95-16

— О да! Я прекрасно тебя понял, но это не значит, что я оправдываю преднамеренное убийство.

Джонсон прищурился, тяжело оперся руками о стол и по­дался всем телом вперед.

— Ты все еще осуждаешь поступок, который был необхо­дим и в тех обстоятельствах полезен?

— Я бы мог в конце концов понять твою линию поведения по отношению к Менке и прочим, хотя она отвратительна и заслуживает только осуждения, но что касается Леона… Мы были друзьями, он обратился ко мне за помощью в поистине справедливом деле.

— Справедливом исключительно с его точки зрения!

— Не стоит больше это обсуждать. У каждого из нас есть в жизни определенная цель, к которой мы идем совершенно разными путями. Для тебя мир — это джунгли… — тут он заколебался.

— Мелкобуржуазный образ мышления. — Джонсон подо­шел к окну. — Погляди на город. Сейчас здесь спокойно спят около семидесяти тысяч человек. У каждого из них, безуслов­но, есть какая-то цель, каждый из них любит и ненавидит, у каждого есть свои надежды и заботы. Семьдесят тысяч че­ловек! На маленьком клочке земли, который кто-то назвал Гроссвизеном, учатся, работают, рожают детей, пьют, плачут, болеют и умирают. А ты, чужой человек, приезжаешь сюда и упорно пытаешься доказать свою правоту. Но кому? Этим спящим в пропотевших ночных рубашках бюргерам, их жир­ным женам, выжившим из ума старикам? Какое тебе дело до того, что один из них умрет, погибнет в результате несчаст­ного случая или даже будет убит? Леон был один из них. Маленький, незаметный, никому не нужный человечек, он угас, исчез без следа.

— Леон оставил наследство, — сказал Шель.

— Пару дырявых носков, протертые брюки и стоптанные башмаки.

— Он оставил невыполненную задачу.

— Мое терпение начинает истощаться, Ян. Ты не жела­ешь понять, что в существующей действительности нет места идеалистам или романтикам.

— Наша дискуссия становится однообразной. Поэтому я предлагаю тебе захватить этот ключ и вернуться в чащу своих джунглей.

— А ты утром побежишь к Визнеру… Неужели ты прини­маешь меня за дурачка и рассчитываешь, что я позволю тебе это сделать?

— Тогда разреши спросить: что же ты собираешься пред­принять, для того чтобы заставить меня переменить решение?

Джонсон иронически рассмеялся и привстал за столом.

— Не думаешь ли ты, что я рассказал тебе обо всем не будучи уверен, что тайна останется между нами? На этот раз ты недооцениваешь меня. Ты хочешь знать, что я сделаю? Пожалуйста. Сегодня вечером, как только ты ушел, я позвонил Визнеру и пригласил его для частной конфиденциальной бе­седы. Между прочим, я дал ему понять, что ты сделал мне одно неожиданное предложение. Я не стал вдаваться в подробности… Мне нужно было только возбудить его подозрения. В дальнейшем мой план будет развиваться следующим обра­зом: Ян Шель, польский журналист, приехал в Германию главным образом с целью завербовать агентов для шпион­ской деятельности.

Шель вскочил со стула.

— Что ты несешь?

— Ага, видишь? Сначала, как ты, безусловно, догадыва­ешься, я хотел предложить тебе сотрудничать с нами, теперь же положение изменилось. По новой версии, наша сегодняш­няя беседа протекала примерно таким образом: зная меня с давних пор и учитывая, какое я занимаю положение, ты пытался уговорить меня заняться сбором экономической, по­литической либо военной информации. Подробности в данный момент несущественны. Увидев, что я колеблюсь или напря­мик отказываюсь, ты выдумал басню об убийстве Леона и стал грозить, что выдвинешь против меня обвинение в убий­стве. Аргументы крайне наивные, но чего другого можно ожи­дать от польского агента? Посмотрим, кому поверят власти: тебе, случайному приезжему из Польши, или мне, работни­ку суда, известному и уважаемому гражданину Гроссвизена.

— Но это же полнейшая чепуха! — воскликнул возму­щенный Шель.

