воинственными.

– Вы квакер?

– Наверное... Я думаю, что квакеры или мормоны не дают вашему обществу погибнуть. У вас очень уязвимая цивилизация. Вы можете погибнуть от сквозняка.

– Типун тебе на язык!
– резко сказал Борис. Он всегда был западником.

Синие глаза, выгоревшая челка и юная кожа

Иногда увидишь в кино: синие глаза, выгоревшая челка и юная кожа. Впереди - парашютный ранец, сзади ранец. В воздухе распластывается. На воде мчится в обрезанной лыжей или голой пяткой рытвине, стальной хваткой вцепившись в фал. Летит в снежной метели в гигантском слаломе. На паркете, совершенно обнаженная, на высоких каблуках, ввинчивается тонко очиненным телом во вращение и застывает параллельно полу. Просто Дженнифер Лопес. И такова в жизни.