909 заговоров сибирской целительницы
Шрифт:
Я осталась наследницей неплохого состояния, которое тут же перешло моим властелинам.
Каждый день для меня был раем, чем больше меня унижали, тем больше я им поклонялась. Для меня было наказанием, если я не могла вымыть мужу ноги. Я родила ему двух сыновей.
В тот день, когда умерла его бабка, меня будто разбудили, и я увидела, что проснулась непонятно где и с кем. Чары распались, как будто я 20 лет была под наркозом, в какой-то прострации.
У меня дети. Что делать? И как дальше жить?
Когда прочитала в Вашей книге про оморочку, все поняла. Обязательно опубликуйте мое письмо, может, оно послужит уроком. И объясните в книге, почему они пришли меня сватать ночью.
С уважением Н. К.».
В этом случае явно присутствует колдовство. При встрече с Ниной я узнала еще много подробностей из ее
Сватовство же ночью было необходимостью в этом деле. Если бы они засватали Нину днем, она бы сумела им отказать.
Если же к вам придут сватать ночью, следует взять соль (побольше) и высыпать жениху под ноги. Когда такие сваты уйдут, необходимо зачитать «Отче наш», «Богородицу», а затем «отсыл сватам».
«Отче наш» я уже выше приводила (стр. 274), если кто не помнит. Напоминаю вам также молитву «Пресвятой Богородице»:
Богородице Дево, радуйся,
Благодатная Мария, Господь с Тобою,
Благословенна ты в женах
И благословен Плод чрева Твоего,
Яко Спаса родила ecu душ наших.
Отсыл сватам:
Господи, Боже мой, Ангел мой со мной.
Отсылаю я черных сватов с моего порога
На чертову дорогу.
Пусть сватают болотную кочку,
А не мою рабу (имя) дочку.
Аминь. Аминь. Аминь.Расторжение договора с дьяволом
Из письма: «Я надеюсь, что мое письмо не окажется в корзине. Почему-то я верю, что Вы не сочтете меня ненормальным. Все, что я опишу, абсолютная правда. Не буду ничем клясться. Если Вы тот человек, который написал эти книги, то заверения и клятвы не нужны.
Думаю, Вы все поймете, о чем я пишу. Если мое письмо понадобится Вам как пример можете его напечатать, не называя моего имени. Впрочем, я полностью доверяю Вам, поступайте как сочтете нужным. В конце концов, нужно изучать подобные явления. Кто-то же должен это делать.
Наверное, мое письмо будет большим, но иначе просто не рассказать.
Было это очень давно, мне кажется, что прошло уже сто лет. Нас у мамы было двенадцать детей. В тот год отца парализовало, мою мать изнасиловал цыган, когда она возвращалась с рынка, где продавала овощи с нашего огорода. Так появилась я. Я стала тринадцатым и нелюбимым ребенком. Внешность моя была ужасной. Я была гадким утенком. Я не обвиняю мать за то, что она ненавидела меня. Ведь я была лишним ртом, да и родилась от насильника. Чтобы меньше получать тычков, я инстинктивно пряталась по углам. Думала, чем меньше меня будут видеть, тем меньше будут бить. Из всех братьев и сестер не обижал меня только брат Павлик, а остальные, подражая матери, издевались надо мной. В семье был вечный галдеж, грязь и беспорядок. Поэтому Павлик уходил учить уроки за сарай. Я сидела с ним и тихонько слушала, как он читает, смотрела, как пишет, мысленно повторяя задания. Он меня научил читать и писать к пяти годам.
В школе я училась очень хорошо. Мне все было интересно, но с каждым годом я выглядела все хуже: нескладная, худая, с темным и некрасивым лицом…
После десятого класса сельсовет помог мне уехать в город, где я легко поступила в институт.
Все было хорошо до тех пор, пока я не полюбила. Зачем, спрашивается, такой
уродине, как я, любовь, но все-таки полюбила. Для него я была просто сокурсница, а он для меня всем. На вечера и танцы я не ходила, все равно никто не приглашал. Что бы я ни надела, какую бы ни сделала прическу, все равно выглядела как баба-яга. Праздники были для меня только тогда, когда я могла видеть Андрея, но он этого не замечал.От института мы ездили в деревню на прополку. С детства привыкшая к работе на земле, я ловко справлялась с заданием. Мне казалось, что Андрей это видит. В те минуты я была почти счастлива. Еще бы! Природа кругом дивная: поле, лес… И он, Андрей, совсем недалеко. Я могла смотреть на него вволю.