— Конечно! Для нас это чепуха, для всего мира — сен­сация! Предупреждаю: если ты хоть словечком обмолвишься о нашем разговоре, дело кончится тем, что ты окажешься в тюрьме под следствием, а через несколько недель будешь выслан обратно в Польшу… — Джонсон внимательно и не скрывая насмешки наблюдал за журналистом.

— А не придется ли тебе подкрепить вымышленную исто­рию доказательствами?

— Ну конечно! Я и об этом подумал. Один водитель так­си расскажет, что ты и к нему обращался с подобными пред­ложениями. Эльза, моя секретарша, сообщит, что подслушала нашу беседу в прокуратуре, и подтвердит мои слова, и, нако­нец, моя жена…

— Кэрол? Несмотря на многие ее отрицательные черты, у меня создалось впечатление, что она не способна на такую утонченную ложь.

— Лояльная поддержка Кэрол будет искуплением ее пре­грешений, — объяснил Джонсон. — Все это, вместе взятое, уважение, которым я пользуюсь, и сенсационное обвинение, поддержанное свидетельскими показаниями, окажется доста­точным, чтобы убедить полицию в твоей… недостойной мис­сии. — Он взял лежавший на подоконнике ключ. — С этим я, пожалуй, несколько поспешил. Теперь я уверен, что мой нынешний план окажется намного эффективнее. — Он с ног до головы окинул Шеля взглядом. — Если хочешь послушать­ся доброго совета, уезжай из Гроссвизена с первым же поез­дом и забудь обо всем, что видел и слышал.

Джонсон, не прощаясь, направился к двери, отворил ее и вышел. Шель снова присел к столу. Он был ошеломлен. Его охватило гнетущее чувство бессилия.

В пятницу, 16 сентября, день был серый и унылый. Тя­желые синие тучи лениво ползли на запад. Холодный ветер срывал желтеющие листья с деревьев, предвещая конец теплу.

Шель проснулся около девяти, невыспавшийся, с тяжелой головой. Широко зевнув, потянулся, кончиками пальцев слег­ка провел по не перестававшему ныть лицу. Рассеченные гу­бы распухли еще сильней.

Одеваясь, он начал вспоминать события минувшей ночи. В голове вертелось множество всевозможных планов, в основ­ном неосуществимых. Шель то решал пойти к комиссару Виз­неру и попытаться убедить его в том, что говорит правду, то хотел описать все случившееся и отправить письмо после отъезда из Гроссвизена. На первый взгляд вариантов было немало, однако после тщательного взвешивания он отбросил все до одного как нереальные. В сложившейся ситуации аргументы Джонсона невозможно было опровергнуть. Власти ФРГ, не говоря уж об общественном мнении, не поверили бы обвинениям поляка. Если не удастся найти какой-нибудь самый неожиданный выход из этого ужасного положения, придется покинуть Гроссвизен побежденным.

И вдруг в голове у Шеля родился фантастический план. Неизвестно откуда появившаяся идея немедленно вытеснила все остальные.

Шель кончил одеваться и, насвистывая, спустился по ле­стнице. Как он и ожидал, дверь кухни приоткрылась, и он встретился глазами с любопытным взглядом хозяйки.

— Доброе утро, господин Шель! Надеюсь, вы хорошо спали?

— Доброе утро, фрау Гекль! Прекрасно! Благодарю вас. Воздух Гроссвизена явно идет мне на пользу. Жаль, что при­ходится расставаться с вашим гостеприимным городом.

— Вы уезжаете?

— К сожалению, да, но перед отъездом я хотел бы по­просить вас… — он замялся.

Старуха шире распахнула дверь и спросила:

— О чем?

— Я жду знакомого. Нам нужно обсудить кое-какие дела. Не могли бы вы приготовить нам чай?

— Всего-навсего? Охотно. Когда он придет?

— Примерно через час. Буду очень признателен. Я, конеч­но, отблагодарю вас за хлопоты.

— Э, не о чем говорить, — махнула она рукой. — Когда вы уезжаете?

— Около часа.