90-е: Шоу должно продолжаться 12

Я запрыгнул на один из длинных столов и прошелся по нему. Подпрыгнул. Да уж, монолитная конструкция. На века собрала. Если в качестве основы сцены их поставить… И помосты собрать для всяких вип-столиков по углам…

Я мысленно представил себе, как тут все можно обустроить. Небольшим этот цех был только по сравнению с парой других цехов. Но это все еще было полноценное производственное помещение. В качестве эллинга для какого-нибудь дирижабля «Гинденбург» тесноват, конечно, будет. Но это не делает его менее циклопическим. Особенно после «Фазенды» с ее не особо высокими потолками.

Понятно, что работы еще дофигища. И в одну каску я эту махину никак переоборудовать не смогу, придется подключать не только Василия с его складом музыкальной техники. Но помещение было настолько крутое, что даже лучше, чем я мог бы себе представить.

— Про «четверку» и раньше рассказывали всякие страшные истории, — сказала мама, глядя на меня снизу. Забираться на стол она не стала, разумеется. — Прямо традиция завода была — новичков стращать. Мол, будешь себя плохо вести, направят в «четверку», где по ночам черти пляшут. А если замешкаешься и заметишь, кто выходит в ночную смену, то тебя в кочегарке сожгут. Мол, эту кочегарка здесь стояла еще до того, как НЗМА постролили. Она уже много лет как не работает, видел же, мимо проходили, что стена провалилась даже. Но снести все руки не доходили. Вот она и обросла легендами. Мол, ночью ее топят, кто-то хвастался, что видел, как дым из труб шел, черный такой.

— Надо же, а этот цех становится все лучше и лучше с каждым твоим словом, — я спрыгнул со стола в противоположном конце цеха. Подошел к старому выцветшему плакату по технике безопасности. В комиксах. — А на какую улицу ворота выходят?

— Какие ворота? — спросила мама.

— Ну те, ржавые, — я махнул рукой в сторону выхода из зала.

— На Панфиловцев, — сказала мама.

— Там еще трамвайная остановка рядом? — уточнил я, прикинув, где это.

— Полквартала примерно, — сказала мама. — А с чего ты вдруг спрашиваешь? Ты сам что ли не знаешь?

Я не ответил, снова погрузившись в планирование будущего. Реально ли будет за полтора месяца открыться? Руки зачесались, даже поймал себя на жесте, от которого, казалось, давно уже отвык — потянулся за воображаемым мобильником.

— Что требуется сделать, чтобы можно было начать уже работу? — спросил я.

* * *

Громкие голоса я услышал еще на лестнице, когда спускался в подвал к нашей «берлоге». Теперь, после разговора с мамой и Николаем Борисовичем, у меня больше не возникало мыслей перевезти «ангелочков» в какое-то другое место. Точнее, можно, но в рамках самого завода. Пустующих помещений тут дофига, но если мы все правильно сделаем, то очень скоро это будет очень даже выгодный подвальчик. Прямо рядом с центром культурной жизни. Хех.

— Что шумим? — сказал я, распахивая дверь.

— О, Велиал! Круто, что ты пришел! — Бельфегор бросился ко мне, ухватил за руку и потащил к моему месту. На столе. — Давай, садись! Вот ты сейчас и рассудишь!

— Что рассужу? — я запрыгнул на стол и посмотрел на чуть смурного Бориса. Тот выглядел немного растерянным.

— Как ты скажешь, так и будет! — запальчиво заявил Бельфегор и только потом посмотрел на Астарота. Тот кивнул.

Понятно, они так орали не потому что ссорились. Творческий процесс у них во все поля.

— Валяйте, показывайте, что там у вас, — махнул рукой я.

«Ангелочки» моментально похватали свои инструменты. Бегемот отбил ритм, и заиграла незнакомая мелодия. Неспешная такая, прямо каноничный медляк.

Астарот запел, подглядывая в тетрадку.

— Приходи, уходи, выбирай,

Не скучай, одевайся и жди,

Доверяй, проверяй, говори «прощай».

Плачь и смейся. Опять уходи…

Я честно слушал. Звучало неплохо, хоть и пока не слаженно, конечно. Песня была новенькая. Она была не про мистику, ведьм, оборотней и прочую нечисть. А про тяготы личной жизни, страсть и ревность.

— Неплохо, — сказал я, когда инструменты смолкли.

— Подожди! — тут же перебил меня Бельфегор. — Пантера, давай теперь ты!

Бегемот снова отбил ритм. И к микрофону подошла Надя, которая до этого сидела в сторонке.

И теперь эту же песню запела она.

«Ого, а занятия по вокалу однозначно идут ей на пользу…» — подумал я, когда на припеве она вытянула пронзительно-высокую ноту. Очень чисто вытянула так. Без срыва в верхней точке.

И та же самая песня зазвучала совершенно иначе. В исполнении Астарота был некоторый надрыв и драма, а вот Наденька пела настоящую страсть. До мурашек.

Она еще не допела, а я уже знал, что отвечу. Вот же оно, то самое «нужно больше Пантеры»! Идеальное попадание!

— Чья это песня? — спросил я, когда Надя опустила микрофон.

— А ты скажи, как лучше?! — Бельфегор одним прыжком оказался рядом со мной. — Ну?!

— Пантера должна петь, — не задумываясь, ответил я.

— Вот! — Бельфегор поднял вверх указательный палец. — Я же говорил!

Тут «ангелочки» радостно загалдели все хором. Астарот обнял Надю за плечи, Бегемот и Кирюха стукнулись ладошками.

— А кто против-то был? — усмехнулся я.

— Пантера стесняется, — смущенно объяснил Борис, потому что все остальные увлеченно горланили. — А ей все говорят, что это прямо ее песня. И она и должна петь.

— Не понял, это она песню написала? — спросил я.

— Прикинь?! — восхищенно всплеснул руками Бельфегор. — Она ее еще показывать не хотела!

— Слушайте, ну поклонники же ходят Астарота слушать, — Надя смущенно потупилась. — А тут я. Меня помидорами закидают.

— Не закидают, я буду на бэке подпевать, — заявил Астарот. — Слушай, ну что ты ломаешься? Круто же будет. О, давай забьемся? Мы твою песню в «Фазенде» споем послезавтра.

— Да мы ведь даже отрепетировать не успеем! — запротестовала Надя.

— Это же «Фазенда»! Там все свои! — Бегемот тоже вылез из-за своей установки. Теперь вокруг Нади толпились все «ангелочки». — Мы выйдем и честно скажем, что это допремьерный показ, чисто по секрету.

— Можно там тоже спеть и так, и так, — спорила Надя. — И потом у зрителей спросить, как лучше.

— Этой песне нужен женский вокал, Надежда, — сказал я.

— Велиал, я… — Надя втянула голову в плечи.

— Что такое? — спросил я. — Нам нужно серьезно поговорить?

— Да нет, — Надя зажмурилась. — Блин! Ну, я, наверное, понимаю, что вы все правы. Просто мне нужно к этой мысли привыкнуть. Мне на самом деле давно хотелось. А сейчас… Сейчас мне стало страшно резко.

— Оооо! Я тебя понимаю! — сказал Астарот. — Вроде стремишься к чему-то, стремишься. А потом — бац! — и сам же все портишь. Косячишь или вообще звонишь и говоришь, что заболел. Хотя сам не болеешь…

— Подожди… — вдруг подозрительно прищурился Бегемот. — Так это ты про тот раз, да? Когда мы должны были выступать еще в школе?