В тот день я была дежурной и накрывала на стол к обеду. Из деревни нам привозили молоко, яйца и хлеб. А вечером в школе, где мы ночевали, нам давали горячий обед. Расставив тарелки, я стала звать всех, но Андрея не было. Не было и Галины… Не знаю зачем, но я пошла их искать. Предлог был простой – обед. На самом же деле во мне взыграла ревность. Я их увидела, они обнимались. С трудом сдерживая себя, я громко сказала:
– Идите ешьте. Галина захохотала.
– Я любовью сыта, правда, Андрюшенька? – ответила она.
Я повернулась и пошла, но успела услышать, как моя соперница с брезгливостью сказала:
– Ну и уродина! На нее поглядишь – любой аппетит отобьешь.
Какой уж тут обед! Я ненавидела Галину, которая при моем любимом назвала меня уродом. Я ненавидела себя за то, что родилась такой некрасивой. Я ненавидела весь мир, который еще час назад казался мне прекрасным. Мне хотелось умереть. Зачем жить, думала я, рыдая как безумная. Я не боялась смерти. Если бы в этот момент мимо проходил поезд, я бы не задумываясь бросилась под него. Если бы был яд, я бы выпила его с радостью. Но у меня не было ничего, кроме слез. Я бежала без остановки, путаясь в ветвях. В чувство меня привел холодный дождь. Оглядевшись вокруг, я поняла, что заблудилась. Впрочем, мне было все равно.
Когда уже совсем стемнело, я неожиданно вышла к охотничьей избушке. Открыв дверь, обнаружила в комнате старика, который сортировал и связывал пучки трав. Я сказала, что заблудилась. Дед усмехнулся и обещал утром вывести на дорогу. Чтобы не молчать, я спросила, зачем ему травы и откуда он сам. Дед ответил:
– Все мы из одного места, из единого теста, а вот ты, красавица, черта невеста.
– Почему это я его невеста? – удивилась я. Дед ответил:
– Потому что ты, детка, тринадцатая в семье.
Я спросила его, откуда он это знает.
– Я все знаю. Знаю, что любишь и из-за этого свою душу погубишь, – ответил дед.
Мне казалось, что он и вправду видит меня насквозь, даже мысли мои читает. Но я была комсомолкой и говорила, наверное, не то, что нужно. Мол, все это пережитки и чепуха.
Дед сердито оборвал меня:
– Вот такие же неверы храмы крушили! А я ему опять:
– Не верю ни в черта, ни в дьявола. Вы его видели? Пока не увижу, не поверю!
– Ладно, – говорит дед. – Сегодня Иван Купала, покажу тебе чуток. Садись и молчи, пока я не велю тебе говорить.
Он достал из мешка свечки, зажег их, стал ходить вокруг стола и читать что-то. Комната постепенно наполнялась каким-то синеватым дымом. То, что я увидела, можно сравнить с просмотром кинофильма в зале, заполненном дымом. Сначала были тени, затем появились лица. И вот уже стали видны черты этих лиц. Мать, братья, сестры, я, сидящая на корточках возле Павлика… Вот я иду в школу, вот я у здания института. Лица Андрея и Галины…
Вот я плача бегу по лесу, вот крыльцо избушки и дверь… Затем дымка стала оседать, и комната приняла прежний вид. Дед погасил свечу. У меня кружилась голова. Я все еще была как под гипнозом. Дед что-то говорил, но слова его доходили до меня с трудом. Я заплакала и сказала:
– Дедушка, пожалуйста, если можете, помогите мне! Почему я такая некрасивая? Неужели мне всю жизнь быть несчастливой? Если есть душа, то я бы отдала ее за красоту. Все равно мне не жить без Андрея.
Дед сидел молча, а затем заговорил:
– Мне твоя душа не нужна, что мне с ней делать. Знаю я много тайн, могу с мертвыми говорить и живого умертвить. Могу научить, как с лица измениться. Но тебе не советую, какой родилась, такой и живи. С лица воду не пьют. Если встретится хороший человек, то и такой тебя полюбит. Не в красоте счастье, дочка.